Кристина Старк Стигмалион Долорес
жүктеу/скачать 461,43 Kb.
|
kabdolov zeinolla soz oneri
| 2
Чудовище 2008 год, мне десять лет После трех лет тишины и покоя попытки наладить процесс социализации возобновились. Однажды я вернулась с мамой от врача и обнаружила в доме гостей. Незнакомый мужчина – высокий, пугающе-серьезный. Рядом с ним женщина – русоволосая, красивая и важно разодета. И подростки лет четырнадцати-пятнадцати – мальчик и девочка – очень похожие, с большими оленьими глазами и русыми кудрями. Оба выше меня на голову. Девочка рассматривала кубок, который Сейдж получил за победу в Чемпионате по хёрлингу среди школ города, и ее заинтересованность кубком Сейджа тут же привела меня в негодование. А мальчик напряженно застыл посреди комнаты и, прищурившись, озирался по сторонам. Ему здесь явно не нравилось. «Что ж, а мне не нравитесь все вы», – решила я, приготовившись к побегу. Но тут отец поднялся из кресла и обратился ко мне: – Долорес, проходи, дорогая. Познакомься, это мистер Веланд, его жена Ингрид, это Вибеке и Вильям. – Здравствуйте. – Я приподняла концы воображаемой юбки и изобразила комический реверанс. Вообще-то на мне были брюки, куртка и заляпанные грязью сапоги, и я надеялась, что мое позерство оскорбит незваных гостей и они поскорее уедут, но никто не оскорбился. Женщина тепло улыбнулась, девочка склонила набок голову, с интересом изучая меня. А мальчик оглядел меня с ног до головы и тут же отвел глаза. – Дорогая, нам нужно обсудить с мистером и миссис Веланд кое-какие дела, не могла бы ты показать Вибеке и Вильяму дом и сад? А чуть позже соберемся все за ужином, окей? – А где Сейдж? – шепотом спросила я, одеревенев под взглядами всех этих незнакомцев. Пусть его не будет дома, пусть он не видит эту чужую девочку с кругленьким лицом и малюсенькими веснушками на носу. А не то она уцепится за его рукав и попросит показать ей все спортивные трофеи! А их у него много! – Сейдж скоро вернется с тренировки и составит вам компанию! Черт. Папа попросил Мелиссу подать им кофе в гостиную. Я развернулась и, не оглядываясь, направилась в сад. Только у самых дверей я заметила, что чужие дети следуют за мной – молчаливо, с опаской, как лесные звери. Чуют, наверное, что мне хочется отлупить их клюшкой для хёрлинга. Жаль, что Сейдж забрал ее с собой на тренировку… – Тебя зовут Долорес, так? – спросила Вибеке. Голос – низкий, бархатный, как будто мороженого переела, и еще я уловила акцент. Точно не из нашего города. Я ничего не ответила, не слишком хотелось говорить с ней. – Можно называть тебя Долли? – Нет! «Долли» – почти то же самое, что и «лолли» – «леденец». Напоминает сладости и овечек. А я не похожа ни на леденец, ни на овцу! – У тебя испанские корни? Это же не слишком обычное имя для Ирландии? – снова спросила девочка. – Обычное. Долорес О’Риордан – певица из группы «Кренберриз», – начала загибать пальцы я. – Долорес Макнамара – тетя из Лимерика, которая сорвала самый большой джекпот в истории Ирландии – сто двенадцать миллионов евро! Долорес Кин – еще одна певица, бабушке нравится. А мне не очень. Долорес – медсестра, которая сегодня брала у меня кровь в больнице. «Долорес» было написано у нее на бейджике. Поэтому я думаю, что так ее и зовут. Иначе зачем бы она прицепила его себе спереди, прямо вот тут? – И я ткнула себя в левую грудь – вернее, туда, где она однажды должна была вырасти. – Ладно, верю, – рассмеялась Вибеке. – Получается, это распространенное имя. А что оно значит? Я прекрасно знала, что означает мое имя. И его значение мне не нравилось. Иногда я даже думала, что имя виновато во всех моих бедах. Потому что оно означало кое-что не слишком приятное. Вот имя моей мамы означает «любимая». А имя брата – «мудрец». А мое… – Давай лучше про тебя поговорим, – сказала я, раздражаясь. – Тебя зовут Бибика? Я помнила, как ее зовут. Просто мне хотелось ее подразнить. – Вибеке, – исправила девочка, останавливаясь рядом со мной у двери, ведущей в сад. – А его – Вальтер? – кивнула я в сторону ее молчаливого брата, который со скучающим видом разглядывал сад. Поздняя осень, смотреть и правда было не на что. – Вильям, – терпеливо исправила Вибеке. – Ты легко запомнишь. Ведь у вас это имя так же популярно, как и у нас. – Где это «у вас»? – В Норвегии. – Вы из Норвегии? – Да, сегодня прилетели. У твоего папы с нашим какие-то дела. – Ты хорошо говоришь по-английски, – заметила я, и Вибеке тут же поблагодарила меня. Странная. Наверное, подумала, что я сделала ей комплимент. А я просто сказала вслух то, что подумала. – А Вальтер говорит? Девочка оглянулась на брата и неловко улыбнулась. – Нет, он не говорит. Вильям, а не Вальтер. У них в школе… французский учат. – Значит, он не понимает, о чем мы говорим? Вот круто! – Не-а, – протянула Вибеке, снова оглядываясь на брата. – Хорошо, потому что он мне не нравится, – сказала я. – Похож на девчонку. Разве мальчики носят длинные волосы? И лицо у него – как будто его от всего тут тошнит. Зачем приезжать с таким лицом? А я сегодня полдня провела в больнице, где меня всю иголками истыкали. Не вовремя вы как-то приехали. И еще у него что, руки к карманам приросли? – кивнула я на Вильяма, который как ни в чем не бывало стоял рядом и разглядывал бесцветное небо над головой. Вибеке точно не ждала ничего подобного. Ее глаза расширились, теперь она смотрела на меня уже не так радостно, как минуту назад. – Прости, мне жаль. По поводу больницы… Вы гляньте, какая вежливая. Разве люди так отвечают на грубости? Сейдж бы мне точно подзатыльник дал. Наверное, что-то задумала. Вибеке была старше меня года на четыре, а может, даже на пять, но я не пасовала. Считала, что разница в возрасте легко компенсируется особыми умениями. Например, умением драться. – А по поводу Вильяма зря ты так. Он самый лучший брат на свете. А волосы у него только на макушке длинные, – добавила Вибеке. – А ниже сбриты. Когда он собирает их в хвост – выглядит очень круто. – Что-то не верится, – с сомнением заявила я, и тут мое сердце упало и закатилось в самую пятку. В самый дальний уголок пятки. У дома остановилась наша машина, и с пассажирского сиденья соскочил Сейдж. Открыл багажник, набросил на плечо рюкзак, взял клюшку и шлем. До чего же он хорош! Вот как должен выглядеть мальчик! Вернее, парень – ему уже пятнадцать. Светлые волосы коротко подстрижены, на лице улыбка, в глазах – огоньки. Я любовалась им. И было совершенно ясно, что залюбовалась и Вибеке. – Привет, – сказал Сейдж, разглядывая новых гостей. Я открыла рот, чтобы объяснить, кто это тут у нас, но Вибеке опередила меня: – Привет! Я Вибеке, а это Вильям. Мы приехали с родителями к вам в гости на несколько дней… – На несколько дней?! – поперхнулась я. Вибеке даже ухом не повела, она уже утонула в дымчатой бездне глаз моего брата. – Я Сейдж, – сказал он девчонке. Протянул руку Вильяму, но тот не пожал ее (ну и невежа!), просто кивнул. – Мы хотим прогуляться, ты с нами? – хлопнула ресничками Вибеке. Ну и выскочка! Я открыла рот, чтобы поставить ее на место, но не успела ничего сказать. – Только переоденусь, – ответил Сейдж. А? Что? Когда?! Когда это я перестала быть главной в этом доме?! Сейдж поцеловал меня в висок и отправился в дом. Вибеке смотрела ему вслед, сложив руки на груди. На груди! У нее уже была грудь – и очень заметная, свитер из ангоры так ее и обтягивал. Я толком не понимала, что чувствую. Ревность? Зависть? Моя грудь была такой же плоской, как у брата, и я почему-то решила, что это ужасно. Вибеке вдруг вознеслась в моих глазах куда-то на недостижимую высоту – где мне ее было не одолеть. Даже если бы толкнула на землю и начала бить кулаками… Сейдж не позволил бы мне бить ее – и не только потому, что после драки с Вибеке меня наверняка увезли бы в больницу с ожогами. Но и потому, что Бекки была красивая, высокая, взрослая и с грудью! Сейдж вернулся быстрее, чем я ожидала. В своей любимой футболке, намазал волосы гелем, на руку нацепил фенечку, и кроссовки эти он надевал только по особым случаям… Я перевела взгляд на Вибеке – вот он, особый случай. И внезапно брат начал бесить меня не меньше этих чужих подростков. Придурок, влюбленный баран, пятнадцать лет, а как маленький! Вырядился! Надухарился! Идет, лыбится! И все ради кого? Ради какой-то дурочки с сиськами… – Тили-тили тесто, жених и невеста! Тесто упало – невеста пропала! – запела я, сердито сунув руки в карманы. – Лори! – строго одернул меня Сейдж. – Вдруг невеста под кровать, а жених ее искать! – Давайте погуляем? – предложила Вибеке, даже внимания на меня не обращая. – У вас здесь есть что-нибудь интересное? – У нас есть огромный батут. Ты когда-нибудь на таких прыгала? Умеешь делать сальто? – заворковал Сейдж, ослепительно улыбаясь. – Тили-тили тесто, жених и невеста! Тесто засохло – невеста сдохла! – выкрикнула я, развернулась и быстро пошла прочь, со злостью пиная камни, которыми была посыпана площадка перед домом. – Долорес! Долорес! – закричал мне вслед Сейдж. – Ну что ты как маленькая?! – Отвали! – огрызнулась я и прибавила шаг, почти побежала. Меня душили обида и разочарование. Я рванула туда, где для меня точно найдется утешение – к небольшому домику на заднем дворе, окруженному невысоким забором. Туда родители отправляли мою собаку, когда у нас в доме были гости. Она, как и я, не любила чужих и начинала нервничать в их присутствии. Хэйзел выросла. Вымахала. Она весила в два раза больше меня – почти шестьдесят килограммов! Коричнево-бурая, с черной мордочкой, белой грудью и закругленными ушами – иногда она больше напоминала мне гигантскую кошку, чем собаку. Хэйзел заметила меня и прыгнула на невысокую ограду, поставив на нее огромные лапы. Я вошла, обняла собаку, мы с ней упали в душистое сено и начали брыкаться и барахтаться. – Хэйз, – вздохнула я и прижалась лицом к белой груди. Слезы потекли ручьями. – Пришла эта Бибика, а Сейдж к ней сразу прилип. А она – ничего особенного, ты б видела. А брат ее – совсем отстой! С волосами, как у девчонки… На черта они сюда приперлись?! За что?! Хэйзел навострила уши и посмотрела куда-то поверх забора. Я подняла голову и проследила за ее взглядом. Неподалеку стоял Вальтер, или как там его, и озирался по сторонам. Совсем один. Вибеке и Сейдж, видимо, решили, что им вдвоем будет лучше. Без свидетелей. Мои щеки запылали, а горло сжали невидимые тиски. – Эй! – закричала я ему. – Проваливай отсюда! Сестра твоя – дура! И ты дурак! Но мальчик и не думал проваливать. Я схватила палку, которую Хэйз грызла пару минут назад, и бросила в него изо всех сил. Палка приземлилась у ног Вильяма. Он посмотрел на нее с полным равнодушием, потом развернулся и пошел прочь. – Да-да, вали! И побыстрее! Я подняла ком сухой земли – твердый, как камень, и бросила ему вслед. И почти попала в него: ком пролетел прямо у него над головой. Мальчишка развернулся, поднял другой ком земли и запустил обратно – так точно, что тот врезался в решетку ограды, за которой я стояла, и рассыпался в облако пыли. Я взвизгнула и закашляла. Хэйзел припала на передние лапы и угрожающе зарычала. – С ума сошел?! – заорала я. – Ты знаешь, кто это, у моих ног? Это настоящая акита! Она просто разорвет тебя на кусочки! Придурок! И тут молчун Вильям послал мне насмешливую улыбку и показал средний палец. – Жить надоело?! – повторила я. Он что-то ответил мне на непонятном языке. Наверное, это тот самый норвежский. Я ничегошеньки не поняла, но, судя по голосу и интонациям, мне не сказали ничего хорошего. И тогда я нашла камень и вышла за ограду. Хэйзел нервничала, она тяжело дышала и глухо лаяла. Я замахнулась и запустила камнем в Вильяма. На этот раз он не успел увернуться, и мой подарочек врезался прямо ему в лицо. Не ожидал от меня такой точности! Получи! Кровь потекла у него из носа, заливая губы и подбородок. Мальчишка сплюнул и быстрым шагом направился ко мне. Бравада и наглость стали быстро покидать меня. Он налетел, схватил за воротник куртки и повалил на землю. Я начала вырываться и визжать. Попыталась расцарапать ему лицо, но он был куда больше и гораздо сильнее. – Чтоб ты сдох! Чтоб ты сдох! – заверещала я. Вильям схватил меня за запястья, прижал к земле и приблизил лицо к моему – его широко раскрытые серые глаза показались просто огромными на фоне бледного лица. – Тупое. Мелкое. Чудовище, – сказал он на идеальном чистом английском. – Отлупил бы тебя, но стыдно лупить ребенка. – Тогда отлупи-ка мою собаку, – завопила я. – Хэйз, ату его! АТУ! Я миллион раз возвращалась к тому моменту. Ведь всё могло сложиться совсем иначе. Я могла просто прикусить язык и гордо принять поражение. Разобраться с ним сама, без собаки. Или просто разреветься, и Вильям ушел бы сам. Но я не смогла справиться с ураганом своих эмоций. Хэйзел, повинуясь моей команде, перемахнула через забор, и в следующую секунду в Вильяма врезались шестьдесят килограммов звериной ярости. Его тело просто отлетело в сторону. Он не кричал, но его рот беззвучно хватал воздух, пока моя собака терзала его грудь, лицо, руки, которыми он пытался закрыться. А потом я увидела кровь – ярко-алые брызги. Белый кардиган Вильяма стал грязно-бордовым. – Хэйзел! Хэйзел, стой! Собака мотала тело мальчика из стороны в сторону и отказывалась мне подчиниться. – Хэйз! Стоп! Зверь словно не слышал меня. Я попыталась оттащить ее в сторону, но куда мне. Каждая лапа была толще моей руки. Выход был только один… Я упала сверху на тело Вильяма и крепко обхватила его руками. Подмяла под себя его руки, чтобы Хэйзел больше не смогла терзать их. Обняла голову и прижалась лицом к его лицу, чтобы собака не могла притронуться к нему. Хэйз переключилась на ногу Вильяма, но я отпихнула ее морду своей ногой. – Фу, Хэйз! Фу! – заорала я так громко, что сорвала связки. Я еще никогда в жизни так не кричала. – Уходи! Вильям застонал. Кажется, потерял сознание от боли. Его лицо было все в крови, на щеке – рваная рана. Он поднял руку, слабо оттолкнул меня – и я вскрикнула, когда увидела два болтающихся пальца. Я зарыдала и стала звать на помощь. – Мама! Папа! Сейдж! Потерпи, сейчас кто-нибудь придет! Мне жаль, мне так жаль, ты прав… Я чудовище… Я чудовище, а мое имя переводится как «страдания»! Вот что оно означает! «Долорес» – это страдания и боль! Кровь Вильяма пропитала мою одежду. Мои руки, мое лицо – все было в его крови. Я знала, что дорого заплачу за то, что прикоснулась к нему. Прикосновение к другим людям оставляет на мне ожоги, а чужая кровь просто разъедает кожу, как кислота. Но разве у меня был выбор? Разве я могла остаться в стороне и позволить ему умереть? Первым появился наш сосед, мистер Робин, – одинокий седовласый старик, который увидел все через забор. В его руках был шланг, и ему удалось отогнать Хэйзел, поливая ее водой. Потом он стащил меня с тела Вильяма, и на его крики прибежали родители… Не очень помню, что было потом. Кажется, с меня сорвали одежду и поливали из шланга, чтобы смыть чужую кровь. Вода была ледяной, но жгла, как пламя… А потом были звуки сирен – громкие, страшные… А после – темнота. * * * В шесть лет я была просто диковатой. В восемь впадала в истерику, когда видела чужих детей в своем доме. А в десять лет натравила собаку на другого ребенка. Ожогов на мне тогда оказалось не слишком много – одежда защитила. Я провела всего неделю в больнице и еще несколько в реабилитационном центре. И все это время постоянно думала о Вильяме: о разодранной щеке и двух поврежденных пальцах на руке. Думала о том, как страшно и больно ему было. О том, как, наверное, плакала его мама, которая привезла к нам в гости чистого, красивого, здорового мальчика, а увезла… Калеку? Нет, нет, я даже мысленно не хотела произносить это слово. Оно звучало слишком страшно, слишком больно и было таким колючим, что застревало в горле, если я пробовала его произнести. Вильям не будет калекой, ведь я не могла напортачить так сильно! Мои родители после этого случая зареклись приглашать в дом других людей. Слухи разлетелись жуткие: девчонка Макбрайдов – исчадие ада, а может, и вовсе не в себе. А еще у них есть собака, у которой явные проблемы с психикой. А мать и отец куда смотрели? Ну и семейка! Сейдж пару раз приходил из школы с синяками – затевал драки в ответ на оскорбления. Я воображала, как он кричит: «Она не сумасшедшая! И собака тоже! Она просто защищала ее!» – и тут же набрасывается с кулаками на обидчика… Бедный Сейдж, бедная моя семья, бедная Хэйзел. Скоро к нам явились люди из службы по контролю за домашними животными. Вошли в дом, начали с родителями разговор, хотели забрать мою акиту, но я бы скорее позволила себя четвертовать, чем отдала бы ее. Я не знала, что делают такие люди с собаками и куда увозят их в своем фургоне, но что-то подсказывало мне, что собаки больше никогда не возвращаются домой. Я выбежала из дома и помчалась к дереву у дальней ограды сада, под которым Хейзел любила вздремнуть после обеда. Вцепилась руками в ее ошейник и потащила за собой в дыру в заборе, через которую иногда убегала на улицу, а оттуда – в городской парк. Собака беспрекословно послушалась меня, словно тоже почуяла неладное. Помню, как мы бежали с ней к зарослям дикой ежевики, в которой вили гнезда черные дрозды. Помню, как приказала ей лезть под густые ветви, а сама поползла следом, всхлипывая от боли: острые шипы расцарапали мне руки и шею. Хэйзел принялась лизать мое распухшее от слез лицо. Я обняла ее руками, и там мы пролежали целую вечность, пока кто-то не поднял ветви и не обнаружил нас. Это был мой отец, и впервые в жизни я испугалась его. Была готова драться с ним, как Хэйзел дралась за меня. Потому что он был на чужой стороне – на стороне взрослых, а не на моей с Хэйзел. Я видела строгость в его глазах, холод, гнев. Он стоял и смотрел на меня сверху вниз, пока я лежала среди колючих ветвей, вцепившись обеими руками в Хейзел и стойко превозмогая боль, вся в кровоточащих ссадинах и грязи. И, должно быть, он увидел что-то, чего раньше никогда не замечал. Что-то, что кольнуло его в самое сердце. И заставило перейти на мою сторону. – Лежи, пока я не вернусь, – сказал он, погладил меня по плечу и ушел. Колючки впивались в лопатки, но мысль о том, что у меня появился сообщник, придала сил. Вскоре отец вернулся в сопровождении нашего соседа и сказал, что Хэйзел должна немедленно уехать с мистером Робином в Донегал3 к моей бабушке. И больше никаких вариантов нет. И если я хочу спасти ее, то должна согласиться. – Я согласна, – закивала я, вылезая из-под кустов и громко всхлипывая. Папа склонился к аките, но так и не смог вытащить ее из-под ветвей, пока я не позвала и не сказала: – Выходи, Хэйзел. Все в порядке. Тебя не тронут. Я обняла собаку, сжала так, что она захрипела. Потом мистер Робин прицепил поводок к ошейнику и повел ее к машине, припаркованной у выхода из парка. А мы с папой остались у ежевичного куста, глядя им вслед. Он осторожно обнял меня и вытащил из плеча ежевичный шип. Я даже не заплакала: внутри все болело сильней. Отец знал, что собака просто защищала меня. Я все ему рассказала. Воспитанности и вежливости у меня, может, и не много было, но зато смелости признать свою вину – достаточно. Я рассказала ему, как дразнила Вильяма и бросала в него палки, как он кинулся на меня, как мне захотелось проучить его… Я умолчала только об одном: как я легла на Вильяма и закрыла его своим телом. Боялась, что мне все равно не поверят и сочтут, что я все выдумываю, лишь бы выкрутиться. Мистер Робин сказал родителям, что пока Хэйзел грызла мальчика за руку, я сидела на нем верхом и била кулаками. На самом деле я била собаку. Старик не рассмотрел, что происходило на самом деле, а я не стала выгораживать себя. Пусть думают, что хотят. Все равно ничего не вернуть и не исправить. Мы просидели в парке до темноты. Отец долго говорил со мной, объяснял, как ужасно я поступила и какие последствия могут быть у этого поступка. Раны затягиваются, шрамы бледнеют, тело выздоравливает, а душа – нет. Может так статься, что тот мальчик больше никогда не оправится от страха перед животными и перестанет верить другим людям. Но больше всего мне запомнилось то, что папа сказал в самом конце: – Надеюсь, однажды он сможет простить тебя, Долорес. Отец был очень, очень грустным. – Ты хрупкая, как бабочка. Чужое прикосновение может убить тебя, ты знаешь это. Но ты можешь ранить других людей так же сильно. Одним движением можешь перевернуть Землю вверх ногами. Одним словом сломать чью-то жизнь. Помни об этом. Я поклялась себе, что буду помнить. – Рука Вильяма – ее вылечили? – Я не знаю, милая, – вздохнул отец. – Мистер и миссис Веланд отказываются говорить со мной. Кажется, они вернулись в Норвегию, и Вильяма будут долечивать там… – Папа, а тело чинить легко? – Нет, это очень тяжело. – Но врачи умеют? – Хорошие врачи – умеют. – А в Норвегии хорошие врачи? – Надеюсь, хорошие. – И я надеюсь, что там самые лучшие врачи на свете! – воскликнула я, размазывая руками слезы по лицу, и с жаром добавила: – Папа, я сделала это не специально! Ты же веришь мне? Я не хотела, чтобы все так получилось. Я не злая. Я не хочу думать, что я злая… – Один очень умный человек когда-то сказал: «Никогда не ищи злой умысел там, где, скорее всего, имела место обыкновенная глупость». Эта мудрость всем так понравилась, что ей даже дали особенное название: «Бритва Хэнлона». Я тоже часто достаю эту «бритву», чтобы отсечь ненужные подозрения и не искать коварное зло там, где его не было… Так что давай мы достанем ее и в этот раз и решим, что ты не злая, а просто немного… – Глупая, – закончила я, горестно вздыхая. Папа грустно улыбнулся и дал мне руку, обтянутую перчаткой. – Сглупила, – поправил он меня. – Что случается со всеми. Главное – понять это и постараться не повторять. – Я больше не буду злиться на мальчиков… И кричать на них. И бросать в них палки… Хоть они мне и не очень нравятся. Но пусть живут, да? Как комары – они ведь тоже не очень, но если их не замечать… Папа то ли засмеялся, то ли застонал, я так и не поняла: уже стемнело, и я не видела его лица. Мы шли домой по мокрой от вечерней росы траве, и он держал меня за руку. И совсем-совсем не злился. А дома нас ждал теплый камин, и ужин, и мама с добрыми глазами. И Сейдж. И если они и дальше будут любить меня, то я постараюсь быть самой лучшей девочкой на свете. жүктеу/скачать 461,43 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|