Ложная память. Почему нельзя доверять воспоминаниям

Искаженные воспоминания #thedress, путешественники во времени и старые добрые времена

жүктеу/скачать 1,48 Mb.

бет	5/19
Дата	20.12.2023
өлшемі	1,48 Mb.
	#197763

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 19

Байланысты:
false memory

Искаженные воспоминания

#thedress, путешественники во времени и старые добрые времена

Почему помнить значит воспринимать?

^³²
Недавно, находясь в Сан-Диего, штат Калифорния, я попала в совершенно потрясающий парк Бальбоа, окруженный огромными пальмами и живописными скалами. Чтобы немного передохнуть от духоты, я решила зайти в научный центр парка. Там я наткнулась на волшебное представление, в котором, как было обещано, должны были соединиться наука о восприятии, физика и физиология. Я оказалась среди шумных детей и усталых родителей. По правде сказать, я была несколько обеспокоена тем, куда попала. Но вот на сцене появился волшебник Джейсон Лэтимер, и представление началось.
Я увидела, как он проходил через непроницаемое зеркало. Я увидела, как он руками делал шары из воды. Он вкладывал одну в другую коробки совершенно одинакового размера. Он вешал свое пальто на луч света, как на вешалку. И до сих пор я не имею ни малейшего понятия о том, как ему это удавалось. Во время представления он постоянно повторял, что в его действиях нет никакого волшебства, только знание законов физики, благодаря которому он может обмануть наши перцепционные ожидания. Лэтимер хотел, чтобы мы усомнились в нашем понимании действительности и оценили способность науки сделать возможным то, что кажется невозможным. Вопреки моим опасениям перед представлением, я уже понимала, почему они пустили волшебника в научный центр.
Даже когда мы точно знали, какой фокус он собирается показать, даже когда он открыто анонсировал его, я уверена, что никто из присутствующих не мог понять, как это происходило. И это очень важно. Даже когда мы знаем, что это всего лишь обман, даже когда мы ждем, что сейчас будет фокус, зрительные иллюзии, как правило, оставляют очень сильное впечатление. И даже когда я знаю, что мое восприятие влияет на формирование моего жизненного опыта и что моя память может сильно исказить происходящее, они остаются невероятно реальными.
Создание новых воспоминаний основывается исключительно на исходных данных нашего восприятия, и, хотя мы ощущаем его как точное, в действительности мы знаем, что это не так. Даже если я знаю, что увиденное мною на сцене – иллюзия, и могу объяснить себе это с научной точки зрения, эта иллюзия по-прежнему выглядит реалистично. В других ситуациях, когда наше восприятие искажено, мы можем не знать истинного положения вещей и счесть подлинным все, что воспринимаем. В этой главе мы рассмотрим некоторые способы взаимодействия восприятия и памяти, а также возможные искажения, которые могут появиться непосредственно в момент формирования воспоминания.

#thedress

«Бело-золотое!»

«Нет, сине-черное!»
«Нет, оно же явно бело-золотое!»
В начале 2015 г. этот спор всколыхнул все СМИ. Было опубликовано фото платья, которое часть людей видели как синее с черным кружевом, часть – как белое с золотым кружевом. Команды сине-черных и бело-золотых заполонили Facebook, одни открыто обвиняли других в дальтонизме, глупости или попросту во лжи. Знаменитости в Twitter разделились по хештегам на #белозолотых и #синечерных. Интернет-феномен платья приобрел масштабы эпидемии.
Кроме того что рассматривание фото с платьем – отличный способ убить десять минут за спорами с коллегами, это еще и показательный пример того, как работает наше восприятие и как оно может нас подвести. Такая огромная разница в восприятии может показаться невозможной и наводит на мысль о каком-то подвохе. Как разные люди могут в одно и то же время, на одном и том же фото видеть практически противоположные цвета?
Очевидно, я была не единственной, кто хотел знать, в чем же дело. В 2015 г. по вопросу «Какого цвета платье?» было опубликовано три отдельные работы. Один из ученых, заинтересовавшийся феноменом, доцент кафедры неврологии Колледжа Уэллсли, Бевил Конвей^³³ заявил, что это «один из первых, если не первый, [задокументированный] пример того, как люди смотрят на один и тот же реальный предмет и видят при этом совершенно разные цвета». Затем он продолжает: «эти три работы – лишь вершина айсберга. Феномен платья будет оставаться важным для решения фундаментального вопроса: как мозг трансформирует данные, которые он получает, в восприятие и знание, как то, что воздействует на ваш разум, становится рабочим материалом, чувством или мыслью?»
Результаты научных работ, ставшие откровением для одних, были совершенно очевидны для других. Тема первого исследования, проведенного Карлом Гегенфуртнером и его коллегами из Гисенского университета в Германии^³⁴, была проста: как большинство людей интерпретирует цвет платья? Они изучили и зафиксировали, как группа людей видела цвет платья, с целью установить, какой вариант был самым распространенным. Ученые пришли к выводу, что, кроме двух основных возможных комбинаций, участники исследования видели и другие цвета спектра, при этом некоторые указывали более темные версии основных сочетаний (сине-черное/бело-золотое), а другие выделяли пастельную гамму. Эти выводы хоть и указали на целесообразность создания большего количества групп по цветовым нюансам – команду #чернопастельноголубых или команду #бежевозолотых, но не объяснили, почему же вообще существует такая разница в восприятии цвета платья.
Поставив во главу угла вопрос «Почему?», команда из Невадского университета во главе с Алисой Винклер^³⁵ провела исследование с целью установить, является ли в данном случае объясняющим механизмом феномен, известный как «цветовая стабильность». Этот термин относится к способности нашего зрения компенсировать разницу в освещении, чтобы оценить, какого же в действительности цвета предметы. Это именно то, что позволяет нам безошибочно определять цвет предмета, даже если он находится не на свету или в плохо освещенной комнате, и постоянно воспринимать цвет как один и тот же на протяжении всего дня, несмотря на то что длина световых волн, воздействуя на сетчатку глаза, может существенно изменить его.
В своем исследовании Винклер и ее команда нашли совершенно новый способ концептуализации восприятия цвета. Они открыли сине-желтую асимметрию, которая подразумевает, что поверхности гораздо вероятнее будут восприниматься как серые или белые, когда реальный цвет этих поверхностей является голубоватым, чем когда они имеют желтый, красный или зеленый оттенки. Исследователи утверждают, что это происходит потому, что существует тенденция интерпретировать голубые тона как результат воздействия источника освещения, например неба. Так, цвета платья могут восприниматься либо как результат определенного освещения, либо как реальные цвета ткани.
Какое все это имеет отношение к памяти? На самом деле все очень просто. Дело в том, что такие перцептивные способности, как цветовая стабильность, возникают не только благодаря нашей удивительной физиологии, но и потому, что у нас есть базовые воспоминания, сообщающие нам о том, как устроен мир. Мы по умолчанию знаем, что источником голубых тонов является свет неба, потому что сталкиваемся с этим каждый день. Мы обладаем огромным запасом воспоминаний, которые подсказывают нам, как выглядят вещи и как они должны выглядеть с учетом особенностей окружения. И мы используем эти воспоминания, основанные на нашем опыте, чтобы легче понимать ту информацию, которую мы получаем через наши чувства.
Это означает, что команда #белозолотых воспринимала изображение платья как плохо освещенное, и голубые тона интерпретировались как тень, а команда #синечерных воспринимала изображение как лучше освещенное, тем самым правильно интерпретируя цвета. Обе команды использовали комбинацию зрительной информации и своих внутренних моделей мира, основанных на личных воспоминаниях.
Если же вам, как и мне, удалось видеть платье и тем и другим способом, не волнуйтесь, поскольку исследование также установило, что изображение может иметь несколько устойчивых состояний, то есть может восприниматься по-разному одним и тем же человеком при разных обстоятельствах. Обобщая работы разных ученых по данному вопросу, Бевил Конвей подводит итог: «пример с платьем является очень эффективным инструментом для понимания того, как мозг справляется с многозначностью… существует большой [научный] интерес к тому, как внутренние модели формируют восприятие внешних образцов. Ранее мы считали, что внутренние модели схожи».
А для всех тех, кто до сих пор сомневается, – платье на самом деле сине-черное.
С платья началась дискуссия о том, что все мы видим мир по-разному даже через системы восприятия информации, которые часто кажутся универсальными. Конечно, это происходит и с другими видами восприятия, не только со зрением. Действительно, существует гораздо больше видов чувств, чем те, о которых мы обычно говорим: миф о том, что их только пять, существовал долгое время, но на самом деле мы сильно недооценивали наш организм.
Кроме зрения, слуха, осязания, вкуса и обоняния мы также постоянно обрабатываем информацию о своем нахождении в пространстве, внешней температуре, влажности, внутренней температуре, положении наших конечностей относительно тела, усталости, о том, как чувствуют себя наши внутренние органы, мышечном напряжении, и это далеко не все. И так же, как и с другими чувствами, если что-то интерпретируется неправильно в одном из этих одновременно происходящих процессов, каждый из которых по-своему несовершенен, возникает риск искажения наших воспоминаний уже на начальной стадии.
Одно из описаний способа, которым мы воспринимаем мир, называется моделью на основе данных или моделью восходящей обработки информации. Согласно этой модели наше представление о мире вокруг основано исключительно на информации, которую мы получаем из наших первичных ощущений от окружающего мира, при этом влияние наших ожиданий минимально. В целом эта модель хорошо показывает, как работает наше восприятие, поскольку основная часть нашего опыта должна точно отражать мир вокруг нас, – иначе мы не смогли бы управлять тем, что нас окружает.
Как об этом писали психологи Джеймс и Элеанор Гибсон в работе 1955 г.^³⁶, «входящие стимулы содержат в себе все, что формирует восприятие. <…> Возможно, все наше знание поступает через ощущения». Входящие стимулы – это информация, которая поступает в наш мозг через наши чувства, а восприятие – просто мысленный образ, который развивается вследствие этого процесса. Например, когда вы смотрите на цветок, он является входящим стимулом, поскольку стимулирует работу мозга через зрительное ощущение. Если вы смотрите на цветок и концентрируете на нем свое внимание, вы его воспринимаете, формируя мысленный образ.
В своей статье «Перцептивное научение: разграничение или обогащение?» Гибсоны пытаются показать, что интерпретация наших чувств необязательно основывается на прошлом опыте. По их словам, «нет подтверждения тому, что эта интерпретация включает в себя воспоминания». То есть они утверждают, что мы можем просто переживать опыт, не формируя при этом воспоминаний. Мы видим цветок как цветок независимо от того, знаем ли мы что-то о цветах в принципе. Мы могли бы даже не называть это цветком, но сам его образ с лепестками, стеблем и листьями проникает в наш мозг. Модель восходящей обработки информации выражает наше интуитивное представление о том, каким должно быть восприятие – точным отражением реального мира, построенным на основе той информации, которую мы получаем от своих чувств.

А может, сверху?

Тем не менее большую часть времени мы воспринимаем вещи в рамках конкретного контекста. И у всех у нас есть целая система воспоминаний и схем – интуитивных идей о том, как устроен этот мир. Мы почти никогда не воспринимаем предмет изолированно, но всегда привносим свои воспоминания, интерпретируя картину мира. Когда мы смотрим на цветок, мы не просто видим форму и цвет, мы также знаем, что смотрим на часть растения, что эта часть называется «цветок» и что, вероятно, часть эта несъедобна. Мы также знаем, что цветок существует во Вселенной и поэтому подчиняется закону тяготения. Эта способность интерпретировать относительно базовую информацию и осмыслять ее является невероятно сложной и зависит от памяти.

Вот еще один пример того, насколько удивительна наша способность экстраполировать информацию из очень ограниченного источника. Представьте себе рисунок куба. Его можно изобразить несколькими линиями на листе бумаги – при этом линии будут интерпретироваться как представление трехмерного объекта. И хотя это лишь наш опыт рисования, в действительности существует практически бесконечное множество трехмерных фигур, которые могут быть представлены тем же набором линий, если сгруппировать их иначе, но мы просто не задумываемся об этом бесконечном количестве альтернативных вариантов. Причина, по которой мы принимаем этот простой сигнал и видим куб, кроется в том, что мы воспринимаем не просто линии на бумаге, а нечто большее. В интерпретации стимулов задействованы наши зрительные системы. Они определяются опытом восприятия мира, который сформировал наши понимание и ожидания. Поэтому, когда мы видим набор линий, который мы привычно ассоциируем с трехмерным кубом, мы используем нашу нисходящую систему обработки информации для правильной интерпретации, даже если с точки зрения восходящей системы это всего лишь набор линий на бумаге.
По большому счету мы часто делаем предположения о мире, который воспринимаем, и основываемся при этом на нашем прошлом опыте. Если задуматься, это основной способ выжить. Еще в доисторическую эпоху людям приходилось принимать решения на основе ограниченной информации. Если бы мы тратили время, чтобы тщательно проверить, что там такое блестит, похожее на глаза льва, мы просто не выжили и не задумались бы над этим вопросом в следующий раз. И разумеется, у нас нет времени на то, чтобы проверять, все ли трехмерные предметы вокруг нас действительно трехмерны. Мы используем своего рода интерпретивные клавиши быстрого доступа для того, чтобы легче ориентироваться в пространстве. Мы переживаем восприятие как когерентный и быстрый процесс только потому, что наш мозг постоянно делает предположения, заполняя таким образом недостатки информации.
Давайте в качестве примера возьмем феномен первого впечатления. Что происходит, когда мы первый раз видим кого-то? Смотрим ли мы на человека объективно, анализируя каждую отдельную черту, чтобы понять, друг это или враг? Разумеется, нет. В 2013 г. я опубликовала исследование на эту тему^³⁷. Я работала в Университете Британской Колумбии с тремя учеными в области исследования памяти: Наташей Корва, Линн тен Бринке и Стивеном Портером, и мы изучали, как необъективное восприятие влияет на судебные разбирательства. В частности, мы хотели понять, что именно внушает доверие человеку. Как оказалось, степень доверия – весьма иллюзорна. Когда мы встречаем кого-либо, может показаться, что мы принимаем взвешенное решение относительно того, можем ли мы доверять этому человеку или нет. Мы можем считать, что решение рационально, поскольку принято оно в рамках восходящей модели восприятия, с учетом всех имеющихся доказательств. Ничего подобного. На самом деле это совершенно не так.
В своем исследовании мы предложили участникам изображение «подозреваемых» и краткий рассказ о преступлении, которое они предположительно совершили. Затем мы позволили участникам стать присяжными заседателями, которые должны были решить, виновен подсудимый или нет. Участники основывались исключительно на фото, кратком рассказе и наборе фактов. Мы в случайном порядке совмещали рассказ и свидетельства с фото: если бы участники были объективны, они должны были принимать решение только на основании свидетельств, а не фото. Фотографии к этому моменту уже были оценены на предварительном этапе, в ходе которого участников просили определить по установленной шкале, насколько тот или иной человек на фото вызывает доверие.
Как мы и ожидали, участники оказались гораздо более суровыми в суждениях о тех людях, которые показались им не заслуживающими доверия, чем в отношении тех, которые выглядели благонадежными. Им потребовалось меньше свидетельств, чтобы вынести обвинительный приговор тем, кто не внушал доверия, и они крайне неохотно меняли свое решение, когда им предоставляли реабилитирующее свидетельство. В зависимости от лица подозреваемого, мы получили абсолютно разные вердикты, основанные на совершенно одинаковых свидетельствах. Очевидно, что наши участники, принимая решение о виновности или невиновности человека, полагались не на объективные свидетельства, а на существующие внутренние предубеждения.
В большинстве случаев автоматическое участие памяти в формировании догадок и предположений бывает полезно: это позволяет нам намного быстрее интерпретировать происходящее вокруг, и обычно такие предположения оказываются точными. Давайте вернемся к примеру с феноменом первого впечатления. Исследования кратких наблюдений за другими, длившихся от нескольких мгновений до пяти минут, показывают, что люди часто весьма успешно определяют некоторые черты характера.
Налини Амбади со своими коллегами из Стэнфордского университета проводили исследования по этому вопросу с 1992 г.^³⁸ и пришли к выводу, что люди могут правильно определять сексуальную ориентацию, педагогические способности и даже умение обманывать других, основываясь только на кратких наблюдениях. К сожалению, для нашего исследования степени доверия свидетелей к подсудимому эта способность к догадкам, переведенная в плоскость судебных разбирательств, – контекст, в котором интуиция и стереотипы могут привести к несправедливому тюремному заключению.
Наши воспоминания о прошлом опыте влияют не только на наше понимание того, как должны себя вести люди, но и на то, как в целом устроен мир – с его гравитацией, пространственными отношениями, возможностями. Точно так же, как нас может обмануть первое впечатление о внешности, нас могут обмануть и общие перцептивные иллюзии, как те, которые использовал иллюзионист в научном центре в Сан-Диего. Если мы были сбиты с толку и не поняли этого, то догадки, которые использует наш мозг, чтобы помочь нам понять происходящее, могут иметь совершенно противоположный эффект и могут исказить наши воспоминания уже в момент их формирования.

Возбуждение

Возбуждены? Как бы вы оценили степень своего возбуждения по шкале от одного до десяти? И что, на ваш взгляд, усиливает возбуждение?

Все это звучит как начало малобюджетного фильма для взрослых, но эти же вопросы можно встретить и в научных исследованиях о феномене человеческой памяти. Притом встретить весьма часто, в чем можно легко убедиться, вбив в поисковую строку Google Scholar (сервис, производящий поиск исключительно по научным публикациям) слова «память» и «возбуждение», после чего система выдаст вам более 250 тысяч результатов.
Но, пока вы не погрузились в фантазии, я вынуждена охладить ваш пыл и напомнить о научной стороне вопроса. Когда исследователь фиксирует состояние возбуждения, это означает относительное изменение у испытуемого показателей физиологической активности организма, в частности наличие таких симптомов, как учащенное сердцебиение, повышенное потоотделение и расширенные зрачки. В ходе исследований ученым удалось выяснить, что именно уровень возбуждения во многом определяет нашу способность кодировать, хранить и извлекать воспоминания.
Феномен человеческой памяти активно исследовался в 1990-х гг. Так, в научном эксперименте того времени Ларри Кэхилл и Джеймс Макго^³⁹ решили проанализировать влияние, которое оказывает состояние возбуждения на память человека. В ходе исследования, результаты которого были опубликованы в 1995 г.^⁴⁰, ученые разделили участников эксперимента на две группы, одной из которых для ознакомления была предложена эмоционально окрашенная история, а другой – нейтральная. Участникам обеих групп демонстрировался одинаковый набор изображений, однако он сопровождался разными рассказами. Обе истории рассказывали, как мать приводит маленького сына на работу к отцу, но в нейтральной версии отец мальчика якобы работал механиком в автосервисе, а в эмоциональной он был хирургом, работающим с жертвами ДТП.
По истечении двух недель участники эксперимента прошли тестирование, нацеленное на то, чтобы установить, как хорошо они запомнили историю. Результаты теста показали, что участники, испытавшие эмоциональное возбуждение, смогли запомнить в среднем до 18 фрагментов истории, в то время как не находившиеся в состоянии возбуждения – лишь 13. В более поздних экспериментах ученые использовали метод, слегка отличающийся от вышеописанного, но вновь пришли к выводу, что участники, испытывающие эмоциональное возбуждение, показывают лучшие результаты.
Все это лишний раз доказывает, что повышенное возбуждение организма способствует улучшению работы памяти. Чтобы убедиться в правдивости этих выводов, нам необходимо лишь воскресить в памяти самые яркие воспоминания, ведь все они, как правило, связаны с событиями, имеющими немалую эмоциональную подоплеку. Очень соблазнительной в этой связи может показаться перспектива непосредственно перейти к общему выводу, что повышенное возбуждение организма всегда способствует лучшему запоминанию. Но все же я бы посоветовала не форсировать события и изучить вопрос с должным вниманием. Если бы я, проводя контрольную, спросила у своих студентов, согласны ли они с подобным утверждением, сомневаюсь, что получила бы положительный ответ. Дело в том, что излишнее возбуждение или паника могут ввести в ступор, отчего мы можем забыть даже то, что при других обстоятельствах непременно без труда пришло бы на ум. Всем нам знакомо запоздалое «Да! Я это знал!», когда уже после экзамена мы вспоминаем то, что забыли в нужный момент. Ни излишнее возбуждение, ни состояние пониженной активности, когда вы чувствуете себя вялым и сонливым, не способствует достижению успеха.
Взаимосвязь памяти и возбуждения нуждается в более тщательном изучении. И поможет нам в этом закон Йеркса – Додсона, открытый учеными Робертом Йерксом и Джоном Додсоном в 1908 г. По закону Йеркса – Додсона, качество выполнения любой задачи возрастает при условии повышения уровня возбуждения организма до определенного оптимального уровня. Однако дальнейшее увеличение уровня возбуждения выше оптимального неизбежно приводит к обратным результатам – качество выполнения задачи снижается. Предполагается, что, если состояние возбуждения достигает пиковых показателей – как в случае крайней степени возбуждения, так и в случае резкого снижения активности, – справиться с поставленной перед ним задачей человеку не представляется возможным. На представленной ниже диаграмме эту ситуацию отражает перевернутая буква U: изначально показатели качества работы возрастают при увеличении показателей уровня возбуждения, далее оба показателя выравниваются, а затем на фоне увеличения показателей уровня возбуждения наблюдается неизбежное снижение показателей качества работы. Именно благодаря своей наглядности закон Йеркса – Додсона также нередко называют теорией перевернутого U.
Доказывая теорию перевернутого U применительно к памяти человека, Томас Шиллинг^⁴¹ и его коллеги из Трирского университета в Германии в 2013 г. опубликовали исследование о том, как гормон стресса кортизол влияет на работу памяти. Кортизол поступает в кровь, когда острый стресс или возбуждение активирует гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковую систему мозга (ГГНС). Затем кортизол достигает мозга и способствует регуляции нашей стрессовой реакции, помогая определить, насколько сильной и долгой она будет.

Теория перевернутого U

В ходе эксперимента команда Шиллинга попросила испытуемых пройти в комнату, где им были представлены 18 портретов с изображением мужчин, при этом каждый из портретов сопровождался кратким описанием изображенного человека, например: «он любит напиваться на вечеринках, после чего становится агрессивным». Как только исследователи убеждались в том, что у испытуемых сформировались стойкие ассоциации между изображениями и их описаниями, участники эксперимента отправлялись домой. Через неделю их вновь пригласили в лабораторию. На этот раз испытуемым вводили кортизол в одной из пяти различных дозировок (от 0 до 24 мг). А затем проводилось тестирование воспоминаний участников об ассоциациях между показанными ранее изображениями и их описаниями. Результаты эксперимента подтвердили правдивость основных положений теории перевернутого U: при умеренном содержании кортизола в организме было зафиксировано повышение качества работы памяти, а в случае повышения оптимального уровня содержания гормона было отмечено устойчивое снижение качества выполнения работы.

Таким образом, теория перевернутого U действительно может послужить общей схемой, наглядно показывающей, как связана работа памяти человека с состоянием возбуждения. Однако я считаю, что универсального решения на все случаи жизни быть не может. Этой точки зрения придерживаются и другие ученые. Так, в резюме своего доклада, опубликованного Американской ассоциацией психологов, специалисты в области исследования феномена памяти Мара Матер и Мэтью Сазерленд из Университета Южной Калифорнии^⁴² отмечают, что теория перевернутого U не может претендовать на универсальность. По их словам, «выводы, которые представлены здесь, показывают, что в состоянии эмоционального возбуждения человек воспринимает перцептивно важные вещи острее, а любая имеющая значение информация становится еще более важной. В то же время в состоянии возбуждения обработка несущественной информации снижается. Подобная избирательность при обработке информации, повышающаяся в состоянии возбуждения организма, легко применима ко многим ситуациям и может объяснить, почему иногда стимулы, вызывающие возбуждение, ухудшают запоминание ближайших стимулов, а иногда улучшают его».
Другими словами, по мере того как наше возбуждение усиливается, фокус нашей памяти, как правило, сужается. Так, мы легче запоминаем особо важную информацию о событии, которое спровоцировало состояние возбуждения, но зачастую хуже запоминаем информацию об условиях, в которых это событие произошло. Если бы мы, например, присутствовали при ограблении банка, то в нашей памяти, скорее всего, четко отпечатался бы тот момент, когда преступник навел на нас оружие, однако мы вряд ли были бы в состоянии запомнить что-то еще. К сожалению, такие состояния эмоционального возбуждения, как чувство страха, необязательно помогают нам сфокусироваться на вещах, которые необходимо будет вспомнить позднее. Так, в примере с ограблением было бы куда благоразумнее запомнить лица преступников, однако, в соответствии с широко изученным «эффектом нацеленного оружия», возбужденное состояние вряд ли позволит нам запомнить в деталях что-то кроме оружия.
И это еще не самое сложное. Исследования показывают, что такие индивидуальные характеристики, как пол, возраст и личность человека, также могут оказывать воздействие на то, как состояние возбуждения влияет на работу памяти. Все это лишний раз доказывает, что при рассмотрении механизмов взаимодействия памяти и возбуждения важен индивидуальный подход.
Свою любимую ассоциацию между возбуждением и памятью я приберегла напоследок. Вы можете воспользоваться ей, оценив явление, получившее название «память, зависящая от состояния». Этот феномен неоднократно демонстрировался и был доказан исследователями. Он означает, что обычно мы помним события или вещи лучше, если при извлечении воспоминания находимся в том же состоянии, что и в момент его кодирования.
В 1990 г. Ширли Пирс и ее коллеги из Университетского колледжа Лондона^⁴³ провели два невероятно интересных эксперимента, позволившие убедиться в верности этого утверждения. В ходе первого эксперимента исследователи разделили испытуемых на две группы, в одну из которых вошли пациенты с хроническими болями, в другую же – здоровые люди, не испытывающие каких-либо болевых ощущений, затем все участники получили список слов, которые необходимо было запомнить. В результате ученые выяснили, что лица, страдавшие от хронических болей, лучше всего запоминали слова, вызывавшие у них ассоциации с болью, которую они испытывали на момент проведения эксперимента. Это полностью соответствует общему выводу, что феномен «эмоционального соответствия» в нашем случае играет немаловажную роль, так как мы действительно лучше кодируем и извлекаем воспоминания, если они соответствуют нашему настроению. Однако одного этого недостаточно, ведь эмоциональное состояние, в котором мы находимся, может меняться. Осознавая это, Пирс и ее команда попытались выяснить, может ли временное эмоциональное состояние также оказывать влияние на нашу память.
В этой целью исследователи попросили часть испытуемых погрузить руки в ледяную воду, тем самым искусственно создав условия для переживания болевых ощущений, в то время как оставшейся части испытуемых было предложено погрузить руки в теплую воду. Если вы никогда не держали руки в ледяной воде, должна сказать, что это на удивление болезненный опыт. Сразу после водных процедур участникам был дан список слов, которые они должны были запомнить. Затем испытуемым было предложено вновь погрузить руки в ледяную или же теплую воду, после чего исследователи провели тест с тем, чтобы проверить, насколько хорошо участники запомнили слова.
Результаты показали, что качество работы памяти значительно повышалось, если на момент вспоминания участники находились в том же состоянии, что и во время запоминания слов. Следовательно, участники, которые испытали болевые ощущения перед тем, как выучить слова из списка, показывали лучшие результаты, если испытали болевые ощущения непосредственно перед тем, как воспроизвести то, что им удалось запомнить. Аналогичная ситуация наблюдалась и с теми, кому досталась теплая вода: лучшие результаты были зафиксированы у испытуемых, которые погружали руки в теплую воду дважды. Следуя логике, разумно будет предположить, что, если мы знаем, что испытали или запомнили те или иные вещи, находясь при этом в определенном состоянии, мы сможем лучше вспомнить эти вещи, воссоздав то же самое состояние. Не привлекает пытка ледяной водой? Тогда более приятный пример: если вы всегда выпиваете чашечку кофе перед учебой, ваша память наверняка будет работать лучше, если вы позволите себе чашечку и перед экзаменом.
Настоящее исследование наглядно показывает, что во многом именно уровень стресса и возбуждения определяет то, что мы можем сохранить в качестве воспоминаний, а также влияет на то, как мы эти воспоминания впоследствии извлекаем. Таким образом, на наши воспоминания воздействуют не только внешние, не поддающиеся контролю факторы окружающей нас реальности, но и не поддающиеся контролю элементы нашей собственной внутренней сущности.

Путешественники во времени

Степень возбуждения нервных клеток и эмоциональное состояние человека сказываются также и на восприятии им времени. Известно, что в состоянии сильного возбуждения нам кажется, будто время протекает быстрее. Утверждения, что время то летит незаметно, когда нам весело, или стоит на месте, если мы заскучали, наводит на мысль о прямой зависимости между выполняемой человеком деятельностью и воспоминаниями о ней.

Только задумайтесь: сколько времени у вас заняло прочтение предыдущего абзаца? Много или мало? А если подсчитать? Десять секунд? Минуту? И насколько точно вы смогли это вычислить? От чего, по вашему мнению, зависит ответ – откуда вы знаете сколько?
Естественно, нам и дела нет до подобных вопросов, ведь в большинстве своем мы воспринимаем время как нечто само собой разумеющееся и привыкли думать, что внутри у нас есть волшебные часы, которые показывают время более-менее правильно. Однако если припомнить случаи, как время буквально тянулось бесконечно, когда выполняемая нами работа не доставляла удовольствия, или же мчалось со скоростью света, когда мы были чем-то взволнованы, то станет понятно, насколько мы далеки от истины.
Время, которое иногда называют четвертым измерением – расширением нашей трехмерной реальности, – в первую очередь представляет собой явление внутреннего порядка. Для него характерны линейность, непрерывность, изменчивость, а также рост и разрушение. Субъективное восприятие времени носит название хронестезии^⁴⁴, а изучением подобного феномена занимаются нейрофизиологи, психологи и философы. Результаты их исследований только подтверждают определяющее влияние памяти на восприятие человеком времени, что вполне закономерно.
Одни исследователи утверждают, что мы воспринимаем течение времени с помощью чувства хронологической последовательности. Другими словами, мы помним, в каком порядке те или иные события следовали друг за другом, что позволяет нам сделать выводы, когда и как долго происходило то или иное событие. Соответственно, чтобы восстановить всю суть и хронологию событий, мы обращаемся к памяти. Таким образом, время – это память, и наоборот.
Нобелевский лауреат и основатель современной поведенческой экономики Даниэль Канеман совместно со своим коллегой Амосом Тверски проделали огромную работу по исследованию расчетов и оценки времени с точки зрения памяти. По их словам, многие люди, а в особенности те, кому трудно прогнозировать свое время, совершают «ошибки планирования»^⁴⁵: они чрезмерно концентрируют внимание на единичной информации, то есть информации, связанной с выполнением отдельной задачи.
Приведем пример: если бы вы были доктором и пытались определить, сколько проживет человек с болезнью Альцгеймера, вам бы понадобились единичные сведения о возрасте пациента, степени тяжести заболевания и истории болезни. Все эти сведения важны, но они принесут пользу только тогда, когда их можно будет применить вместе с распределенной информацией. Под распределенной информацией понимают более широкий набор сведений, в том числе и данные о том, сколько в среднем живут семидесятилетние пациенты с болезнью Альцгеймера. То есть если с помощью единичной информации можно выделить отличительные характеристики больного и факторы риска, угрожающие здоровью конкретного человека, то на основании полученных данных и имеющейся распределенной информации можно сделать выводы о среднестатистическом состоянии пациента.
Разумеется, распределенная информация опирается на память и опыт работы с подобными пациентами, например, вы знаете, что в среднем с таким диагнозом люди могут прожить от восьми до десяти лет. Таким образом, если единичную информацию правильно соотнести с распределенной, мы с большей долей вероятности сможем сделать прогноз о течении заболевания или же, как в нашем случае, определить, сколько человек еще проживет.
Пожалуй, у всех есть такой друг, родственник или коллега на работе, который всегда неверно рассчитывает время, когда нужно распланировать свой день или подготовиться к какому-то событию. Фразу «Да ладно, за пять минут доберусь» можно услышать именно от него. Уж больно оптимистично они настроены по отношению к своим планам. Но только они забыли, сколько же им на самом деле понадобилось времени, когда в прошлый раз случилось нечто подобное. Не лучшим образом используют они и имеющиеся распределенные данные: например, сколько времени у таких людей обычно уходит на то, чтобы добраться до какого-то места? Это приложение Google Maps покажет, что понадобится всего лишь пять минут. А причесаться, найти ключи, надеть пальто, спуститься по лестнице, наконец, отыскать нужную дверь, когда прибыли на место, – все это тоже отнимает время. Научный взгляд на проблемы прогнозирования состоит в том, что у некоторых людей за опозданием и плохим чувством времени кроется сниженное восприятие прошлого опыта, а также неважная «проспективная» память, то есть способность планировать события в будущем, опираясь на собственный опыт.
Так насколько точно мы можем рассчитать время? В своем исследовании о возможностях проспективной памяти, которое было опубликовано в 2010 г.^⁴⁶, психолог Роджер Бюлер из Университета Уилфрида Лорье и его канадские коллеги попросили добровольцев определить, сколько времени понадобится для выполнения определенных видов деятельности им самим и другим людям. Результаты их исследования подтвердили идею о том, что некоторые люди слишком оптимистичны в своих расчетах и склонны это время преуменьшать. Участники опроса в большинстве своем недооценили, сколько же у них в действительности уходило времени на выполнение той или иной задачи. Другими словами, мы представляем себя эдакими супергероями и свято верим, что сделаем все быстро, даже если в прошлый раз больше напоминали улитку. Это тогда мы поленились, сейчас же мы деятельны и расторопны.
Да мы и сами наверняка можем припомнить свои «планы на день»: встать рано утром, сделать пробежку, позавтракать, успеть переделать все дела до полудня, удачно провести переговоры за обедом, просмотреть почту, сходить к стоматологу, на йогу, приготовить ужин из пяти блюд, все перемыть, пойти с друзьями выпить, вернуться домой, заняться любовью и, наконец, мирно уснуть. Только вот когда такое действительно было? А как часто мы мечтали, лежа в постели, что завтра именно так и будет.
Еще одним объяснением, почему же мы все-таки настолько уверены в своих расчетах, служит то, что мы знаем, сколько времени каждое из дел занимает по отдельности, но упускаем одну важную деталь: переключение с одной деятельности на другую тоже отнимает время. Не стоит забывать и о том, что после сильных нагрузок наши когнитивные ресурсы истощены, нам требуется подзарядиться перед тем, как ринуться на выполнение очередного задания. То есть мы помним избирательно: учитываем, сколько времени уходит на одни дела, и сбрасываем со счетов другие. Если обратиться к результатам исследований Роджера Бюлера 1994^⁴⁷ и 2010 гг. (последнее – совместно с группой исследователей), можно понять, что супербыстрыми участники эксперимента считают только себя . Когда речь заходит об эффективности других людей, наш прогноз довольно пессимистичен: мы преувеличиваем время и предсказываем проблемы, которые замедлят работу. Исследователи обнаружили, что подобный эффект проявляется в прогнозах относительно самых разных задач, и высказали предположение: в отношении других людей – не важно, на работе или среди семьи и друзей, – проспективная память нас подводит. Мы преувеличиваем время, необходимое им, чтобы закончить дела и встретиться с нами.
С точки зрения нашей автобиографической памяти каждый раз, когда мы запоминаем детали тех или иных событий, вместе с восприятием их длительности и последовательности, мы запоминаем их через призму своих эмоций, насыщенности дня и ряда других субъективных факторов. Время – категория субъективная, поэтому оно, как и все остальное, подвластно влиянию подобных факторов. Именно эти первичные нарушения наряду с другими перцептивными нарушениями, упомянутыми в этой главе, окрашивают наши воспоминания с момента их создания.

Через телескоп

Понимание механизмов восприятия времени также необходимо для того, чтобы разобраться, что такое ретроспективная оценка времени. Под этим подразумевается наше восприятие длительности событий после того, как они произошли, например, когда вы прикидываете, сколько времени вы играли в видеоигру.

«Полагаясь на интуицию (не думая и не считая), я бы сказал, что играл в течение ___ минут и ___ секунд». Это один из вопросов, которые Саймон Тобин и его коллеги из Университета Лаваля в Канаде задали участникам своего эксперимента. Опрошенных было более сотни, и все они регулярно играли в видеоигры. Результаты исследования были опубликованы в 2010 г.^⁴⁸ Геймеров попросили прийти в лабораторию и поиграть в видеоигру. Ученые хотели узнать, насколько адекватно они смогут оценить, сколько времени у них занял игровой процесс. Организаторы эксперимента обнаружили, что, когда участников опрашивали вскоре после окончания игровой сессии, 12-минутная игра воспринималась как пропорционально более длинный отрезок времени, чем 35– или 58-минутная. Участники были склонны переоценить длину короткой игровой сессии в соотношении 1,4: 1, в среднем считая, что 12-минутная игра заняла около 17 минут. Длинные игровые сессии они оценивали более точно: после 35– и 58-минутных сессий большинство игроков почти правильно определили, сколько прошло времени. Итак, наша ретроспективная оценка длительности коротких событий намного менее надежна.
Помимо способности оценить, сколько времени вы играли в видеоигры, ретроспективная память также дает вам возможность помнить всю прожитую жизнь. Она помогает измерять продолжительность отдельных событий и перерывов между ними. Она также позволяет нам датировать то или иное событие в контексте собственной жизни, то есть понять, насколько недавно оно произошло относительно настоящего времени, будь то сегодня утром или десять лет тому назад. Ретроспективная память сродни мысленному путешествию во времени, она дает нам шанс заглянуть в собственное прошлое.
Одна из подсказок, которыми мы пользуемся для датировки воспоминаний, – так называемые ключевые события. Это значимые моменты: убийство Джона Кеннеди в 1963 г., теракт 11 сентября 2001 г. или начало боевых действий России в Сирии в 2015-м. Мы можем использовать эти вехи, чтобы сориентироваться в собственном временном континууме – иногда бывает проще вспомнить, когда произошло событие из нашей собственной жизни, если поместить его на одну шкалу с такими универсально значимыми моментами. Например, человек может запомнить, что ездил на Кубу после теракта 11 сентября, но до начала боев в Сирии. Это несколько сужает временные рамки, когда речь идет о целой жизни, полной разных событий. Это могут быть и личные события-ориентиры, например выпускной или свадьба. То есть вместо того, чтобы фиксировать дату по историческим событиям, вы можете запомнить, что ездили на Кубу после окончания школы, но до того, как женились.
При этом интересно и наше восприятие самих событий-ориентиров, ведь мы можем ошибочно оценивать их давность. Поскольку датировку известных событий большого масштаба гораздо проще проверить, чем события из личной жизни человека, их очень удобно использовать при изучении того, как разные люди воспринимают время. По крайней мере, к такому выводу пришел Джордж Гаскелл и работавшая с ним группа ученых из Лондонской школы экономики и политических наук.
В 2000 г.^⁴⁹ они опубликовали одно из крупнейших исследований на эту тему, основанное на опросе населения 1992 г., в котором участвовало более 2000 человек и целью которого было узнать, насколько хорошо британцы помнят, когда произошли значимые исторические события. Исследование включало в себя вопросы о двух событиях – уходе Маргарет Тэтчер с поста премьер-министра Великобритании, произошедшем 19 месяцами раньше, и трагедии на стадионе «Хиллсборо», случившейся за 37 месяцев до проведения опроса. Ученые хотели узнать, смогут ли участники достаточно точно вспомнить, как давно произошли эти события, а именно – с точностью до одного месяца.
Результаты оказались поразительными. В целом лишь 15 % опрошенных достаточно точно вспомнили, когда Маргарет Тэтчер ушла в отставку, и еще меньше – всего 10 % – смогли правильно определить, сколько времени прошло со дня футбольной катастрофы. Одинаково плохие результаты показали участники всех возрастов, то есть то, сколько лет было опрошенным, когда произошли упомянутые события, по-видимому, особой роли не играло. Вместо того чтобы точно датировать события, большинство участников испытывали так называемое временное смещение, или «эффект телескопа», то есть искажения в восприятии порядка событий. Нам это свойственно. В частности, нам нередко кажется, что произошедшие недавно события произошли достаточно давно. И наоборот, мы можем вспомнить событие из далекого прошлого так, «будто это случилось вчера».
Исследуя «эффект телескопа», Джордж Гаскелл и его коллеги обнаружили, что большинство людей склонны воспринимать отдаленные события так, словно они произошли недавно (телескопирование), то есть ближе во времени к настоящему моменту. Однако немало и тех, кому кажется, что определенные события произошли позднее, чем это было на самом деле (обратное телескопирование). Отвечая на вопрос о более недавнем событии, уходе Маргарет Тэтчер с поста премьер-министра, произошедшем за полтора года до проведения исследования, 40 % участников испытывали эффект телескопирования, а 31 % – обратного телескопирования. Что касается другого события, произошедшего более чем за три года до проведения опроса, результаты оказались противоположными: 29 % опрошенных испытали эффект телескопирования, и 42 % – обратного телескопирования. Другие исследователи получали схожие результаты в ходе различных экспериментов, и все они сходятся в одном: вспоминая, когда что-то случилось, мы склонны загонять одни события глубже в прошлое, а другие смещать ближе к настоящему.
Похоже, восприятие начинает искажаться, когда со времени события проходит около трех лет. События, произошедшие не более трех лет назад, кажутся нам более давними, а те, что случились более трех лет назад, мы склонны приближать. Хотя эффект телескопа возникает в результате ряда различных искажений памяти, одна из причин, по которой нам может казаться, что событие произошло не так давно, как было на самом деле (телескопирование), состоит в том, что воспоминания о событиях-ориентирах очень легкодоступны. Мы вспоминаем их детально и без особого труда, так же как и события, произошедшие недавно, и можем ошибочно интерпретировать эту доступность и яркость воспоминания, как признак того, что в нем запечатлено относительно недавнее событие.
События-ориентиры – это незаменимая опора нашей памяти и восприятия времени, но воспоминания о них наполнены ожидаемыми ошибками. Они помогают нам не затеряться в путанице собственной жизненной хронологии, но нетрудно заметить, что подчас из них получаются ненадежные указатели. Итак, кроме того, что мы крайне неточно оцениваем, сколько времени у нас займет то или иное дело и сколько времени у нас заняли только что выполненные задачи, наши воспоминания часто нас обманывают, заставляя нас перемещать произошедшие события вперед и назад по временной шкале нашей жизни.

Старые добрые времена

Давайте еще немного подумаем о временной шкале своей жизни. Перемещаясь по собственной памяти, как путешественники во времени, мы можем обнаружить, что некоторые события выделяются на общем фоне. Если задуматься о том, что объединяет эти воспоминания, мы увидим, что в них запечатлены самые эмоционально насыщенные, красивые, значимые или неожиданные события нашей жизни. Можно также заметить, что наши воспоминания склонны объединяться в группы, и часто они скапливаются в конкретных периодах нашей жизни.

Это явление известно как эффект пика воспоминаний, и оно помогает объяснить происхождение фраз вроде «старые добрые времена» и «вот когда я был в твоем возрасте». Эффект пика воспоминаний – это термин, который подразумевает, что мы не воспринимаем разные периоды своей жизни одинаково. В 2005 г. группа ученых из Амстердамского университета во главе со Стивеном Янссеном^⁵⁰ провела исследование, в котором участвовали около 2000 человек из США и Нидерландов в возрасте от 11 до 70 лет. Они хотели ответить на вопрос: «Что остается в воспоминаниях человека к концу жизни?»
По всей видимости, лучше всего запоминаются события, произошедшие в период от 10 до 30 лет. Результаты этого исследования подтвердили то, что уже было продемонстрировано ранее: как правило, человек не помнит почти ничего из того, что происходило с ним до 5 лет. Затем, в период с 5 до 10 лет, количество воспоминаний начинает увеличиваться и достигает пиковой отметки в переходном возрасте у людей обоих полов. Этот богатый воспоминаниями период продолжается после 20 лет, затем их постепенно становится меньше, пока число не стабилизируется на всю оставшуюся жизнь. Итак, похоже, что у нас остается больше всего воспоминаний о юности и молодости.
Этот эффект, по-видимому, наблюдается во всех культурах. Согласно результатам исследования, проведенного в 2005 г. Мартином Конуэем из Даремского университета в Великобритании^⁵¹, не важно, живем мы в Японии, Китае, Бангладеш, Англии или США, – все мы испытываем эффект пика воспоминаний.
Однако, хотя количество воспоминаний в определенном возрасте становится пиковым у всех, содержание их во многом зависит от культурного контекста. Участники-китайцы в основном рассказывали о воспоминаниях, связанных с ситуациями общения и взаимодействия в группе, в то время как люди из США обычно упоминали более индивидуально значимые события. Китайцы чаще вспоминали такие события, как рождение ребенка, общение с соседями и коллегами, интимные взаимоотношения. Американцы же чаще упоминали о более личных темах, таких как карьерные успехи, разочарования, страхи или ночные кошмары. Итак, все люди на земле испытывают один и тот же эффект пика воспоминаний, с небольшими вариациями, касающимися содержания воспоминаний о самых значимых событиях жизни, в зависимости от культурного контекста.
Одно из объяснений эффекта пика воспоминаний состоит в том, что он связан с появлением чувства собственного «я», что можно считать универсальным феноменом. В каком возрасте окончательно сформировалась ваша личность? Скорее всего, если вы женщина, ваша личность впервые по-настоящему проявилась, когда вам было 13 или 14 лет, а если вы мужчина – чуть позже, в возрасте 15–18 лет. Именно в этом возрасте наиболее ярко проявляется эффект пика воспоминаний, по крайней мере по мнению команды Стивена Янссена и его коллег.
Именно эти воспоминания становятся определяющими в формировании личности. Они делают нас нами. И не важно, если они искажены из-за ошибок нашего восприятия и памяти, в любом случае именно их мы больше всего оберегаем и ярче всего помним.
И все-таки, хотя воспоминания крайне важны, ведь они определяют нашу личность, представляется очевидным, что они могут содержать ошибки, появляющиеся в результате искажений в нашем восприятии – визуальных иллюзий, уровня возбуждения и даже неспособности достаточно адекватно воспринимать время, что мы, казалось бы, делаем интуитивно. И это лишь вершина айсберга. Все способы восприятия реальности, которыми мы обладаем, крайне несовершенны. Наше зрение, слух, чувство вкуса и температуры, осязание, баланс, ощущение собственного тела в пространстве – любой из этих механизмов можно обмануть.
Как сказал философ Джордж Беркли, «esse est percipi» – «существовать – значит быть воспринимаемым». Важно только то, как мы воспринимаем реальность. Это означает, что результат ошибочного восприятия может запечатлеться в нашей памяти, несмотря на то что он изначально не отражает объективную реальность. И хотя обычно наши воспоминания достаточно точны, чтобы можно было ими успешно пользоваться, правда в том, что, скорее всего, все ваши воспоминания, даже самые отчетливые, содержат изначальные, связанные с восприятием ошибки и неточности.
Иначе и быть не может.

3

жүктеу/скачать 1,48 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 19