Мальчик в полосатой пижаме

Д. Бойн. «Мальчик в полосатой пижаме»
23
нет, кроме строгого молодого солдата, смерившего Бруно взглядом, лишенным всякой теп-
лоты. Нигде не было слышно раскатистого отцовского голоса, ниоткуда не доносился тяжелый
стук его сапог по половицам. Правда, по дому все время сновали какие-то люди, и пока Бруно
рассуждал сам с собой, как же ему лучше всего поступить, он услыхал непонятный шум внизу,
вышел в коридор и перегнулся через перила.
Внизу дверь в кабинет отца стояла открытой, а перед ней толпилось пятеро мужчин, они
смеялись и пожимали друг другу руки. Центром этой компании был отец, в свежеотутюжен-
ной форме он выглядел очень здорово. Его густые темные волосы, явно набрильянтиненные,
лежали волосок к волоску, и Бруно, глядя на отца сверху, испытывал одновременно страх и
восхищение. Другие мужчины понравились ему куда меньше. Они были далеко не так красивы,
как отец, и голоса у них не звучали так раскатисто, и сапоги не блестели. Все они держали
фуражки в согнутой руке и, казалось, соревновались за внимание отца. Стоя на площадке вто-
рого этажа, Бруно из их разговора смог разобрать лишь несколько фраз.
– …Ошибался с самого начала, с первого же дня. Дошло до того, что Фурору ничего не
оставалось, как… – сказал один.
– …Дисциплина! – восклицал другой. – И эффективность. С сорок второго года нам
недостает эффективности, а без этого…
– …Цифры ясно свидетельствуют… Абсолютно ясно, господин комендант, – бубнил тре-
тий.
– …А если мы построим еще один, – размечтался четвертый, – мы сможем многого
добиться… только представьте себе!
Отец поднял руку, и этот жест немедленно заставил всю компанию умолкнуть, словно
отец дирижировал любительским оркестром.
– Господа. – На этот раз Бруно расслышал каждое слово, потому что не рождался еще на
свет человек, которого было бы так же хорошо слышно везде и всюду – пусть даже на другом
конце дома, – как его папу. – Я очень ценю ваши предложения и поддержку. И что было, то
прошло. Мы с вами начинам почти с чистого листа и начинаем прямо с завтрашнего утра,
проволочки нам ни к чему. А пока я, пожалуй, помогу родным устроиться на новом месте,
иначе у меня возникнет столько же проблем дома, сколько у них за его пределами. Вы меня
понимаете?
Мужчины расхохотались и принялись трясти папину руку. На прощанье они выстроились
в ряд, напомнив Бруно оловянных солдатиков, и их руки взметнулись в том самом привет-
ствии, которому отец учил сына: резко поднять вверх раскрытую ладонь с прижатым большим
пальцем и прокричать два слова. Бруно знал, что, когда к тебе обращаются с этими словами,
нужно отвечать тем же, – отец и этому его научил. Потом гости ушли, а папа вернулся к себе
в кабинет, куда для Бруно «вход был воспрещен круглые сутки и заруби себе на носу».
Медленно спустившись по лестнице, Бруно застыл в нерешительности перед дверью в
кабинет. Ему было грустно оттого, что за все время, что они здесь находятся, отец не пришел
к нему поздороваться. Такое и раньше бывало, и тогда Бруно говорили, что папа очень занят
и его нельзя беспокоить всякими глупостями вроде желания поздороваться. Но теперь, когда
военные ушли, Бруно подумал, что ничего страшного не произойдет, если он постучится в
дверь.
В Берлине его допускали в кабинет отца всего раза два-три за всю жизнь, и обычно причи-
ной тому было его дурное поведение, а следовательно, и настоятельная необходимость серьезно
с ним поговорить. Правило, касавшееся кабинета отца, было одним из самых важных правил,
усвоенных Бруно, и он был не настолько глуп, чтобы вообразить, будто в Аж-Выси оно не дей-
ствует. Но поскольку он не видел отца уже почти неделю, Бруно решил, что никто не станет
возражать, если он постучится.
Он осторожно стукнул в дверь. Дважды и очень тихо.

Д. Бойн. «Мальчик в полосатой пижаме»
24
Либо отец не услышал, либо стук прозвучал недостаточно громко, но дверь Бруно не
открыли. Тогда он стукнул погромче, и сразу же из кабинета донесся раскатистый голос: «Вой-
дите!»
Бруно повернул дверную ручку, переступил порог и замер в привычной позе: глаза
широко раскрыты, рот сложен буквой О, руки разведены. Во всем остальном доме было темно-
вато, мрачновато и совершенно нечего исследовать, но только не в этой комнате. Прежде всего,
здесь был высокий потолок, а в ковре, лежавшем на полу, Бруно мог бы утонуть. Стен почти
не было видно, их заслоняли темные полки красного дерева, заставленные книгами, точно как
в библиотеке их берлинского дома. Стены напротив, можно сказать, и не существовало вовсе,
вместо нее зияли два огромных окна, выходивших в сад, – вот где, наверное, хорошо сидеть,
погрузившись в кресло, и любоваться видом. А посреди всего этого за массивным дубовым
столом восседал отец. Когда Бруно вошел, он оторвался от бумаг и широко улыбнулся.
– Бруно. – Отец встал из-за стола и по-мужски пожал сыну руку. Папа был не из тех, кто
обнимается, не то что мама или бабушка, которые тискали Бруно даже слишком часто, немного
смущая мальчика и в придачу сопровождая объятия слюнявыми поцелуями. – Сынок, – доба-
вил отец, помолчав.
– Здравствуй, папа, – тихо поздоровался Бруно, сраженный великолепием комнаты.
– Я как раз собирался подняться к тебе, честное слово, – сказал отец. – Мне надо было
лишь закончить совещание и написать письмо. Как вы добрались?
– Хорошо, папа.
– Ты помогал маме и сестре собирать вещи?
– Да, папа.
– Тогда я горжусь тобой, – одобрительно произнес отец. – Присаживайся, не стесняйся.
Он указал на просторное кресло перед письменным столом, и когда Бруно забрался в
него, его ноги слегка не доставали до пола. Отец же, вернувшись на свое место, воззрился на
сына. Оба молчали. Первым тишину нарушил отец:
– Итак, что ты думаешь?
– Что я думаю? – переспросил Бруно. – О чем?
– О твоем новом доме. Он тебе нравится?
– Нет, – поторопился ответить Бруно. Замешкайся он хоть на секундочку, и у него не
хватило бы смелости сказать то, что он на самом деле думает. – По-моему, нам нужно вернуться
домой, – отважно закончил он.
Отец по-прежнему улыбался; правда, может быть, уже не столь широко. Он опустил глаза
на бумаги, лежавшие перед ним на письменном столе, словно хотел собраться с мыслями,
прежде чем продолжить разговор, но очень скоро опять посмотрел на сына.
– Но мы дома, Бруно, – мягко произнес он. – Аж-Высь и есть наш новый дом.
– А когда мы сможем вернуться в Берлин? – От слов отца у Бруно сжалось сердце. – Там
намного лучше.
– Ну, ну. – Отец явно не желал обсуждать возвращение в Берлин. – Давай не будем это
обсуждать. Ведь дом – не просто улица, или город, или даже здание, сложенное из кирпичей
и извести. Дом там, где находится твоя семья, верно?
– Да, но…
– А наша семья здесь, в Аж-Выси. Ergo, это наш дом.
Бруно не знал, что означает ergo, но ему и не нужно было знать, потому что он уже сооб-
разил, как по-умному ответить отцу.
– Но дедушка и бабушка остались в Берлине, – сказал он. – А они ведь тоже наша семья.
Значит, это не может быть нашим домом.
Отец задумался, склонив голову набок. Прошло немало времени, прежде чем он снова
заговорил.

Д. Бойн. «Мальчик в полосатой пижаме»
25
– Да, Бруно, это так. Но ты, я, мама и Гретель – самые важные люди в нашей семье. И
мы четверо отныне живем здесь, в Аж-Выси… И не надо так расстраиваться! (Вид у Бруно
был и впрямь очень расстроенный.) Ты даже не успел осмотреться вокруг. Весьма вероятно,
что тебе здесь понравится.
– Не понравится, – угрюмо ответил Бруно.
– Послушай… – В голосе отца послышались усталые нотки.
– Карла здесь нет, и Даниэля, и Мартина, и никаких других домов поблизости, и лотков
с овощами и фруктами, нет улиц и кафе со столиками на тротуаре, и некому беспрерывно
толкать тебя в субботний день.
– Бруно, иногда жизненные обстоятельства не оставляют нам выбора, вынуждая делать
то, что нам, возможно, не по душе. – Бруно понял, что их разговор начинает надоедать отцу. –
И боюсь, мы оказались именно в таких обстоятельствах. У меня новая работа. Важная работа.
Важная для нашей страны. Важная для Фурора. Когда-нибудь ты поймешь.
– Я хочу домой. – Бруно почувствовал, как на глаза набегают слезы. Он хотел лишь
одного: чтобы отец уразумел наконец, как ужасен этот Аж-Высь, и согласился уехать отсюда
сейчас же и навсегда.
– Ты должен понять, что здесь мы 
дома
, – к разочарованию Бруно, ответил отец. – И в
обозримом будущем ничего иного не предвидится.
На мгновение Бруно закрыл глаза. В жизни ему не часто случалось так упорно настаивать
на своем, и, уж конечно, он еще никогда не являлся к отцу с намерением уговорить его изме-
нить свое решение, но мысль о том, чтобы остаться здесь, чтобы жить в этом жутком месте, где
не с кем даже играть, была слишком невыносима. Когда он открыл глаза, отец сидел в кресле
рядом с ним – Бруно не слышал, как он встал из-за стола. Мальчик наблюдал, как его папа
открывает серебряный портсигар, достает сигарету и разминает в пальцах, прежде чем заку-
рить.
– Помню, когда я был маленьким, – сказал отец, – мне не хотелось делать некоторые
вещи, но когда отец говорил, что всем будет лучше, если я это сделаю, я собирался с духом
и выполнял то, что мне велели.
– Что ты не хотел делать? – полюбопытствовал Бруно.
– Ну, не знаю, – пожал плечами отец. – Да и не о том речь. Я был всего лишь ребенком и
не понимал, что пойдет мне во благо, а что во вред. Иногда, к примеру, я не хотел сидеть дома
и делать уроки. Я рвался на улицу играть с друзьями, вот как ты сейчас, а теперь, оглядываясь
назад, я вижу, насколько был глуп.
– Значит, ты понимаешь, каково мне. – В душе Бруно затеплилась надежда.
– Да, но я также понимаю моего отца, твоего дедушку. Ему было лучше знать, что будет
для меня полезнее, и если я поступал так, как он считал нужным, сразу становилось так легко на
душе. Неужто ты полагаешь, что я добился бы успеха в жизни, не научись я твердо различать,
когда требуется отстаивать свою точку зрения, а когда – помалкивать и выполнять приказы?
А, Бруно?
Бруно огляделся. Его взгляд упал на угловое окно, и сквозь стекло он увидел тоскливый
пейзаж с оградой и проволокой.
– Ты совершил какой-то промах? – спросил он после паузы. – И этим рассердил Фурора?
– Я? – Отец удивленно уставился на него. – С чего ты взял?
– Что-нибудь испортил? Знаю, все говорят, что ты важная фигура и что у Фурора на
твой счет большие планы, но разве послал бы он тебя в такое место, если бы не хотел за что-
то наказать?
Отец рассмеялся, и Бруно огорчился еще сильнее: ничто так не бесило его, как смех
взрослых, которые потешаются над его невежеством, особенно когда он пытается выяснить
что-нибудь, задавая вопросы.

Д. Бойн. «Мальчик в полосатой пижаме»
26
– Ты не осознаешь значение моей новой должности, – сказал отец.
– Ну, я не думаю, что ты очень хорошо работал, если нам пришлось бросить наш краси-
вый дом и наших друзей и переехать в это отвратительное место. Я думаю, что ты сделал что-
то неправильное, и тебе надо пойти и попросить прощения у Фурора, и тогда, может быть, все
уладится. Он простит тебя, если ты искренне раскаешься.
Бруно не успел как следует поразмыслить над тем, что он скажет отцу, но слова уже
сорвались у него с языка, и теперь, когда они закачались в воздухе, его одолевали сомнения:
кажется, отцам такого не говорят. Но вот они, слова, уже сказанные, и не в его силах вернуть
их обратно. Бруно испуганно проглотил слюну. Отец молчал, и спустя несколько секунд Бруно
искоса взглянул на него – отец смотрел на сына с каменным выражением лица. Мальчик облиз-
нул губы и отвернулся. Он чувствовал, что сейчас не время затевать с отцом игру в гляделки.

Д. Бойн. «Мальчик в полосатой пижаме»
27

жүктеу/скачать 363,42 Kb.

Достарыңызбен бөлісу: