Решили, что я буду поступать в Мерзляковское училище. Для лучшей подготовки Шведов устроил мне зимой-весной 1967 года дополнительнве занятия с Аврелианом Григорьевичем Руббахом. В свою очередь, Руббах свел меня с Дмитрием Дмитриевичем Благим, в класс которого он хотел меня направить. (В те годы Благой преподавал специальность и в Мерзляковке, и, кажется, в консерватории). Я получил несколько уроков и у Благого также. Одновременно с тем я получал частные уроки сольфеджио у Веры Георгиевны Жадановой. На этих уроках я познакомился с несколькими своими будущими однокурсниками, в частности, с моей будущей женой Ириной Евгеньевной Лозовой.
На приёмном экзамене по фортепиано я получил 5 с минусом и был принят на фортепианное отделение училища. Благой меня в свой класс не взял и порекомендовал попроситься в класс Александра Ильича Соболева. Поначалу меня успели зачислить в класс Ольги Михайловны Жуковой, но благодаря маминой настойчивости это не состоялось, и я проучился все 4 года у Соболева. На первом курсе я был только пианистом. Сольфеджио преподавал Дмитрий Александрович Блюм, музыкальную литературу Ольга Ивановна Сосновская (впоследствии Аверьянова). Прошел я в классе Соболева за первый курс
Партиту до минор Баха,
12-ю сонату Бетховена,
«Погребальное шествие» Листа,
несколько инвенций и прелюдий и фуг Баха,
разные этюды Черни и Клементи.
Музыки я писал в тот год мало, но всё-таки помню две новые фортепианные пьесы. Помню также ощущение исчерпанности своих возможностей в этом деле. Тут очень кстати Соболев заинтересовался моими композиторскими опытами и повёл меня с ними к Блюму, Блюм же, выслушав меня, отправил к Константину Константиновичу Баташову, который и взял меня с весны 1968 года в свой класс композиции. Уже весной 1968 года я показал на ученическом концерте свои пьесы для фортепиано (одна из них называлась «Навязчивая мелодия»), которые я сыграл сам, и цикл из маленьких пьес для струнного квартета (их было около семи), которые мы сыграли нашим самодеятельным составом. Возможно, первую скрипку играл на этом концерте не Колесников, а Илья Калужский (также мой однокурсник), я не помню точно. Два слова об этом самодеятельном квартете. Скрипку я не совсем бросил. Мы музицировали вместе с однокурсниками-струнниками (первая скрипка – Александр Колесников, вторая скрипка – я, альт – Сергей Фирсанов, с которым мы дружили еще учась вместе в школе №22, виолончель – Василий Мечетин). Кроме того, я как скрипач однажды сыграл Фирсанову его зачёт по аккомпанементу (какую-то очень лёгкую итальянскую пьесу). Вообще почему-то получилось так, что наиболее тесные контакты были у меня в училищные времена именно с учениками струнного отделения.
Позднее скрипку я всё же совсем забросил, однако когда писал свою училищную Альтовую сонату, то пользовался альтом, который мне добыл на время Руббах, и этот же инструмент послужил мне в 1972 году, когда мне случилось заменять альтиста Александра Медведева на репетиции моего двухчастного Квартета.
На втором курсе, по инициативе Блюма и Соболева и при поддержке директора училища Ларисы Леонидовны Артыновой я стал учиться параллельно на фортепианном и теоретико-композиторском отделении училища. Блюм остался моим педагогом по сольфеджио, педагогом по гармонии до конца курса была Ирина Владимировна Уберт (её занятия включали в себя как лекции, так и индивидуальные занятия), музыкальную литературу западных стран преподавала Екатерина Михайловна Царёва, а русскую – Валентина Борисовна Григорович. Анализ форм – Юрий Николаевич Холопов. Полифония – Виктор Павлович Фраёнов. Народное творчество – Елена Михайловна Вызго. Хор (который был в то время для теоретиков обязательным) – Борис Григорьевич Тевлин.
Из музыкально-теоретических дисциплин заметных успехов я достиг
по сольфеджио; я не был самым быстрым писцом диктантов (быстрее меня были: безусловно Илья Калужский, а также Надежда Бондаренко - теперь Леонова - и Светлана Кушниренко), но всё же я был среди первых (моими проблемами, до некоторой степени, были недостаточно цепкая память и всё-таки не вполне ясный слух),
по полифонии: я обнаружил неплохие «комбинаторные» способности, писал непростые контрапунктические соединения как в строгом, так и в свободном стиле; однако большего «признания» добился в строгом стиле: моя шестиголосная строгая фуга была включена Фраёновым в какое-то из его специальных методических изданий.
По обеим этим дисциплинам я получил на итоговых экзаменах пятёрки с плюсом. По остальным теоретическим дисциплинам получил пятёрки, но по гармонии не очень уверенно, потому что мне трудно давалась игра последовательностей и модуляций на фортепиано. Большое значение для меня и, возможно, для моих однокурсников имел мой доклад о «Каменном госте» Даргомыжского, это было выступление, скорее, просветительского направления, ибо я сыграл и спел едва ли не всю оперу. Была не лишена интереса наивная курсовая аналитическая работа о «Волшебном озере» Лядова, всё-таки совсем ученическая.
Я помню о следующих законченных и исполненных училищных сочинениях:
Сонатина для фортепиано в трех частях, которая были играна и мной, и Наталией Казачок (позже - Сенкова),
три песенки на слова Джанни Родари для баса (их пел Файзулло Зайдуллаев),
две пьесы для кларнета и фортепиано (Дмитрий Байков – кларнет, Анна Рахман – фортепиано),
пьеса для альта соло (Фирсанов),
Вариации для фортепиано (играл я сам, а впоследствии, уже в консерваторские времена, Ирина Беркович),
двухчастная Соната для альта и фортепиано (Фирсанов и я)
Сохранились ноты лишь песенок на слова Родари, возможно, они заслуживают «опусной» участи. Соната для альта и фортепиано сохранилась только в магнитофонной записи. Не исключено, что экземпляр Вариаций остался у Беркович. Материал Альтовой сонаты отчасти «разошёлся»: тема первой части стала темой 1-го альта в №6 из «Восьми духовных симфоний», а начальная тема второй части попала в балет «День рождения инфанты» («Маленькая коррида»),
Дела по фортепиано шли не плохо, но и не очень хорошо. На втором курсе Шведов решил обратиться вновь к Руббаху, и с тех пор мои контакты с Руббахом не прерывались вплоть до 1975 года. Поначалу это были частные уроки, затем Руббах перестал брать с меня деньги, затем я стал показывать ему свои сочинения, затем я стал помогать ему показывать его сочинения на двух роялях (мы играли «Дивертисмент» Руббаха Андрею Эшпаю в Союзе композиторов), и всё это перешло в вид дружбы, в котором, однако, творческие контакты были безусловно на первом плане.
В целом за время обучения у Соболева-Руббаха (а Соболева, случалось, заменяли Елена Арамовна Татулян, Елена Рудольфовна Рихтер, Наталия Георгиевна Суслова, Борис Борисович Бехтерев) я прошел такие произведения:
весь 1 том «Хорошо темперированного клавира» Баха,
сонаты Гайдна Ми-бемоль мажор (на 4/4) и До мажор (на 4/4),
сонату Моцарта Ре мажор (на 6/8),
1-й концерт Бетховена (1 часть),
сонату Бетховена №18,
сонаты Прокофьева №№3 и 7,
Испанскую рапсодию Листа,
Вторую балладу Шопена,
соль минорный этюд-картину Рахманинова,
этюды Шопена №№1 и 4, этюды Листа «Эроика», «Мазепа» и «Метель»,
три интерлюдии и фуги из “Ludus tonalis” Хиндемита (также и постлюдию)
Кроме того, я учился в классе концертмейстерского мастерства - сначала у Минны Михайловны Хавиной (контакты с ней и с иллюстратором Сергеем Дмитриевичем Ильинским были для меня как бы продолжением контактов с Твердохлебовой), а потом у Тамары Александровны Бородулиной. В камерном классе – у Гели Александровны Дубровой, вместе с Фирсановым, её же учеником по специальности. Помню, что мы с Сергеем в разные годы играли
«Траурную музыку» Хиндемита,
гамбовые сонаты Соль мажор и соль минор Баха,
сонату Руста,
1-ю сонату Брамса,
какую-то сонату Телемана.
Лавинообразно росла моя библиотека и фонотека. При этом я всё менее охотно ходил в концерты.
Кроме Фирсанова, наиболее тесное творческое общение у меня было с Анной Рахман и с Игорем Красильниковым, с которым мы все годы вместе учились по сочинению у Баташова и вместе готовились к некоторым экзаменам. Много музицировали мы с гобоистом Вячеславом Лупачёвым (помню, как мы проиграли по партитуре все симфонии Бетховена, причеём Слава играл партию гобоя и что ещё успевал, а я всё остальное). Среди других соучеников памятны
композиторы Вячеслав Грачев, Юрий Багрий, Владимир Рябов, Ефрем Подгайц, Алла Фаллер, Елена Фирсова, Анатолий Санько, Валерий Котов, Михаил Броннер, Сергей Полуэктов, Александр Кобляков, Маргарита Зелёная, а также Валерий Соколов и Александр Раскатов (они еще только пробовали сочинять),
пианисты класса Соболева Елена Цветкова, Татьяна Ляхова (некоторое время – Хмельницкая), Виктор Феттер, Александр Стариков, учившиеся в других классах Александр Назаров, Ирина Беркович, Михаил Марков,
скрипачи Михаил Копельман и Дмитрий Потёмин, виолончелисты Анатолий Либерман и Марина Алексеева, альтистка Лариса Цыганкова, альтист Владимир Никифоров и Валерий Журжалин, меццо-сопрано Наталия Бурнашева, контрабасисты Алексей Саблин и Михаил Муслаев.
В 1970 году заболел Шведов, и в течение примерно года я заменял его в качестве преподавателя класса специального фортепиано в ДМШ №22. Также я был концертмейстером в классе хорового дирижирования Максимовой. Это продолжалось лишь только до поступления в консерваторию. Среди памятных мне учеников по фортепиано – очень одарённый Феликс Айду, одновременно учившийся как скрипач, и ныне легендарный Пётр Подгородецкий, игравший до минорную прелюдия и фугу Баха (1 том «Хорошо темперированного клавира» и до минорную же сонату Моцарта (1 часть). С Ф. Айду я также работал как концертмейстер, когда он играл на детском конкурсе скрипачей, проходившем в Москве (получил первую премию).
Достарыңызбен бөлісу: |