Se l’amore.
«Se l’amore» – это сборник стихотворений, написанных в
Тайланде в течение того года, когда я вел курс по Данте. Как многие из вас
знают, я любил Тайланд до поездки и возненавидел, оказавшись там.
Позволю себе перефразировать: Я возненавидел его, едва приехал, и
полюбил, как только покинул.
Раздался смех.
В ход пошла очередная порция напитков.
– В Бангкоке я не переставал думать о Риме – о чем же еще? – об этом
маленьком неприметном магазине, о прилегающих улицах в предзакатные
минуты, о звоне церковных колоколов в Пасхальное воскресенье, и в
дождливые дни, которые в Бангкоке кажутся бесконечными, я готов был
рыдать. Лючия, Лючия, Лючия, почему ты не сказала «нет», хотя знала, как
сильно я буду скучать по тебе в эти дни, чувствуя себя более
опустошенным, чем Овидий, изгнанный в ту забытую богом дыру, где он
потом умер? Я уехал глупцом и вернулся, не став мудрее. Люди в Тайланде
красивы, а одиночество может творить жуткие вещи, когда ты слегка пьян и
готов увязаться за первым встречным – они все красивы, но их улыбка
продается за выпивку.
Он остановился, собираясь с мыслями.
– «Скорби». Так я назвал эти стихи.
«Скорби»
заняли
добрых
двадцать
минут.
Затем
раздались
аплодисменты. От одной из девушек я услышал
forte
.
Molto fort?">e
?">[29]
. Тукан
с зобом повернулась к другой женщине, которая не переставая кивала в
такт каждому слову поэта и теперь все еще повторяла,
Straordinario-
fantastic?">o
?">[30]
?">. Поэт спустился с возвышения, взял стакан воды и на миг
задержал дыхание, пытаясь избавиться от приступа икоты. Я ошибочно
принял его икоту за сдерживаемые всхлипы. Поэт, ощупав карманы своего
спортивного пиджака и не найдя ничего, соединил указательный и средний
пальцы и помахал ими у рта, показывая владельцу магазина, что хочет
покурить и перевести дух. Straordinario-fantastico, уловившая его жест,
мгновенно вытащила свой портсигар.
–
Stasera non dormo,
сегодня я не усну, такова расплата за поэзию, –
сказала она, возлагая на его стихи вину за свою ночную бессонницу.
К этому моменту в помещении, да и на улице тоже, стало невыносимо
душно, как в парнике, и присутствующие покрылись липкой испариной.
– Ради всего святого, откройте дверь, – взмолился поэт, обращаясь к
владельцу магазина. – Мы задохнемся здесь.
Синьор Venga открыл дверь и вставил маленький деревянный
клинышек между стеной и бронзовой рамой двери.
– Лучше? – спросил он почтительно.
– Нет. Но мы хотя бы знаем, что дверь открыта.
Оливер посмотрел на меня, в его взгляде читался вопрос,
Тебе
понравилось?
Я пожал плечами, давая понять, что пока не решил. Однако, я
лукавил – мне очень понравилось.
Но даже больше, пожалуй, мне нравился сам вечер. Все приводило
меня в трепет. В каждом встреченном взгляде таился комплимент,
заинтересованность или обещание, повисавшие в воздухе между мной и
окружающим миром. Я был наэлектризован дружескими насмешками,
иронией, взглядами, улыбками, которые радовались мне, оживленной
атмосферой магазина, придававшей очарование всему – стеклянной двери,
маленьким пирожным, пластиковым стаканчикам с золотисто-охряным
шотландским виски, закатанным рукавам синьора Venga, поэту, ступенькам
винтовой лестницы, на которой мы стояли в компании сестер – казалось,
что от всего исходит сияние, дурманящее и волнующее одновременно.
Я завидовал всем им, думая о жизни родителей, лишенной всякой
чувственности с их изнуряющими застольными беседами, о наших
кукольных жизнях в кукольном доме, об окончании школы в следующем
году. Все казалось примитивным в сравнении с этим. Зачем ехать в
Америку через год, когда я запросто мог провести четыре года здесь,
посещая подобные презентации и ведя беседы, как сейчас? В этом
крошечном переполненном магазине можно было узнать больше, чем в
любом из первоклассных университетов по ту сторону Атлантики.
Пожилой
мужчина
с
огромной
всклокоченной
бородой
и
фальстафовским животом принес мне стакан виски.
–
Ecco.
Вот.
– Это мне?
– Разумеется. Тебе понравились стихи?
– Очень, – ответил я, отчего-то напуская на себя насмешливый,
наигранный вид.
– Я его крестный и ценю твое мнение, – сказал он, как будто разгадал
мой блеф и решил не развивать тему. – Но твоя молодость мне импонирует
больше.
– Через несколько лет молодость потускнеет, обещаю, – сказал я,
подражая притворной скромности окружающих мужчин, которые знали
себя.
– Да, но тогда меня уже не будет рядом.
Он поддразнивал меня?
– Так что бери, – сказал он, протягивая мне пластиковый стаканчик.
Поколебавшись, я согласился. Это была та же марка виски, которую отец
пил дома.
Лючия, слышавшая наш обмен репликами, сказала:
–
Достарыңызбен бөлісу: |