Назови меня своим именем

полюбил, как только покинул.
Раздался смех.
В ход пошла очередная порция напитков.
– В Бангкоке я не переставал думать о Риме – о чем же еще? – об этом
маленьком  неприметном  магазине,  о  прилегающих  улицах  в  предзакатные
минуты,  о  звоне  церковных  колоколов  в  Пасхальное  воскресенье,  и  в
дождливые  дни,  которые  в  Бангкоке  кажутся  бесконечными,  я  готов  был
рыдать. Лючия, Лючия, Лючия, почему ты не сказала «нет», хотя знала, как
сильно  я  буду  скучать  по  тебе  в  эти  дни,  чувствуя  себя  более
опустошенным,  чем  Овидий,  изгнанный  в  ту  забытую  богом  дыру,  где  он
потом умер? Я уехал глупцом и вернулся, не став мудрее. Люди в Тайланде
красивы, а одиночество может творить жуткие вещи, когда ты слегка пьян и
готов  увязаться  за  первым  встречным  –  они  все  красивы,  но  их  улыбка
продается за выпивку.
Он остановился, собираясь с мыслями.
– «Скорби». Так я назвал эти стихи.
«Скорби» 
заняли 
добрых 
двадцать 
минут. 
Затем 
раздались
аплодисменты. От одной из девушек я услышал 
forte
. 
Molto fort?">e
?">[29]
. Тукан
с  зобом  повернулась  к  другой  женщине,  которая  не  переставая  кивала  в
такт  каждому  слову  поэта  и  теперь  все  еще  повторяла, 
Straordinario-
fantastic?">o
?">[30]
?">.  Поэт  спустился  с  возвышения,  взял  стакан  воды  и  на  миг
задержал  дыхание,  пытаясь  избавиться  от  приступа  икоты.  Я  ошибочно
принял его икоту за сдерживаемые всхлипы. Поэт, ощупав карманы своего
спортивного пиджака и не найдя ничего, соединил указательный и средний
пальцы  и  помахал  ими  у  рта,  показывая  владельцу  магазина,  что  хочет
покурить  и  перевести  дух.  Straordinario-fantastico,  уловившая  его  жест,
мгновенно вытащила свой портсигар.
– 
Stasera  non  dormo,
  сегодня  я  не  усну,  такова  расплата  за  поэзию,  –
сказала она, возлагая на его стихи вину за свою ночную бессонницу.
К этому моменту в помещении, да и на улице тоже, стало невыносимо
душно, как в парнике, и присутствующие покрылись липкой испариной.
–  Ради  всего  святого,  откройте  дверь,  –  взмолился  поэт,  обращаясь  к
владельцу магазина. – Мы задохнемся здесь.
Синьор  Venga  открыл  дверь  и  вставил  маленький  деревянный
клинышек между стеной и бронзовой рамой двери.
– Лучше? – спросил он почтительно.
– Нет. Но мы хотя бы знаем, что дверь открыта.

Оливер  посмотрел  на  меня,  в  его  взгляде  читался  вопрос, 
Тебе
понравилось?
 Я пожал плечами, давая понять, что пока не решил. Однако, я
лукавил – мне очень понравилось.
Но  даже  больше,  пожалуй,  мне  нравился  сам  вечер.  Все  приводило
меня  в  трепет.  В  каждом  встреченном  взгляде  таился  комплимент,
заинтересованность  или  обещание,  повисавшие  в  воздухе  между  мной  и
окружающим  миром.  Я  был  наэлектризован  дружескими  насмешками,
иронией,  взглядами,  улыбками,  которые  радовались  мне,  оживленной
атмосферой магазина, придававшей очарование всему – стеклянной двери,
маленьким  пирожным,  пластиковым  стаканчикам  с  золотисто-охряным
шотландским виски, закатанным рукавам синьора Venga, поэту, ступенькам
винтовой  лестницы,  на  которой  мы  стояли  в  компании  сестер  –  казалось,
что от всего исходит сияние, дурманящее и волнующее одновременно.
Я  завидовал  всем  им,  думая  о  жизни  родителей,  лишенной  всякой
чувственности  с  их  изнуряющими  застольными  беседами,  о  наших
кукольных  жизнях  в  кукольном  доме,  об  окончании  школы  в  следующем
году.  Все  казалось  примитивным  в  сравнении  с  этим.  Зачем  ехать  в
Америку  через  год,  когда  я  запросто  мог  провести  четыре  года  здесь,
посещая  подобные  презентации  и  ведя  беседы,  как  сейчас?  В  этом
крошечном  переполненном  магазине  можно  было  узнать  больше,  чем  в
любом из первоклассных университетов по ту сторону Атлантики.
Пожилой 
мужчина 
с 
огромной 
всклокоченной 
бородой 
и
фальстафовским животом принес мне стакан виски.
– 
Ecco.
 Вот.
– Это мне?
– Разумеется. Тебе понравились стихи?
–  Очень,  –  ответил  я,  отчего-то  напуская  на  себя  насмешливый,
наигранный вид.
– Я его крестный и ценю твое мнение, – сказал он, как будто разгадал
мой блеф и решил не развивать тему. – Но твоя молодость мне импонирует
больше.
–  Через  несколько  лет  молодость  потускнеет,  обещаю,  –  сказал  я,
подражая  притворной  скромности  окружающих  мужчин,  которые  знали
себя.
– Да, но тогда меня уже не будет рядом.
Он поддразнивал меня?
–  Так  что  бери,  –  сказал  он,  протягивая  мне  пластиковый  стаканчик.
Поколебавшись,  я  согласился.  Это  была  та  же  марка  виски,  которую  отец
пил дома.

Лючия, слышавшая наш обмен репликами, сказала:
– 

жүктеу/скачать 1,05 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: