Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии



Pdf көрінісі
бет9/68
Дата23.01.2022
өлшемі1,27 Mb.
#113597
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   68
Байланысты:
Генри Марш-Не навреди

3. Гемангиобластома
опухоль  головного  или  спинного  мозга,  берущая  начало  в  кровеносном
сосуде
Я пришел на работу в приподнятом настроении. На повестке дня была
гемангиобластома  спинного  мозга  –  редкая  разновидность  опухоли,
формирующаяся  из  скопления  кровеносных  сосудов.  Эти  опухоли
доброкачественные,  а  значит,  их  можно  вылечить  с  помощью
хирургического  вмешательства,  но,  если  ничего  не  предпринять,  они
приведут  к  смерти  пациента.  Существует  небольшой  риск  несчастного
случая  во  время  операции:  при  неосторожном  обращении  с  опухолью
может  развиться  обширное  кровоизлияние,  –  однако  вероятность
успешного  исхода  намного  выше.  Нейрохирургам  нравятся  подобные
операции:  каждая  из  них  представляет  собой  сложнейшую  задачу
технического  характера,  а  при  удачном  исходе  в  награду  получаешь
благодарного пациента.
Тот  пациент  пришел  ко  мне  на  амбулаторный  прием  несколькими
днями  ранее.  Последние  несколько  месяцев  его  мучали  сильнейшие
головные  боли.  Это  был  сорокалетний  бухгалтер  с  курчавыми  темными
волосами  и  красноватым  лицом,  из-за  чего  он  всегда  выглядел  чуточку
смущенным.  Разговаривая  с  ним,  я  почувствовал  ответное  смущение,
поэтому я испытывал неловкость во время беседы и мне оказалось нелегко
донести  до  него  всю  тяжесть  ситуации.  Лишь  позже  до  меня  дошло,  что
красный  цвет  лица  был  обусловлен  полицитемией  –  повышенным
содержанием 
эритроцитов 
(красных 
кровяных 
телец) 
в 
крови:
развивающаяся опухоль стимулировала их дополнительное производство в
костном мозге.
–  Хотите  взглянуть  на  снимок  своего  мозга?  –  спросил  я  у  него,  как
спрашиваю у всех пациентов.
– Да… – ответил он неуверенно.
Опухоль выглядела так, словно была наполнена крошечными черными
извивающимися змеями, – все дело в потоках крови, стремительно текущей
по  сосудам,  что  представляет  серьезную  потенциальную  опасность.  Я
испытал  прилив  энтузиазма,  увидев  эти  характерные  признаки  на  снимке,
ведь  они  означали  перспективу  проведения  сложной  и  захватывающей


операции.  Пациент  с  опаской  смотрел  на  монитор,  пока  я  объяснял,  что
изображено  на  снимке.  Кроме  того,  мы  обсудили  беспокоившие  его
симптомы.
–  Я  никогда  раньше  не  болел  ничем  серьезным,  –  произнес  он
несчастным голосом. – И теперь вот это.
– Я практически уверен, что образование доброкачественное, – заверил
я его.
Многие опухоли головного мозга относятся к числу злокачественных и
неизлечимых,  и  в  беседе  с  пациентами  я  зачастую  вынужден  бороться  с
инстинктивным  желанием  успокоить  и  обнадежить  их:  впоследствии  мне
порой  не  удавалось  оправдать  их  надежды,  и  я  горько  сожалел  о  том,  что
был чересчур оптимистично настроен перед операцией.
Я  заверил  пациента,  что,  раз  я  считаю  опухоль  доброкачественной,
скорее всего так и есть. Затем я произнес стандартную речь о связанном с
операцией риске и о том, что он должен перевешивать риск, возникающий
в случае отсутствия хирургического вмешательства. Я объяснил пациенту,
что если опухоль оставить нетронутой, то он умрет в считаные месяцы.
В  теории  «информированное  согласие»  выглядит  довольно  просто:
хирург  объясняет  больному  риск  и  пользу  операции,  после  чего  пациент
спокойно  и  рационально  принимает  оптимальное,  с  его  точки  зрения,
решение,  –  не  сложнее,  чем  пойти  в  супермаркет  и  выбрать  из  огромного
ассортимента  зубных  щеток  ту,  что  подойдет  лучше  всего.  На  деле  все
происходит совсем иначе. Мало того что пациенты напуганы, так они еще
и совершенно не разбираются в вопросе. Как они могут быть уверены, что
хирург достаточно компетентен? Они стараются преодолеть страх, наделяя
врача сверхчеловеческими способностями.
Я  рассказал  пациенту  о  существовании  небольшой  вероятности  (один-
два  процента)  того,  что  операция  пойдет  не  так  и  он  либо  умрет,  либо
перенесет инсульт. На самом деле я не владел точной статистикой, потому
что сталкивался лишь с несколькими подобными случаями: такие крупные
опухоли,  как  эта,  попадаются  чрезвычайно  редко.  Но  я  ненавижу  лишний
раз  запугивать  пациентов,  если  знаю,  что  без  операции  все  равно  не
обойтись.  Одно  я  мог  сказать  наверняка:  риск  при  проведении  операции
был  гораздо  ниже,  чем  риск,  связанный  с  бездействием.  Я  был  твердо
уверен  (настолько,  насколько  это  вообще  возможно),  что  решение  о
проведении операции – единственно верное и что ни один хирург на свете
не  справился  бы  с  ней  хоть  сколько-нибудь  лучше  меня.  Теперь,  после
многолетней  практики,  мне  несложно  было  сделать  выбор,  когда  вставал
вопрос  о  том,  должен  ли  я  оперировать  или  нет.  Однако  молодой  хирург


может 
столкнуться 
с 
куда 
более 
серьезной 
дилеммой. 
Как
совершенствовать  навыки,  если  не  браться  за  сложные  случаи?  Но  что,
если у кого-то из коллег намного больше опыта?
Если бы пациенты мыслили рационально, они обязательно спросили бы
у  своего  хирурга,  сколько  подобных  операций  ему  или  ей  довелось
провести. Но, согласно моему опыту, таких вопросов практически никто не
задает. Страшно даже представить, что хирург может оказаться не лучшим
в  своем  деле,  поэтому  гораздо  проще  попросту  довериться  ему.  Пациенту
трудно  критически  относиться  к  хирургу,  под  чей  нож  он  вот-вот  ляжет.
Когда  мне  самому  делали  операцию,  я  с  удивлением  обнаружил,  что
испытываю  благоговейный  трепет  перед  коллегами,  в  чьих  руках  я
оказался. При этом я прекрасно понимал, что они были страшно напуганы:
когда  лечишь  коллегу,  от  привычной  защиты  в  виде  профессиональной
отчужденности  не  остается  и  следа.  Неудивительно,  что  любой  хирург
ненавидит оперировать другого хирурга.
Пациент  молча  выслушал  мои  слова  о  том,  что  если  прооперировать
сотню  людей  с  подобной  проблемой,  то  в  результате  один  или  два  либо
умрут,  либо  останутся  инвалидами  до  конца  дней.  Он  кивнул  и  произнес
то, что говорит практически каждый больной:
– Любая операция сопровождается определенным риском.
Отказался бы он от операции, если бы я сообщил, что риск составляет,
например, пять, пятнадцать или же все пятьдесят процентов? Решил бы он
подыскать  другого  хирурга,  который  обозначил  бы  более  низкий  риск?
Принял бы он иное решение, если бы я ни разу не пошутил и не улыбнулся
за время беседы?
Я  спросил  мужчину,  есть  ли  у  него  вопросы,  но  он  покачал  головой.
Взяв  со  стола  ручку,  я  предложил  ему  подписать  длинную  и  запутанную
форму,  напечатанную  на  нескольких  желтых  страницах  и  имеющую
специальный  раздел,  который  посвящен  законному  использованию
внутренних  органов  пациентов.  Он  не  стал  ее  читать  –  на  моей  памяти
никто  этого  не  делал.  Я  сказал,  что  операция  будет  назначена  на
следующий понедельник.


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   68




©engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет