Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии

прусского  врача,  все  мои  предки  как  по  отцовской,  так  и  по  материнской
линии  были  либо  учителями,  либо  священниками,  либо  торговцами  (хотя
мой дядя и служил летчиком-истребителем, пока его не подбили в 1940-м).
В  Оксфорде  со  мной  приключилась  любовь,  любовь  безответная.
Движимый  отчаянием  и  жалостью  к  себе,  я,  к  глубокому  разочарованию
отца, бросил университет и – подражая герою Джека Николсона, который в
финале  «Пяти  легких  пьес»  отправился  на  Аляску,  –  уехал  в  один  из
северных  шахтерских  городков,  где  устроился  санитаром.  Там  я  провел
полгода, днями напролет перекладывая пациентов на операционный стол и
обратно  на  каталку,  отчищая  стены  и  оборудование,  а  также  помогая
анестезиологам.
Я  снял  крохотную  каморку  в  старой  полузаброшенной  инфекционной
больнице  с  рифленой  железной  крышей  –  она  стояла  на  берегу  сильно
загрязненной  речки  Уансбек  всего  в  нескольких  милях  от  морского
побережья, где пляжи были черными от вымываемого из осадочных пород
угля.  Из  окон  моей  комнаты  вдали  виднелась  громадная  угольная
электростанция  с  высоченными  трубами,  из  которых  вырывались  клубы
белого  дыма  и  пара,  смешивавшиеся  с  морским  воздухом.  По  ночам  там
горели  дуговые  фонари,  нависавшие  над  горами  угля  позади  машинного
зала, и я любил наблюдать, как под звездным небом орудуют бульдозеры.
Я  даже  написал  посредственное  стихотворение  с  явными  признаками
графомании и зацикленности на собственной персоне, в котором назвал эту
картину  смешением  ада  и  рая.  Переполняемый  бурными  эмоциями,  что
свойственно  молодости,  я  воспринимал  окружающий  мир  одновременно
красным,  как  кровь,  и  белым,  словно  снег,  хотя  операции,  при  которых  я
присутствовал,  не  были  такими  уж  кровавыми,  а  зима  была  мягкой,
практически бесснежной.
Я  страдал  от  невыносимого  одиночества.  Сейчас-то  я  понимаю,  что,
работая  в  больнице  –  в  месте,  где  сосредоточены  людские  мучения  и
боль,  –  очевидно,  пытался  осознать  собственное  несчастье,  а  также,
вероятно,  исцелиться  от  подростковых  тревог  и  терзаний  неразделенной
любви.  Наконец,  это  был  своего  рода  ритуальный  мятеж  против  моего
бедного,  действовавшего  исключительно  из  лучших  побуждений  отца,
который  вплоть  до  того  момента  по  большей  части  и  определял
направление  моего  жизненного  пути.  Через  шесть  месяцев  мне  отчаянно
захотелось вернуться домой – и к семье, и к профессиональной карьере, но
к такой, которую я выбрал бы сам. Понаблюдав на протяжении полугода за
хирургами,  я  решил,  что  именно  медициной  мне  и  стоит  заняться.
Характерное  для  нее  контролируемое  применение  силы,  призванное

помогать людям, выглядело в моих глазах чрезвычайно привлекательным.
Профессия 
хирурга 
казалась 
захватывающей 
и 
обеспечивающей
уверенность  в  завтрашнем  дне,  она  подразумевала  умение  работать  не
только руками, но и головой, а кроме того, наделяла властью и социальным
статусом. Так или иначе, свое истинное призвание я отыскал лишь восемь
лет  спустя,  когда,  будучи  стажером,  стал  свидетелем  той  самой  первой
операции на аневризме.
Мне  разрешили  вернуться  в  Оксфорд,  несмотря  на  годичное
отсутствие,  и  закончить  обучение,  после  чего  меня  приняли  в
единственный  из  всех  лондонских  медицинских  университетов,  который
набирал студентов, не имевших образования в области естественных наук.
Получив  отказ  от  остальных  университетов,  я  позвонил  в  медицинскую
школу Королевского университета, и меня пригласили на собеседование.
Собеседование  проводил  секретарь  медицинской  школы  –  пожилой
шотландец,  куривший  трубку.  Через  несколько  недель  ему  предстояло
выйти  на  пенсию,  и,  вероятно,  он  позволил  мне  поступить  в  качестве
шутки  либо  для  того,  чтобы  отпраздновать  завершение  карьеры,  а  может,
он  и  вовсе  думал  о  чем-то  другом.  Он  спросил,  нравится  ли  мне  ловить
рыбу нахлыстом. Я ответил, что нет. Он сказал, что медицину лучше всего
воспринимать как ремесло, а не как науку или искусство, – спустя годы я и
сам  стал  придерживаться  такой  же  точки  зрения.  Собеседование
продлилось пять минут, а затем секретарь сообщил, что я могу приступить
к учебе через три недели.
С  тех  пор  отбор  в  высшие  медицинские  учебные  заведения  стал  куда
более  строгим.  Насколько  я  знаю,  медицинская  школа  при  крупной
лондонской  больнице,  в  которой  я  сейчас  работаю,  устраивает  ролевые
игры  с  приглашенными  актерами  и  использует  многие  другие  методы,
чтобы  отбирать  будущих  врачей.  Нервничающие  кандидаты  должны
продемонстрировать  умение  преподносить  плохие  новости,  например
сообщая  актеру,  что  его  кота  только  что  переехала  машина.  Если  же
кандидату  не  удается  серьезно  отнестись  к  подобной  инсценировке,  его
ждет,  как  мне  сказали,  немедленный  отказ.  Полагаю,  по  сей  день  не
доказано,  что  такая  процедура  хоть  чем-то  лучше  собеседования,  через
которое прошел я. Но по всей видимости, актеры действительно помогают
выбирать успешных кандидатов.
Я 
поступил 
на 
подготовительное 
отделение 
медицинского
бакалавриата,  слушатели  которого  обучались  естественным  наукам  по
ускоренной программе, рассчитанной на год. После него студенты должны
были  приступить  к  освоению  стандартной  для  медицинских  вузов

пятилетней  программе.  На  следующий  год  подготовительное  отделение
собирались  закрыть,  так  что  кафедра  представляла  собой  своеобразное
болото: 
среди 
преподавателей, 
читавших 
нам 
лекции, 
хватало
эксцентричных, а зачастую и озлобленных научных сотрудников, впрочем,
многие  из  них  только  начинали  карьеру  и  очень  быстро  переходили  на
другие должности. Так, один из них сделался известным популяризатором
науки,  другой  в  конечном  итоге  стал  пэром  и  председателем
Консервативной  партии  Великобритании.  Кроме  того,  нам  преподавали
еще и пожилые профессора, которым вскоре предстояло выйти на пенсию.
Иные из них даже не удосуживались скрывать неодобрительное отношение
к  пестрому  составу  студентов  подготовительного  курса:  например,  вместе
со  мной  учились  биржевой  брокер,  саудовская  принцесса,  продавец
грузовых  автомобилей  «Форд»,  а  также  более  молодые  студенты  с
плохими отметками по естественным наукам (один из них, как оказалось, и
вовсе подделал оценки). Мы проводили день за днем, препарируя больших
белых  кроликов  на  занятиях  по  биологии,  смешивая  химикаты  на  уроках
химии,  слушая  непонятные  лекции  по  физике.  Некоторые  лекторы
вдохновляли,  остальные  разве  что  забавляли.  Атмосфера  царила
напряженная и неспокойная, на грани с истерией: мы все отчаянно хотели
стать  врачами,  и  большинство  из  нас  считали  себя  неудачниками  по  той
или иной причине, хотя, если мне не изменяет память, выпускной экзамен
сдали все.
После  этого  два  года  ушло  на  теоретическую  подготовку:  анатомию,
физиологию,  биохимию  и  фармакологию,  а  затем  последовали  три  года
практического обучения в больнице. Для прохождения курса анатомии нас

жүктеу/скачать 1,27 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: