подачи, две разные правды, то зачастую представляем весьма
противоречивые рассказы о том, что произошло на самом деле. Но чаще
всего, как мне кажется, разногласия возникают из-за того, что к данной
истории относится, а что нет. Для мамы Корпус мира занимал главное
место в истории того лета. Это было первое, о чем ей вообще хотелось
говорить. Питер между тем ни разу даже не обмолвился о нем в своем
романе. Суть главной проблемы была не в этом. Брак его погиб совсем на
другом холме.
А что еще, кроме походов в библиотеку, помнит мама из лета 1966
года? Множество веселых вечеринок. Уйму травы. Уйму «кислоты». Уйму
дешевейшего красного вина, которое большей частью выпивалось в их
доме-коммуне, где они с Питером спали в гостиной, в занавешенном
уголке.
— Ох, этот закуток! — восклицает она.
Она очень даже хорошо его помнит.
— Именно там мы провели с Робом нашу первую ночь, в то время как
Питер спал рядом в гостиной.
Эрла из романа на самом деле звали Роб. Они втроем отправились
вместе в поход, пытаясь прощупать границы своей духовной открытости, и,
принимая высоко в горах ЛСД, карабкались голышом по сверкающим на
солнце гранитным глыбам. Все они в том путешествии ужасно обгорели (в
романе обожженный на солнце Эрл сравнивается с китайским
коммунистическим стягом).
Мама говорит, ее манил огромный риск, когда она увлекала Роба в этот
закуток в такой близости от своего мужа. Хотя их брак и считался
открытым, но все же что-то будоражило ее в этом маленьком грехе.
Оглядываясь назад, она теперь понимает, что просто пыталась поломать то,
что и так уже успело расколоться.
Когда она описывает тот кульминационный наркотический угар в доме
ее матери, то говорит, что все это для нее закончилось ужасным приступом
клаустрофобии.
— Вообще это логично, что там, на холме, меня настиг страх. Я
очутилась в том месте, где не могла с ним совладать. Мне не верилось, что
скоро это закончится и я наконец вырвусь из всего этого.
Достарыңызбен бөлісу: