Искренне твой, Джон.
P. S. Раз уж ты спросила, никто не называет меня «Джонни»,
кроме мамы и бабушки. Но тебе тоже можно.
Я медленно выдыхаю.
В средней школе у нас с Джоном Амброузом Маклареном было два
«романтичных» эпизода. Первый – это поцелуй во время игры в бутылочку,
который, честно говоря, был ни разу не романтичный. А второй – когда нас
застал дождь во время урока физкультуры, и до этого года это был самый
романтичный момент в моей жизни. Хотя вряд ли Джон помнит его в таком
смысле. Если вообще помнит. Получить от него письмо после стольких лет
– это все равно что вернуть его из мертвых. Это сильно отличается от
нашей мимолетной встречи на Модели ООН в декабре. Тогда я будто
увидела привидение. А это настоящий, живой человек, которого я знала и
который знал меня.
Джон был умным. Он учился лучше всех из парней, а я – лучше всех
из девчонок. Мы оба посещали продвинутые уроки для отличников.
Больше всего он любил историю и всегда читал все, что задавали, но был
хорош и в математике, и в физике с химией. Уверена, это не изменилось.
Если Питер вырос последним из парней в нашем классе, то Джон был
первым. Мне нравились его золотистые волосы, светлые и солнечные, как
початки молодой кукурузы. Он был невинный и розовощекий, как
мальчишка, который никогда не попадал в неприятности, и все соседские
домохозяйки были от него без ума. Он производил на них особенный
эффект. И это делало его идеальным партнером по преступлению. Они с
Питером всегда безобразничали вместе. Джон был умным и выдавал
великие идеи, но слишком скромничал. Он не любил говорить, потому что
заикался.
Джону нравилось быть мозгом операции, тогда как Питер хотел быть
звездой. Поэтому как почести, так и наказания всегда доставались Питеру,
ведь тот был проказником, а такого ангелочка, как Джон Амброуз
Макларен, невозможно было в чем-то обвинить. Да и винить их было
сложно. Люди очарованы красивыми мальчиками. В качестве наказания
красивых мальчиков снисходительно треплют по голове и восклицают:
«Ох, Питер!», их даже по запястью не шлепнут. Наша учительница
английского, мисс Хольт, называла их «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид», о
которых никто из нас даже не слышал. Питер уговорил ее показать нам
фильм на уроке, а потом они весь год спорили о том, кто из них Бутч, а кто
– Сандэнс Кид, хотя для всех это было очевидно.
Могу поспорить, что по Джону сохнут все девчонки в его школе. Когда
я увидела его на Модели ООН, он держался так уверенно, сидел с прямой
спиной, расправив плечи, и был чрезвычайно сосредоточен. Если бы я
училась с ним в одной школе, то была бы президентом его фан-клуба. Я бы
взяла бинокль, запаслась зерновыми батончиками и разбила лагерь у его
шкафчика. Я бы запомнила его расписание, знала бы наизусть, что он ест
на обед. Интересно, он еще любит двухэтажный сэндвич с арахисовой
пастой и джемом на цельнозерновом хлебе? Я столько всего о нем не знаю.
Из моих грез меня выдергивает доносящийся с улицы гудок машины.
Питер! Под этот звук я виновато подпрыгиваю. Мой первый импульс –
спрятать письмо, засунуть его подальше в коробку из-под шляпы и никогда
о нем больше не думать. Но потом я решаю, что это было бы безумием.
Разумеется, я напишу ответ Джону Амброузу Макларену. Было бы грубо
этого не сделать.
Поэтому я кладу письмо в сумку, надеваю белый пуховик и бегу на
улицу, к машине Питера. На земле еще лежит снег после недавней метели,
но он выглядит грязным, как старый ковер. Когда дело касается погоды, я
из тех, кто предпочитает «все или ничего». Пусть снег либо растает, либо
выпадет на несколько сантиметров, чтобы проваливаться в него по колено.
Когда я сажусь к Питеру в машину, он с кем-то переписывается.
– Что-то важное? – спрашиваю я.
– Да нет, – отвечает он. – Это просто Джен. Она хотела, чтобы я ее
подвез, но я сказал, что мы не сможем.
По коже бегут мурашки. Меня раздражает, что они так много
переписываются, что они так легко общаются, что она может взять и
попросить ее подвезти. Но они друзья, просто друзья. Я продолжаю
повторять себе это. Питер говорит мне правду, ведь мы обещали друг другу.
– Угадай, кто написал мне письмо?
Парень выезжает на дорогу.
– Кто?
– Угадай.
– Мм… Марго?
– Что в этом неожиданного? Нет, не Марго. Джон Амброуз Макларен!
Питер выглядит озадаченным.
– Макларен? С чего ему писать тебе письмо?
– Потому что я первая ему написала, помнишь? Как и тебе. У меня
было пять любовных писем, и только его так ко мне и не вернулось. Я
думала, оно навсегда пропало, но во время бурана ему на подъездную
дорожку упало дерево, и мистер Барбер приехал его оттащить и передал
письмо.
– Какой еще мистер Барбер?
– Он купил старый дом Джона. У него своя фирма по благоустройству.
Но это все не важно. Суть в том, что Джон только на прошлой неделе
получил мое письмо, поэтому он так долго не отвечал.
– Хм, – отзывается Питер, настраивая печку. – И он написал тебе
настоящее письмо? Не электронное?
– Да, настоящее письмо, которое принесли в почтовый ящик. – Я
пытаюсь понять, не ревнует ли он, понять, затронуло ли его хоть чуть-чуть
это неожиданное развитие событий.
– Хм, – снова повторяет Питер.
Второе «хм» звучит скучно, незаинтересованно. Он нисколечко не
ревнует.
– Ну и как там Сандэнс Кид? – он посмеивается. – Макларен терпеть
не мог, когда я его так называл.
– Помню, – говорю я.
Мы стоим на светофоре. Перед школьными воротами выстроилась
очередь из машин.
– И что он тебе написал?
– О, да так, просто «как дела» и все такое, ничего особенного.
Я смотрю в окно. Мне не хочется делиться с ним подробностями,
потому что его хмыкающая реакция этого не заслужила. Неужели нельзя
было хотя бы сделать вид, что ему интересно?
Питер стучит пальцами по рулю.
– Надо будет с ним затусить.
Мысль о Питере и Джоне Амброузе Макларене в одном помещении
доставляет мне дискомфорт. На кого я буду смотреть?
– Хм, можно, – говорю я уклончиво.
Похоже, заговорить о письме было не лучшей идеей.
– Кажется, у него до сих пор моя старая бейсбольная перчатка, –
размышляет Питер. – А он говорил что-нибудь обо мне?
– Что, например?
– Не знаю. Может, спрашивал, как у меня дела?
– Вообще-то нет.
– Хм. – Питер обиженно опускает уголки губ. – Что ты ему ответила?
– Я только получила письмо. У меня не было времени ему ответить.
– Когда будешь отвечать, передавай ему от меня привет, – говорит он.
– Хорошо. – Я опускаю руку в сумку, чтобы убедиться, что письмо еще
там.
– Так, погоди, если ты отправила любовные письма нам пятерым,
значит, мы одинаково тебе нравились?
Питер смотрит на меня выжидающе. Знаю, он ждет, что я скажу, что
он нравился мне больше всех, но это была бы неправда.
– Да, вы мне нравились абсолютно одинаково, – признаюсь я.
– Бред! Ну же, кто тебе тогда нравился больше? Ведь я, да?
– Питер, на этот вопрос невозможно ответить. Все относительно. Я
могла бы сказать, что больше всех мне нравился Джош, потому что он
нравился мне дольше всех. Но нельзя сказать, кто нравится тебе больше, по
тому, как долго ты в него влюблен.
– Влюблен?
– В смысле, как долго он тебе нравится, – поправляюсь я.
– Ты сказала «влюблен».
– Но имела в виду «нравится».
– А что насчет Макларена? – спрашивает Питер. – Как сильно он тебе
нравился по сравнению с остальными?
Наконец-то! Хоть немного ревности!
– Он мне нравился…
Я собираюсь сказать «как и все», но колеблюсь. По словам Сторми,
никто никого не любит абсолютно одинаково. Но как можно измерить, кто
нравится тебе больше, а кто меньше? Питеру всегда нужно, чтобы его
любили больше всех. Он этого ждет. Так что я говорю:
– Это сложно сказать. Но сейчас ты нравишься мне больше всех.
Питер качает головой.
– Для девушки, у которой никогда раньше не было парня, ты умеешь
завести.
Я поднимаю брови. Я умею завести парня? Впервые в жизни я слышу
нечто подобное. Женевьева, Крис, вот они умеют заводить парней. Но не я.
Это не про меня.
28
Дорогой Джон(ни),
Во-первых,
спасибо,
что
ответил
мне.
Это
был
действительно приятный сюрприз. Во-вторых… история моего
письма. Я написала его в восьмом классе, но ты никогда не
должен был его прочитать. Да, звучит странно, но раньше я
любила так делать: когда мне нравился парень, я писала ему
письмо, а потом прятала его в коробку из-под шляпы. Эти письма
были только для меня. Но потом моя младшая сестра Китти, –
Помнишь ее? Костлявая и своенравная? – в сентябре взяла и
разослала их все, включая твое.
Я помню то соревнование по брейк-дансу. Кажется, победил
Питер. Хотя он бы все равно взял самый большой арахисовый
батончик. Это не в тему, но помнишь, как он постоянно хватал
последний кусок пиццы? Меня это бесило. Помнишь, как они с
Тревором поругались из-за последнего куска, но в итоге уронили
его и он не достался никому? А помнишь, как мы все пришли с
тобой прощаться, когда ты уезжал? Я испекла шоколадный торт с
шоколадно-арахисовой глазурью и принесла нож, но твои вилки и
тарелки были уже упакованы, поэтому мы ели его руками, сидя
на крыльце. И только дома я заметила, что у меня весь рот был
перемазан шоколадом. Мне было так стыдно! Такое чувство, что
прошло уже сто лет.
Я не участвую в Модели ООН, но была там в тот день и
видела тебя. Вообще-то я подозревала, что ты можешь там быть,
потому что я помню, как ты увлекался этой игрой в средней
школе. Прости, что не осталась поболтать. Думаю, я просто
испугалась, ведь прошло столько времени. Ты выглядишь таким
же, как раньше. Хотя стал гораздо выше.
Хочу попросить тебя об одолжении: ты не мог бы прислать
мне мое письмо обратно? Остальные уже вернулись ко мне, и,
хоть это будет мучительно, я бы хотела знать, что я тебе писала.
Достарыңызбен бөлісу: |