Clark Gable (1901 — 1960)
Итак, если вы испытываете склонность заявлять людям, что они
ошибаются, пожалуйста, каждое утро перед зеркалом читайте следующий
параграф, взятый из просветительной книги профессора Джеймса Гарвея
Робинсона «Разум в процессе становления».
«Иногда мы ловим себя на том, что меняем наши мнения без всякого
сопротивления и без каких-либо тяжелых переживаний, но если нам
скажут, что мы не правы, мы приходим в негодование от подобного
обвинения и ожесточаемся против обвинителей. Мы невероятно небрежно
относимся к формированию наших убеждений, но обнаруживаем, что
исполнены прямо-таки болезненным пристрастием к ним, когда кто-
нибудь, даже из самых дружеских побуждений, намеревается нас лишить
их. По-видимому, нам не так уж дороги сами наши идеи, как
оказывающееся в подобных случаях под угрозой наше чувство самолюбия
и
самоуважения...
Маленькое
слово
„мое“
в
человеческих
взаимоотношениях важнее других слов, и должным образом считаться с
этим значит усвоить азы житейской мудрости. Оно имеет равную силу —
будет ли это „мой“ обед или „мой“ пес, „мой“ дом или „моя“ страна. Нас
приводит в негодование не только утверждение, что наши часы врут или
наш автомобиль барахлит, но и предположение, что наши воззрения
неверны относительно каналов на Марсе или на то, как надо произносить
имя „Экшктет“, или на терапевтический эффект салицила... Мы любим
сохранять веру в то, что приучены были принимать за истину, и когда
усвоенное нами подвергается сомнению, мы возмущаемся и упорно
сопротивляемся, цепляясь за него, изыскивая всевозможные доводы в его
защиту. В результате большинство из наших так называемых рассуждений
заключается именно в выискивании аргументов, ведущих к убеждению в
том, в чем мы и так уже убеждены».
Однажды я нанял декоратора, специалиста по интерьерам, сделать
драпировку некоторых комнат в моем доме. Когда я получил счет, у меня
перехватило дыхание.
Через несколько дней ко мне зашла одна знакомая и увидела мои
новые занавески. Когда была упомянута цена, она воскликнула с ноткой
торжества в голосе: «Что! Это ужасно! Боюсь, что он на вас сделал свое
состояние».
Так оно и было. Она сказала правду, однако не многие люди любят
слушать правду, которая бросает тень на их рассудительность. Будучи
человеком, я постарался защитить себя. Я указал на то, что наиболее
хорошее редко бывает наиболее дешевым, что нельзя ожидать высокого
качества и артистического исполнения за дешевую плату и так далее, и
тому подобное.
На следующий день заглянула другая знакомая и пришла в восторг от
моих занавесей. Она с большим энтузиазмом выразила намерение украсить
свой дом столь же изысканной драпировкой. На этот раз реакция моя была
совершенно другой. «Сказать по правде, — произнес я, — не могу
разрешить себе подобное удовольствие. Мне слишком дорого пришлось за
него заплатить. Я жалею, что заказал эти драпри».
Мы легко извиняем себя, когда совершаем ошибку. Но если мы
руководствуемся чувством такта и благородства, то признаем право
ошибаться и за другими, испытывая при этом некоторую гордость за свое
великодушие и широту взглядов. За исключением, конечно, тех случаев,
когда кто-нибудь пытается запихать нам в горло абсолютно несъедобную
чушь.
Гораций Гриль, весьма известный в Америке издатель, во время
Гражданской войны, был яростным противником политики Линкольна. Он
был убежден, что может заставить Линкольна согласиться с ним, развернув
против него кампанию резкой критики, насмешек и оскорблений. Месяц за
месяцем и год за годом он вел эту газетную войну. Грубая, язвительная
статья с личными нападками на президента Линкольна вышла из-под его
пера в тот день, когда выстрел Бута поставил точку.
Смогли ли все эти нападки заставить Линкольна согласиться с Грили?
Ни в коем случае. Насмешки и оскорбления не способствуют согласию.
Если вы желаете получить несколько превосходнейших советов
относительно этого и как надо вести себя с людьми, как управлять собою и
как совершенствовать собственную личность, читайте «Автобиографию
Бенджамина Франклина» — одно из классических произведений
американского культурного наследия и одну из очаровательнейших историй
человеческой жизни, которая когда-либо была написана.
В этой биографии Франклин рассказывает, как он победил свою
глубоко укоренившуюся привычку спорить и превратился в одного из
самых способных, учтивых и дипломатичных людей в американской
истории.
Однажды, когда Бен Франклин был еще неловким юнцом, один
пожилой квакер из их общины отвел его в сторонку и хорошенько выпорол
пучком весьма горьких для его самолюбия истин, вроде нижеследующего:
«Беня, ты невозможен. Высказанные тобой мнения звучат
оскорбительно для каждого, кто с тобой не согласен. Ты стал
столь несдержан в проявлении своих мнений, что их никто уже и
слышать не хочет. Даже твои друзья находят, что они лучше
проводят время, когда тебя нет среди них. Ты так много знаешь,
что уже не найдется человека, который мог бы стремиться к тому,
чтобы спорить с тобой, что ведет только к неловкому положению
и причиняет неприятности. Таким образом, ты не подаешь
надежд расширить когда-нибудь круг своих знакомых, а он и
сейчас весьма узок».
К числу наиболее замечательных фактов, из известных мне, в жизни
Бенджамина Франклина относится его реакция на этот резкий разговор. Он
был достаточно велик и достаточно мудр, чтобы воспринять его правильно.
Он понял, что недостатки, за которые его отчитали, обрекали его на
ошибки и конфликты в общественной жизни. Тогда он по-военному сделал
«направо кругом» и начал немедленно менять свою оскорбительно-
нетерпимую манеру обращения с людьми.
«Я взял себе за правило, — говорил Франклин, — вообще
воздерживаться от прямых возражений на высказанное кем-либо другое
мнение и от каких-либо категорических возражений и утверждений со
своей стороны. Я запретил себе употребление таких слов, содержащих в
себе категорические нотки, как „конечно“, „несомненно“ и т.п. и заменил
их в своем лексиконе выражениями: „представляю себе“, „предполагаю“,
„полагаю, что это должно быть так или этак“ или „в настоящее время мне
это представляется таким образом“. Когда кто-нибудь утверждал нечто,
безусловно ошибочное с моей точки зрения, я отказывал себе в
удовольствии решительно возразить ему и немедленно показать всю
абсурдную сторону его предположений и начинал говорить о том, что в
некоторых случаях или при определенных обстоятельствах его мнение
могло бы оказаться правильным, но в данном случае оно представляется
или кажется мне несколько несоответствующим и т.д. Вскоре я убедился в
пользе этой перемены в манерах, разговоры, в которых я принимал участие,
стали протекать значительно спокойней. Скромная манера, в которой я стал
предлагать свои мнения, способствовала тому, что их стали принимать без
возражений. Ошибившись, не отказывался теперь исправлять свои ошибки
и не оказывался в столь прискорбном положении, как раньше, и, будучи
первым, гораздо легче брал верх над ошибочным мнением других тем, что
приписывал самому себе их ошибки.
Подобная манера, которую поначалу усваивал бы без некоторого
насилия над своей естественной склонностью, со временем стала столь
необременительна и столь привычна для меня, что наверное за все
последующее пятидесятилетие никто не слышал, чтобы из моих уст вышло
какое-либо заявление в непререкаемой форме.
И именно этой привычке (после того, как она стала неотъемлемой
Достарыңызбен бөлісу: |