Глава тридцатая
Немудрено, что мы назвали наш остров Островом Усилий. Две недели трудились мы
над возведением хижины. Мод непременно хотела помогать мне, и я чуть не плакал, глядя на
ее исцарапанные в кровь руки. Вместе с тем я не мог не гордиться ею. Было поистине что-то
героическое в том, как эта изнеженная женщина переносила столь тяжкие лишения и
невзгоды и напрягала все свои слабые силы, стараясь выполнять тяжелую работу. Она
таскала камни, помогая мне строить хижину, и слушать не хотела, когда я молил ее
предоставить это дело мне. Еле-еле удалось мне уговорить ее взять на себя более легкие
обязанности – готовить пищу и собирать дрова и мох на зиму.
Стены хижины росли довольно быстро, и все шло как по маслу, пока передо мной не
встал вопрос: из чего делать крышу? Без крыши и стены ни к чему! У нас, правда, были
запасные весла, и они могли послужить стропилами, но чем их покрыть? Трава для этого не
годилась, мох тоже, парус необходимо было сохранить для шлюпки, а брезент уже
прохудился.
– Винтере пользовался шкурами моржей, – заметил я.
– А у нас есть котики, – подсказала Мод.
И на следующий день началась охота. Стрелять я не умел – пришлось учиться. Однако,
изведя тридцать патронов на трех котиков, я решил, что наши боеприпасы иссякнут, прежде
чем я постигну это искусство. К тому же я уже потратил восемь патронов на разжигание
костра, прежде чем догадался сберегать огонь, прикрывая тлеющие угли сырым мхом.
Теперь в ящике оставалось не больше сотни патронов.
– Придется бить зверя дубинкой, – заявил я, окончательно убедившись, что стрелок из
меня не получится. Я слышал от охотников, что так делают.
– Как это можно! – запротестовала Мод. – Эти животные так красивы! Это же просто
зверство. Стрелять еще куда ни шло...
– Нам нужна крыша, – сурово возразил я. – Зима уже на носу. Или мы, или они –
другого выбора нет. Жаль, конечно, что у нас мало патронов, но я думаю, что от удара
дубинкой они будут даже меньше страдать, чем от пуль. И уж, конечно, бить их я пойду
один.
– Вот в том-то и дело, – взволнованно начала она и вдруг смутилась и замолчала.
– Конечно, – сказал я, – если вы предпочитаете...
– Ну, а чем я буду заниматься? – спросила она мягко, что, как я знал по опыту, означало
настойчивость.
– Вы будете собирать дрова и варить обед, – не раздумывая долго, отвечал я.
Она покачала головой.
– Нет, вам нельзя идти одному, это слишком опасно. Знаю, знаю, – поспешно
продолжала она, заметив, что я собираюсь возражать. – Я слабая женщина, пусть так. Но
может статься, что именно моя маленькая помощь и спасет вас от беды.
– Помощь? Ведь их надо бить дубинкой, – напомнил я.
– Конечно, это будете делать вы. А я, верно, буду визжать и отворачиваться, как
только...
– Как только появится опасность? – пошутил я.
– Это уж позвольте мне решать самой, когда отворачиваться, а когда нет, – с
величественным видом отрезала она.
Разумеется, дело кончилось тем, что на следующее утро Мод отправилась со мной. Сев
на весла, я привел шлюпку в соседнюю бухту. Вода вокруг нас кишела котиками, и на берегу
их были тысячи; они ревели так, что нам приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.
– Я знаю, что их бьют дубинками, – сказал я, стараясь приободриться и с сомнением
поглядывая на огромного самца, приподнявшегося на ластах примерно в тридцати футах от
берега и смотревшего прямо на меня. – Весь вопрос в том, как это делается?
– Давайте лучше наберем для крыши травы, – сказала Мод.
Она была напугана не меньше меня, да и немудрено было испугаться, увидав вблизи
эти сверкающие клыки и пасти, похожие на собачьи.
– А я всегда думал, что они боятся людей, – заметил я. – Впрочем, с чего я взял, что они
не боятся? – добавил я, продолжая грести вдоль пляжа. – Быть может, стоит мне только
смело выйти на берег, как они обратятся в бегство и покажут такую прыть, что я еще,
пожалуй, и не догоню их.
И все ж я медлил.
– Мне рассказывали, как один человек забрел на гнездовье диких гусей, – сказала
Мод. – Они заклевали его.
– Гуси?
– Да, гуси. Я слышала об этом от своего брата, когда была маленькой.
– Но я же знаю, что котиков бьют дубинками! – настаивал я.
– А я думаю, что из травы крыша получится ничуть не хуже, – сказала Мод.
Сама того не желая, она только подзадорила меня. Не мог же я показать себя трусом.
– Была не была! – воскликнул я и, табаня одним веслом, начал причаливать к берегу.
Выпрыгнув из шлюпки, я смело пошел на гривастого секача, окруженного своими
многочисленными самками. Я прихватил с собой обыкновенную дубинку, какою гребцы
добивают раненых котиков, вытащенных из воды охотниками. Она была всего в полтора
фута длиной, и я в своем неведении даже не подозревал, что при набегах на лежбища
применяются дубинки длиною в четыре-пять футов. Самки расползались при моем
приближении; расстояние между мной и секачом все уменьшалось. Он сердито приподнялся
на ластах. Я был от него уже футах в двенадцати и продолжал идти вперед, ожидая, что он
вот-вот пустится от меня наутек...
Сделав еще несколько шагов, я испугался: а вдруг он не побежит? Ну что ж, тогда я
стукну его дубинкой, – решил я. Со страху я даже позабыл, что моя цель – убить зверя, а не
обратить его в бегство. Но в эту минуту он фыркнул, взревел и бросился на меня. Глаза его
сверкали, пасть была широко разинута, и в ней зловеще белели клыки. Без ложного стыда
должен признаться, что в бегство обратился не он, а я. Он преследовал меня неуклюже, но
весьма проворно и был всего в двух шагах, когда я прыгнул в шлюпку. Я оттолкнулся от
берега веслом, но он успел вцепиться в него зубами. Крепкое дерево хрустнуло и
раскололось, как яичная скорлупа. Мы с Мод были ошеломлены. А секач нырнул под
шлюпку и принялся с силой трясти ее, ухватившись зубами за киль.
– Боже мой! – вскричала Мод. – Лучше вернемся.
Я покачал головой.
– То, что делают другие, могу сделать и я, а я знаю наверное, что котиков бьют
дубинками. Но секачей придется оставить в покое.
– Лучше бы вам их всех оставить в покое! – сказала Мод.
– Только не вздумайте говорить: «Пожалуйста, прошу вас!» – воскликнул я и, боюсь,
довольно сердито.
Она промолчала, но я понял, что мой тон задел ее.
– Простите! – сказал или, вернее, прокричал я, чтобы покрыть стоявший над лежбищем
рев. – Если вы будете настаивать, мы, конечно, вернемся, но, честно говоря, я бы этого не
хотел.
– Только не вздумайте говорить: «Вот что значит брать с собою женщину!» – сказала
она с обворожительной лукавой улыбкой, и я понял, что прощен.
Проплыв еще немного вдоль берега, чтобы собраться с духом, я снова причалил и
вышел из шлюпки.
– Будьте осторожны! – крикнула мне вслед Мод.
Я кивнул ей и предпринял фланговую атаку на ближайший гарем. Все шло хорошо,
пока я, подобравшись к одной из самок, лежавшей в стороне, не сделал попытку ударить ее
по голове. Я промахнулся, а она зафыркала и проворно поползла прочь. Я подбежал ближе,
замахнулся вторично, но угодил не в голову, а в плечо.
– Берегитесь! – услышал я отчаянный крик Мод.
Увлеченный охотой, я не глядел по сторонам и, обернувшись, увидел, что меня атакует
сам владыка гарема. Преследуемый по пятам, я снова бросился к шлюпке. Но на этот раз
Мод уже не предлагала мне отказаться от моей затеи.
– Я думаю, вам лучше не трогать гаремы, а заняться одинокими котиками, – сказала
она. – Эти как-то безобиднее. Помнится, я даже где-то читала про это. У доктора Джордана
как будто. Это молодые самцы, недостаточно возмужавшие, чтобы иметь свои гаремы.
Джордан, кажется, называет их «холостяками». Нужно только найти, где у них лежбище, и
тогда...
– В вас, я вижу, пробудился охотничий инстинкт! – рассмеялся я.
Она мило вспыхнула.
– Я, так же как и вы, не люблю признавать себя побежденной, хотя мне и очень не по
душе, что вы будете убивать этих красивых безобидных созданий.
– Красивых! – усмехнулся я. – Что-то я не заметил ничего красивого в этих чудовищах,
которые гнались за мной, оскалив клыки.
– Все зависит от точки зрения, – рассмеялась она. – Вам не хватает перспективы. К
наблюдаемому предмету не рекомендуется подходить слишком близко...
– Вот именно! – воскликнул я. – Что мне нужно – так это дубинку подлиннее. Кстати,
можно воспользоваться сломанным веслом.
– Я припоминаю... – сказала она. – Капитан Ларсен рассказывал, как охотятся на
лежбищах. Загоняют небольшую часть стада подальше от берега и там убивают.
– Ну, у меня нет особого желания загонять «небольшую часть стада», – возразил я.
– Есть еще «холостяки», – сказала она. – Они держатся особняком. Доктор Джордан
говорит, что между гаремами остаются дорожки, и, пока «холостяки» не сходят с этих
дорожек, повелители гаремов не трогают их.
– Вот как раз плывет один из них, – указал я на молодого «холостяка», подплывавшего
к берегу. – Будем наблюдать за ним, и, если он выйдет из воды, я пойду следом.
Котик выбрался на берег в свободном пространстве между двумя гаремами, повелители
которых грозно заворчали, но не тронули его, и стал медленно удаляться, пробираясь по
«дорожке».
– Ну попытаемся! – бодро сказал я, выскакивая из шлюпки, но, признаюсь, сердце у
меня ушло в пятки при мысли о том, что мне придется пройти сквозь все это громадное
стадо.
– Не мешало бы закрепить шлюпку, – сказала Мод.
Она уже стояла на берегу рядом со мной, и я с изумлением посмотрел на нее.
Она решительно кивнула.
– Ну да, я пойду с вами. Втащите шлюпку повыше на берег и вооружите меня
какой-нибудь дубинкой.
– Давайте лучше вернемся назад, – уныло проговорил я. – Обойдемся в конце концов и
травой.
– Вы же знаете, что трава не годится, – последовал ответ. – Может быть, мне пойти
вперед?
Я пожал плечами, но в глубине души был восхищен ее смелостью и горд за нее. Я дал
ей сломанное весло, а сам взял другое. Не без страха двинулись мы вперед. Мод испуганно
вскрикнула, когда какая-то любопытная самка потянулась носом к ее ноге, да и я не раз
ускорял шаги по той же причине. Из обоих гаремов доносилось предостерегающее ворчание,
но других признаков враждебности мы не замечали. Это лежбище еще не видало охотников,
и поэтому котики здесь были не напуганы и довольно добродушны.
В гуще стада шум стоял неимоверный. От него голова шла кругом. Я приостановился и
ободряюще улыбнулся Мод. Мне удалось быстрее преодолеть свою боязнь, она же все еще
не могла побороть страха и, подойдя ко мне ближе, крикнула:
– Я боюсь, ужасно боюсь! А я не боялся. Мне еще было не по себе, однако мирное
поведение котиков значительно умерило мою тревогу. Но Мод вся дрожала.
– Я боюсь и не боюсь, – лепетала она трясущимися губами. – Это мое жалкое тело
боится, а не я.
– Ничего, ничего! – ободрял я ее, инстинктивно обняв за плечи в стремлении защитить.
Никогда не забуду, какой прилив мужества я тогда ощутил. Изначальные инстинкты
заговорили во мне, и я почувствовал себя мужчиной, защитником слабых, борющимся
самцом. Но драгоценнее всего было сознание, что я защищаю любимое существо. Мод
опиралась на меня, нежная и хрупкая, как цветок, и дрожь ее утихала, а я чувствовал, как
крепнут мои силы. Я готов был сразиться с самым свирепым самцом из стада, и если бы в ту
минуту он набросился на меня, я встретил бы его бестрепетно и наверняка одолел бы.
– Все в порядке, – проговорила Мод, с благодарностью подняв на меня глаза. –
Пойдемте дальше!
И сознание, что она почерпнула силы во мне и полагается на меня, наполнило мое
сердце ликованием. Сквозь все наслоения цивилизации во мне все отчетливее звучало что-то
унаследованное от моих далеких и забытых предков, живших на заре человечества, бивших
зверя и спавших под открытым небом. А ведь мне, пожалуй, следует благодарить за это
Волка Ларсена, подумал я, пробираясь вместе с Мод по дорожке между гаремами.
Углубившись на четверть мили от берега, мы дошли до лежбища «холостяков» –
молодых самцов с гладкой лоснящейся шерстью, – которые в одиночестве копили здесь силы
в ожидании того дня, когда они с боем проложат себе дорогу в ряды счастливцев.
Теперь у меня все сразу пошло на лад. Можно было подумать, что я всю жизнь только
тем и занимался, что бил котиков. Крича, угрожающе размахивая дубинкой и даже
подталкивая ею более медлительных, я быстро отогнал в сторону десятка два «холостяков».
Когда какой-либо из них пытался прорваться назад к морю, я преграждал ему путь. Мод
принимала в этом самое деятельное участие и помогала мне, крича и размахивая сломанным
веслом. Я заметил, однако, что наиболее тщедушным и неповоротливым она позволяла
ускользнуть. Но я видел также, что, когда какой-нибудь особенно воинственно настроенный
зверь делал попытку прорваться, глаза у нее вспыхивали и она ловко ударяла его дубинкой.
– А ведь это увлекает! – воскликнула она, останавливаясь в изнеможении, чтобы
передохнуть. – Но я, кажется, должна присесть.
Пока она отдыхала, я отогнал маленькое стадо, в котором, по мягкосердечию Мод,
осталось около двенадцати голов, шагов на сто дальше. Когда она присоединилась ко мне, я
уже кончил бой и начал свежевать туши. Час спустя, нагруженные шкурами, мы гордо
шествовали назад по дорожке между гаремами и дважды еще спускались к морю, сгибаясь
под тяжестью своей ноши, после чего я решил, что на крышу нам теперь шкур хватит. Я
поднял парус, вывел шлюпку из бухты, лег на другой галс и ввел судно в нашу бухточку.
– Точно в родной дом возвращаемся! – проговорила Мод, когда шлюпка врезалась в
берег.
Ее слова взволновали меня – они прозвучали так естественно и вместе с тем интимно, –
и я сказал:
– А мне уже кажется, что я никогда и не жил другой жизнью. Мир книг и книжников
припоминается мне сейчас так смутно, словно это был сон, а на самом деле я всю жизнь
только и делал, что охотился и совершал набеги на лежбища зверей. И словно вы тоже всегда
участвовали в этой жизни. Вы... – я чуть не произнес: «моя жена, моя подруга», но вовремя
спохватился и закончил: – отлично переносите трудности.
Но чуткое ухо Мод уловило фальшь в моем голосе. Она поняла, что я думал о чем-то
другом, и бросила на меня быстрый взгляд.
– Это не то. Вы хотели сказать...
– ...что американская миссис Мейнелл ведет жизнь дикарки, и притом довольно
успешно, – непринужденно произнес я.
– О! – протянула она, но я мог бы поклясться, что вид у нее был разочарованный.
Слова эти – «моя жена, моя подруга» – звучали в моей душе весь день и еще много
дней. Но никогда не звучали они так настойчиво, как в тот вечер, когда я, сидя у очага,
наблюдал, как Мод снимает мох с углей, раздувает огонь и готовит ужин. Верно, крепка
была моя связь с моим первобытным предком, если эти древние слова, прозвучавшие
впервые в глубине веков, так захватили и взволновали меня. А они звучали во мне все
громче и громче, и, засыпая, я повторял их про себя.
|