424
425
и в своей многогранности успешной. Невольно поражаешься тому,
как ему удалось так полно реализовать чуть ли не все заложенные в
нем возможности и (что, вероятно, еще важнее) с поразительной ор-
ганичностью соединить их в одно творческое целое. Именно целое,
так как все составляющие его бесконечно широкого словесного мира
обнаруживают внутреннее родство. Кстати, Ломоносов и сам, оче-
видно, это осознавал или, во всяком случае, чувствовал: недаром в
отчетах и обзорах собственных предприятий он, как правило, в одном
ряду указывает и на свои научные начинания, и на сочинения лите-
ратурного свойства. Так же трактуется им этот вопрос и в письмах.
Целый ряд обстоятельств обусловил эту совершенно особую куль-
турную ситуацию. Во-первых, неповторимый облик Ломоносова,
уникальный склад его личности. Сразу же оговорюсь — речь здесь
идет не просто о характере Ломоносова, хотя он заслуживает и от-
дельного внимания, и самостоятельного о себе разговора, но о
Ломоносове-человеке, рассмотренном как явление культуры.
В понимании этого значительную роль приобретают ломоносов-
ские письма, уже неоднократно цитировавшиеся. Они принадлежат
к самым высшим достижениям русской эпистолярной культуры — и
не одного лишь
XVIII
столетия. Кроме многих других своих сторон,
письма эти важны тем, что в них с наибольшей полнотой запечатле-
лись строй жизни Ломоносова, его поведение и натура. Это обуслов-
ливает резкое своеобычие их стиля, делает их продолжением его
поступков в слове. К письмам Ломоносова в полной мере примени-
мы рассуждения Г. О. Винокура: «Интонация и тембр голоса, акцент
и порядок слов, синтаксическая конструкция и лексическое своео-
бразие, тематические пристрастия и характерные приемы сюжетос-
ложения, весь вообще
стилистический уклад
речи, т. е. все то, что
отличает именно этого говорящего среди прочих, — ведь это и суть
те факты, в которых мы усматриваем следы индивидуальной жиз-
ненной манеры и которые позволяют нам смотреть на слово не толь-
ко как на знак идеи, но еще и как на поступок в истории личной
жизни»
32
. Поступок, для нас сейчас интересный в первую очередь
32
Винокур Г. О.
Биография и культура. М., 1927. С. 80–81. В 1970-е гг. проблема
стиля как поведения рассматривалась Д. С. Лихачевым на материале сочинений Ивана
Грозного:
Лихачев Д. С.
Стиль как поведение. К вопросу о стиле произведений Ивана
Грозного // Современные проблемы литературоведения и языкознания: к 70-летию со
дня рождения акад. Михаила Борисовича Храпченко. М., 1974. С. 191–199. Очень инте-
ресно данная проблема, применительно к протопопу Аввакуму, была поставлена Н. С. Ге-
расимовой в книге:
Герасимова Н. М.
Поэтика «Жития» протопопа Аввакума. СПб., 1993.
С. 56–72.
тем, что он открывает во внутренней жизни Ломоносова такие чер-
ты, которые и делали возможным органическое соединение во всем
его творчестве науки и поэзии.
8 июля 1759 г. Ломоносов писал И. И. Шувалову, касаясь своих
отношений с литературными и академическими приятелями и, в част-
ности, реагируя на помещение Сумароковым в «Трудолюбивой пче-
ле» статьи В. К. Тредиаковского «О мозаике» (другой репликой на
это происшествие стала его эпиграмма «Злобное примирение»):
«В „Трудолюбивой“, так называемой, „пчеле“ напечатано о мозаике
весьма презрительно. Сочинитель того Тр/едиаковский/ совокупил
свое грубое незнание с подлою злостию, чтобы моему рачению сде-
лать помешательство. Здесь можно видеть целый конплот. Тр/едиа-
ковский/ сочинил, Сумароков принял в „Пчелу“, Т/ауберт/ дал на-
печатать без моего уведомления в той команде, где я присутствую»
33
.
Прежде всего в данном фрагменте бросается в глаза повышенная
эмоциональность; она проступает с самого начала. «В „Трудолюби-
вой“, так называемой, „пчеле“» — саркастический оборот «так на-
зываемая», вклинившийся в название сумароковского журнала, не
только сразу же дает этому журналу оценку, но и свидетельствует о
горячности и крайнем раздражении на оппонентов, проявляющихся
также в характеристике Тредиаковского. Однако эмоциональность
не препятствует логике и последовательности в изложении мыслей,
она не затмевает разум, а, напротив, скорее соединяется с ним. Об
этом свидетельствует синтаксис письма — например, структура на-
чальных предложений отрывка: первое вводит в курс дела, второе
же, центральное для выражения ломоносовской мысли и оценки,
состоит из двух простых предложений. Первое поясняет предыдущее,
второе, вытекая из сказанного выше, предупреждает дальнейший ход
авторского разъяснения. Раздражение автора не становится помехой
для ясного анализа.
То же видим и в лексике — ее экспрессивность не мешает про-
никновению в сущность явления и выявлению взаимосвязи между
участниками описываемой ситуации. Ломоносов не избегает резких
определений, но эмоциональность проникается в них аналитично-
стью. «Грубое незнание» и «подлая злость» Тредиаковского оказы-
ваются в данном отношении впечатляющими примерами. «Грубое» —
это чуждое просвещения, образования, утонченности. И одновре-
менно — невежливое, неучтивое, наглое. Тонкие семантические
оттенки выражают и чувства, и рациональный анализ. В частности,
33
Достарыңызбен бөлісу: