Книга символическая, чем и отличается от «Дневника Мага»

Пауло Пауло
ПРЕДИСЛОВИЕ
ПРОЛОГ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЭПИЛОГ

Пауло Пауло 
Алхимик 

ПРЕДИСЛОВИЕ 
Считаю своим долгом предуведомить читателя о том, что «Алхимик» — книга
символическая, чем и отличается от «Дневника Мага», где нет ни слова вымысла.
Одиннадцать лет жизни я отдал изучению алхимии. Уже одна возможность превращать
металл в золото или открыть Эликсир Бессмертия слишком соблазнительна для всякого, кто
делает первые шаги в магии. Признаюсь, что Эликсир произвел на меня впечатление более
сильное, ибо до тех пор, пока я не осознал и не прочувствовал существования Бога, мысль о том,
что когда-нибудь все кончится навсегда, казалась мне непереносимой. Так что, узнав о
возможности создать некую жидкость, способную на многие-многие годы продлить наше
земное бытие, я решил всецело посвятить себя изготовлению этого эликсира.
Это было в начале семидесятых, в эпоху великих социальных преобразований, когда еще не
существовало серьезных работ по алхимии. Я, подобно одному из героев этой книги, тратил
скудные свои средства на приобретение иностранных книг, а время — на изучение их сложного
символического языка. В Рио-де-Жанейро мне удалось разыскать двоих-троих ученых, всерьез
занимавшихся Великим Творением, но они отказались со мной встретиться. Познакомился я и с
множеством тех, кто именовал себя алхимиками, владел лабораториями и за баснословные
деньги сулил открыть мне тайны своего искусства; сейчас я понимаю, что они ничего не
смыслили в том, чему собирались учить.
Мое усердие и рвение не давали абсолютно никаких результатов. Мне не удавалось ничего
из того, о чем на своем замысловатом языке твердили учебники алхимии, заполненные
бесчисленными символами: драконами, солнцами, львами, лунами. И мне постоянно казалось,
что я двигаюсь не в том направлении, ибо символический язык открывает широчайший простор
для неправильных толкований. В 1973 году, в отчаянии от того, что не продвинулся в своих
штудиях ни на пядь, я совершил акт величайшей безответственности. В ту пору Управление
образования штата Мату-Гроссу пригласило меня вести занятия по театральному искусству, и я
использовал своих студентов для постановки «лабораторных» спектаклей на тему Изумрудной
Скрижали. Даром мне это не прошло, и подобные эксперименты вкупе с иными моими
попытками утвердиться на зыбкой почве Магии привели к тому, что уже через год я мог на
собственной шкуре убедиться в правдивости поговорки «Как веревочке ни виться, а конец
будет».
Следующие шесть лет моей жизни я относился ко всему, что имело отношение к мистике, с
изрядным скептицизмом. В этом духовном изгнании я сделал для себя несколько важных
выводов: мы принимаем ту или иную истину лишь после того, как сначала всей душой
отвергнем ее; не надо бежать от собственной судьбы — все равно не уйдешь; Господь
взыскивает строго, но милость Его безгранична.
В 1981 году я встретился с Учителем, которому суждено было вернуть меня на прежнюю
стезю. Покуда он наставлял меня, я снова, на собственный страх и риск принялся изучать
алхимию. Однажды вечером, после изнурительного сеанса телепатии, я спросил, почему
алхимики выражаются так сложно и так расплывчато.
— Существует три типа алхимиков, — ответил он. — Одни тяготеют к неопределенности,
потому что сами не знают своего предмета. Другие знают его, но знают также и то, что язык
алхимии направлен к сердцу, а не к рассудку.
— А третьи? — спросил я.
— Третьи — это те, кто и не слышал об алхимии, но сумели всей жизнью своей открыть
Философский Камень.

И после этого мой Учитель, относившийся ко второму типу, решил давать мне уроки
алхимии. Вскоре я понял, что ее символический язык, столько раз сбивавший меня с толку и так
раздражавший меня, — это единственный путь достичь Души Мира, или того, что Юнг называл
«коллективным бессознательным». Я открыл Свою Стезю и Знаки Бога — истины, которые мой
интеллект прежде отказывался принимать из-за их простоты. Я узнал, что задача достичь
Великого Творения стоит не перед немногими избранными, а перед всеми, кто населяет Землю.
Не всегда, разумеется. Великое Творение является нам в форме яйца и флакона с жидкостью, но
каждый из нас способен — в этом нет и тени сомнения — погрузиться в Душу Мира.
И потому «Алхимик» — тоже книга символическая, и на страницах ее я не только излагаю
все, что усвоил по этому вопросу, но и пытаюсь воздать должное тем великим писателям,
которые смогли овладеть Всемирным Языком: Хемингуэю, Блейку, Борхесу (он тоже
использовал в одном из своих рассказов эпизод из истории Персии), Мальбу Тагану.
А завершая свое чересчур пространное предисловие и желая пояснить, кого относил мой
Мастер к алхимикам третьего типа, приведу историю, которую он же поведал мне как-то в
лаборатории.
Однажды Пречистая Дева, держа на руках младенца Христа, решила спуститься на землю и
посетить некую монашескую обитель. Исполненные гордости монахи выстроились в ряд:
каждый по очереди выходил к Богоматери и показывал в ее честь свое искусство: один читал
стихи собственного сочинения, другой демонстрировал глубокие познания Библии, третий
перечислил имена всех святых. И так братия в меру сил своих и дарований чествовала Деву и
младенца Иисуса.
А последним оказался смиренный и убогий монашек, который не мог даже затвердить
наизусть текстов Священного Писания. Родители его были люди необразованные, выступали в
цирке, и сына они научили только жонглировать шариками и прочим фокусам.
Когда дошел черед до него, монахи хотели прекратить церемонию, ибо бедный жонглер
ничего не мог сказать Пречистой Деве, а вот опозорить обитель — вполне. Но он всей душой
чувствовал настоятельную необходимость передать Деве и Младенцу какую-то частицу себя.
И вот, смущаясь под укоризненными взглядами братии, он достал из кармана несколько
апельсинов и принялся подбрасывать их и ловить, то есть делать то единственное, что умел, —
жонглировать.
И только в эту минуту на устах Христа появилась улыбка, и он захлопал в ладоши. И только
бедному жонглеру протянула Пречистая Дева своего сына, доверив подержать его на руках.
Посвящается Ж.
Алхимику, который познал
тайну Великого Творения.
* * *
В продолжение пути их пришел Он в одно селение; здесь женщина, именем Марфа,
приняла Его в дом свой; у нее была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала
слово Его.
Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды
нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне.
Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно
только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее.
Евангелие от Луки, 10; 38-42

ПРОЛОГ 
Алхимик взял в руки книгу, которую принес кто-то из путников. Книга была без обложки,
но имя автора он нашел — Оскар Уайльд — и, перелистывая ее, наткнулся на историю
Нарцисса.
Алхимик знал миф о прекрасном юноше, который целыми днями напролет глядел на свое
отражение в ручье, любуясь своей красотой. В конце концов, заглядевшись, он упал в воду и
захлебнулся. На берегу же вырос цветок, названный в память погибшего.
Но Оскар Уайльд рассказывал эту историю по-другому.
«Когда Нарцисс погиб, нимфы леса — дриады — заметили, что пресная вода в ручье
сделалась от слез соленой.
— О чем ты плачешь? — спросили у него дриады.
— Я оплакиваю Нарцисса, — отвечал ручей.
— Неудивительно, — сказали дриады. — В конце концов, мы ведь всегда бежали за ним
вслед, когда он проходил по лесу, а ты — единственный, кто видел его красоту вблизи.
— А он был красив? — спросил тогда ручей.
— Да кто же лучше тебя может судить об этом? — удивились лесные нимфы. — Не на
твоем ли берегу, склонясь не над твоими ли водами, проводил он дни?
Ручей долго молчал и наконец ответил:
— Я плачу по Нарциссу, хотя никогда не понимал, что он — прекрасен.
Я плачу потому, что всякий раз, когда он опускался на мой берег и склонялся над моими
водами, в глубине его глаз отражалась моя красота».