замечательных качествах: об отваге, с которой он решился бросить своих
овец, и о рвении, с которым трудился в лавке.
Рассказало оно ещё и о том, чего Сантьяго никогда не замечал: об
опасностях, столько раз подстерегавших его. Сердце рассказало, как куда-
то девался пистолет, который он утащил у отца, — он вполне мог поранить
или даже застрелить себя. Напомнило, как однажды в чистом поле ему
стало дурно, началась рвота, а потом он упал и заснул. В это самое время
двое бродяг подкарауливали его, чтобы убить, а овец угнать. Но поскольку
он
так и не появился, они решили, что он повёл стадо другой дорогой, и
ушли.
— Сердце всегда помогает человеку? — спросил он.
— Не всякому. Только тем, кто идёт Своей Стезёй. И ещё детям,
пьяным и старикам.
— Это значит, что они вне опасности?
— Это значит всего лишь, что их сердца напрягают все свои силы.
Однажды они проезжали мимо того места, где стали лагерем воины
одного из враждующих племён. Повсюду виднелись вооружённые люди в
нарядных белых бурнусах. Они курили наргиле и беседовали о битвах. На
Сантьяго и Алхимика никто не обратил ни малейшего внимания.
— Мы вне опасности, — сказал юноша, когда они миновали бивак.
Алхимик вдруг рассвирепел.
— Доверяй голосу сердца, — вскричал он, — но не забывай, что ты в
пустыне! Когда идёт война, Душа Мира тоже внемлет ей. Никто и ничто не
остаётся в стороне от того, что происходит под солнцем.
«Всё — одно целое», — подумал Сантьяго.
И тотчас, словно бы в доказательство
правоты старого Алхимика, в
пустыне
появились
два
всадника,
пустившихся
вдогонку
за
путешественниками.
— Дальше вам ехать нельзя, — сказал один из воинов, поравнявшись с
ними. — Тут идут военные действия.
— Нам — недалеко, — отвечал Алхимик, пристально глядя ему в
глаза.
Воины на мгновение замерли, а потом пропустили путников. Сантьяго
был поражён.
— Ты усмирил их взглядом!
— Взгляд показывает силу души, — отвечал Алхимик.
«Это так», — подумал юноша, вспомнив, что, когда они проезжали
мимо бивака, кто-то из воинов долго смотрел на них. Он
находился так
далеко, что даже лица его нельзя было разглядеть, и всё-таки Сантьяго
чувствовал на себе его взгляд.
И вот, когда они начали подъём в гору, закрывавшую весь горизонт.
Алхимик сказал, что до пирамид осталось два дня пути.
— Но если нам скоро предстоит расстаться, научи меня алхимии.
— Тебе уже нечему учиться. Ты знаешь, что наука эта в том, чтобы
проникнуть в Душу Мира и найти там сокровища, предназначенные тебе.
— Я говорю о другом. Я хочу знать, как превращать свинец в золото.
Алхимик не стал нарушать безмолвия пустыни и ответил, лишь когда
они остановились на привал.
— Всё во Вселенной развивается, перетекает из одного в другое.
Мудрецы открыли, что из всех металлов больше всего подвержено этому
золото. Не
спрашивай почему, — я не знаю. А знаю только, что так
повелось в мире. Но люди неправильно истолковали слова мудрецов. И
золото, вместо того чтобы быть символом развития, сделалось знаком
войны.
— Мир говорит на многих языках, порою крик верблюда — это всего
лишь крик. А порою — это сигнал тревоги. Я сам наблюдал это, — сказал
Сантьяго, но тут же замолчал, сообразив, что Алхимику и без него всё это
известно.
— Я знавал настоящих алхимиков, — продолжал тот. — Одни
затворялись в своих лабораториях и пытались развиваться наподобие
золота — так был открыт Философский Камень. Ибо они поняли, что если
развивается что-то одно, то изменяется и всё, что находится вокруг.
Другие нашли Камень случайно. Они были наделены даром, и души их
были
более чутки, чем у прочих людей. Но такие случаи не в счёт, они
слишком редки.
А третьи искали только золото. Им так и не удалось открыть тайну.
Они забыли, что у свинца, меди, железа тоже есть Своя Стезя. А тот, кто
вмешивается в чужую Стезю, никогда не пройдёт свою собственную.
Эти слова Алхимика прозвучали как проклятие. Потом он наклонился
и поднял с земли раковину.
— Когда-то здесь было море, — сказал он.
— Да, я догадался, — ответил юноша. Алхимик попросил его
приложить раковину к уху. Сантьяго в детстве часто делал так и сейчас
вновь услышал шум моря.
— Море по-прежнему в этой раковине, ибо оно следует Своей Стезёй.
И оно не покинет её, пока в пустыне вновь не заплещутся волны.
Они сели на коней и двинулись в сторону египетских пирамид.