ЭПИЛОГ
аписанная мною книга должна в основ-
ном помочь верификаторам, а не лжецам.
Ибо я уверен, гораздо проще улучшить спо-
собности человека к выявлению обмана, чем
к совершению его. Этому и научиться гораздо
проще. Для того чтобы освоить мою методи-
ку, не требуется особых талантов. Любой до-
статочно прилежный читатель может вос-
пользоваться приведенным в конце книги
опросником и оценить, совершит предполага-
емый обманщик ошибку или нет. Однако, для
того, чтобы полностью овладеть искусством
замечать признаки лжи, недостаточно лишь
понимания моей методики; это искусство да-
ется только практикой. Но улучшить свои
способности может каждый, кто не пожалеет
времени на внимательное наблюдение за на-
личием признаков, описанных мной в главах
3 и 4 (Глава 3 ОБНАРУЖЕНИЕ ОБМАНА ПО
СЛОВАМ, ГОЛОСУ И ПЛАСТИКЕ, Глава 4 МИ-
МИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ ОБМАНА). Я и другие
специалисты обучали людей, как надо смот-
реть и слушать, и большинству это принесло
пользу. Но даже и без такого формального
обучения человек может самостоятельно на-
тренироваться обнаруживать признаки лжи.
В то время как для верификаторов неплохо
было бы открыть школу, для лжецов такая за-
тея бессмысленна. Прирожденным лжецам
не нужна никакая школа, а для большинства
из нас в этом не было бы никакого прока.
Прирожденные лжецы и так знают и исполь-
зуют большую часть того, о чем я написал, хо-
тя иногда и не осознают этого. Умение хоро-
шо лгать — это особый талант, приобрести
который нелегко. Для этого человек должен
быть прирожденным артистом и обладать
обаянием и умением очаровывать людей.
Некоторые люди умеют, не задумываясь,
управлять выражением своего лица и созда-
вать именно то впечатление, которое хотят
произвести. Таким людям не нужна никакая
помощь.
Большинству же людей такая помощь
нужна, но, не имея природного артистическо-
го дара, они никогда не научатся лгать очень
хорошо. Мои объяснения по поводу призна-
ков обмана и способов, с помощью которых
лжец может показаться убедительным, не
особенно помогут таким людям. Даже могут
навредить. Нельзя научиться лгать лучше,
узнав, что следует и чего не следует делать. И
я сильно сомневаюсь, что упражнения в этом
принесут кому-нибудь большую пользу. Сму-
щающийся лжец, продумавший каждое свое
движение, похож на лыжника, который, съез-
жая по склону, думает о каждом своем движе-
нии.
Однако существуют два исключения, два
урока лжи, которые могут помочь кому угод-
но. Лжецам следует тщательно и досконально
продумывать и запоминать все детали своей
лжи. Большинство лжецов обычно не в состо-
янии предвидеть все возможные вопросы и
все неожиданности, с которыми могут столк-
нуться. И у лжеца должны быть заготовлены
и прорепетированы ответы на случай непред-
виденных обстоятельств, причем с запасом.
Для того чтобы с ходу сочинить убедитель-
ный ответ, который будет соответствовать
всему, сказанному ранее, и тому, что потребу-
ется сказать далее, необходимы такие ум-
ственные способности и выдержка в стрессо-
вой ситуации, которыми обладают очень
немногие люди. Второй урок, который к дан-
ному моменту, вероятно, уже усвоен читате-
лями, говорит о том, насколько трудно лгать,
вообще не допуская ошибок. И в большинстве
случаев ложь проходит незамеченной лишь
потому, что те, на кого она рассчитана, не бе-
рут на себя труд ее обнаруживать. Ибо лгать
без малейшего признака, указывающего на
обман, очень трудно. Я никогда не пытался
учить кого-либо лгать лучше. Мое мнение о
том, что такие попытки не принесли бы боль-
шой пользы, основано на логических рассуж-
дениях, а не на фактических доказательствах.
Но надеюсь, что я прав, поскольку мне хоте-
лось бы, чтобы мои исследования помогали
тем, кто выявляет ложь, а не лжецам. Это не
означает, что я считаю ложь безусловным
злом. Многие философы убедительно утвер-
ждают, что по крайней мере в некоторых слу-
чаях ложь морально оправдана, а правда ино-
гда может быть жестокой и горькой[265].
И все-таки мои симпатии на стороне тех,
кто уличает лжецов, а не лжет сам. Возмож-
но, это объясняется тем, что целью моей на-
учной работы является поиск признаков, поз-
воляющих понять природу человеческих эмо-
ций. Меня интересует не столько сам обман,
сколько истинные, ощущаемые человеком
эмоции, которые скрываются за обманом.
Мне доставляет удовлетворение найти отли-
чия между истинными и напускными выра-
жениями лица, обнаружить признаки плохо
скрытых эмоций, понять, что притворные
проявления эмоций только напоминают ис-
тинные, но на самом деле от них отличаются.
В такой постановке исследование обмана ка-
сается гораздо более широкого круга вопро-
сов. Оно дает возможность стать свидетелем
удивительной внутренней борьбы между со-
знательной и бессознательной сферами на-
шей жизни и узнать, насколько мы умеем
управлять внешними проявлениями нашего
внутреннего мира.
Несмотря на то, что мои симпатии на сто-
роне верификаторов, а не лжецов, я понимаю,
что уличение во лжи не всегда является бла-
гом. Если вы разоблачите обман, когда ваш
друг из вежливости скрывает, что ему скучно,
вы его обидите. Муж, который притворяется,
что ему смешно, когда жена неумело расска-
зывает анекдот, или жена, прикидывающа-
яся, что ей интересна история о том, как ее
муж починил какое-нибудь устройство, могут
оскорбиться, если их заподозрят в притвор-
стве. A в случае военной хитрости с помощью
обмана порой защищаются национальные
интересы страны. Например, во время Второй
мировой войны кто из жителей стран-союз-
ников не захотел бы, чтобы Гитлер был вве-
ден в заблуждение и не знал, на каком побе-
режье Франции — в Нормандии или в Кале —
состоится высадка войск союзников?
Хотя Гитлер очевидно имел полное право
попытаться разоблачить ложь стран-союзни-
ков, обнаружение лжи не всегда оправдано с
моральной точки зрения. Бывают случаи, ко-
гда следует ценить добрые намерения незави-
симо от того, что человек думает или чувству-
ет на самом деле. Иногда человек имеет пра-
во на то, чтобы ему поверили на слово. Обна-
ружение лжи — это нарушение права на
частную жизнь, права каждого держать неко-
торые чувства или мысли при себе. Несмотря
на существование ситуаций, когда такое на-
рушение оправдано — уголовные расследова-
ния, покупка машины, обсуждение условий
контракта и так далее, — есть и такие обла-
сти жизни, где предполагается, что у челове-
ка есть право скрывать свои личные чувства
и мысли и ожидать, что другие примут то,
что он сочтет нужным сообщить.
Охладить пыл неумолимого обличителя
лжи должны не только соображения альтру-
изма или уважения к праву на тайну частной
жизни. Иногда человеку лучше, если он за-
блуждается. Хозяину лучше, если он считает,
что гость отлично провел время; жена станет
счастливее, если будет думать, что хорошо
умеет рассказывать анекдоты. Ложная инфор-
мация может быть не только приятнее прав-
ды, она может быть и полезнее. Притворное
заявление плотника «Я отлично себя чув-
ствую» в ответ на вопрос начальника «Как у
тебя сегодня дела?» может дать более важную
информацию, чем дал бы его правдивый от-
вет «Я все еще не могу оправиться после вче-
рашнего домашнего скандала». Его ложь
правдиво говорит о его намерении хорошо
выполнять свою работу несмотря на личные
огорчения. Тем не менее даже в этих, каза-
лось бы, очевидных случаях ложь может вос-
приниматься по-разному. Начальник мог бы
лучше распределить работу, если бы знал, что
плотник на самом деле сильно расстроен. Же-
на научилась бы лучше рассказывать анекдо-
ты или решила бы вообще их не рассказы-
вать, если бы заметила притворство своего
мужа. И все-таки, я думаю, стоит отметить,
что иногда в результате разоблачения лжи
рушатся отношения, теряется доверие, появ-
ляется информация, которую скрывали не без
основания. Верификатор должен, по крайней
мере, осознавать, что выявление признаков
обмана — в некотором смысле наглость, по-
скольку это делается без разрешения и без
учета желаний другого человека.
Когда я начинал свою работу по исследова-
нию обмана, я не мог знать, что именно мне
удастся обнаружить. Сведения из различных
источников противоречили друг другу. Фрейд
утверждал: «Имеющий глаза, чтобы видеть, и
уши, чтобы слышать, может убедиться, что
ни один смертный не может сохранить тай-
ны. Если его губы молчат, то он говорит кон-
чиками своих пальцев; признаки лжи сочат-
ся из каждой поры на его коже» [266].
Тем не менее мне было известно много
примеров вполне успешной лжи, а мои пер-
вые исследования показали, что при обнару-
жении обмана люди показывают результаты
не выше уровня случайной догадки. Психиат-
ры и психологи были не лучше остальных. И
я доволен результатами своих исследований.
Как лжецы, мы не являемся ни безупречны-
ми, ни несовершенными; обнаружение лжи
не является ни настолько простым, как это
утверждал Фрейд, ни невозможным. Все это
усложняет дело, а значит, и делает его более
интересным. Несовершенство наших способ-
ностей ко лжи является фундаментальным, а
может быть, и жизненно необходимым каче-
ством человеческой природы.
Представьте себе, на что стала бы похожа
жизнь, если бы все в совершенстве владели
искусством лгать или если бы никто не умел
обманывать. Я думал об этом в основном по
отношению ко лжи, касающейся эмоций, по-
скольку это самая трудная ложь, и меня боль-
ше всего интересуют именно эмоции. Если бы
мы никогда не могли узнать об истинных
чувствах человека и знали бы, что не можем
о них узнать, то жизнь стала бы беднее. Если
бы люди были уверены в том, что любые про-
явления эмоций являются только маской, на-
деваемой для того, чтобы доставить удоволь-
ствие, манипулировать или вводить в за-
блуждение, люди стали бы более отчужден-
ными друг от друга, а их привязанности — ме-
нее сильными. Представьте себе на мгнове-
ние, в какое трудное положение попали бы
родители месячного младенца, если бы он
мог скрывать и фальсифицировать свои эмо-
ции так же хорошо, как это делают большин-
ство взрослых. Каждый его крик мог бы быть
ложной тревогой. Мы живем, считая, что су-
ществует некая глубинная эмоциональная
правда, что большинство людей не могут или
не будут обманывать нас по поводу того, что
они чувствуют. Если бы эмоциональное при-
творство давалось так же легко, как интел-
лектуальное, если бы выражения лица и ми-
мику можно было маскировать и подделы-
вать с такой же простотой, как слова, наша
эмоциональная жизнь стала бы беднее и
сдержаннее, чем она есть сейчас.
А если бы мы вообще не могли лгать, если
бы улыбка была надежным признаком, кото-
рый присутствует всегда, когда ощущается
удовольствие, и отсутствует всегда, когда удо-
вольствия нет, то жизнь стала бы грубее и
многие отношения было бы поддерживать
намного труднее. Не стало бы ни вежливости,
ни попыток как-то сгладить неприятную си-
туацию или скрыть чувства, которые челове-
ку не хотелось бы показывать. Не было бы
возможности иметь свою тайну, грустить или
зализывать раны, оставшись в одиночестве.
Представьте себе, что ваш друг, коллега или
возлюбленный находится на уровне трехме-
сячного ребенка в смысле контроля над сво-
ими эмоциями, а во всех прочих отношени-
ях — по интеллекту, умениям и так далее —
имеет способности взрослого человека. Это
тяжелое зрелище.
Нас нельзя видеть насквозь, как детей, но
мы не обладаем и умением безупречно при-
творяться. Мы можем лгать или говорить
правду, заметить обман или пропустить его,
заблуждаться или узнавать истину. У нас есть
выбор; такова наша природа.
|