Глава 9 Непритязательность в отношениях

занимала позицию «это может сработать».
Когда я выразила обеспокоенность по поводу отношений Кэти с
мужчинами, она проигнорировала мои слова и сказала в ответ:
– Это только ради практики. Двадцать с чем-то лет – это генеральная
репетиция.
– Но посмотри, в чем ты практикуешься, – возразила я. – Подумай,
какую роль ты репетируешь.
– В этом нет ничего страшного, – заявила она, списывая со счетов себя
саму.
Однако когда я спросила Кэти, что она будет чувствовать, если кто-то
из ее учениц тоже пойдет по этому пути, она задумалась и призналась:
– Я не пожелала бы такого ни одной девочке из своего класса.
– Но почему же это устраивает тебя? – возмутилась я.
– Понимаете, некоторые из этих мужчин действительно ко мне
небезразличны, – объяснила Кэти, как будто защищаясь. – Этого
достаточно, чтобы стать моим парнем.
– Это очень грустно, – произнесла я.
– Все в порядке, – она пожала плечами и отвела глаза.
– Я тебе не верю, – возразила я. – Я не верю, что все в порядке или что
ты думаешь, будто это так.
Подсказкой было то, что Кэти весьма неохотно шла на разговоры о
мужчинах. Я бы так ничего и не узнала о ее последнем парне, если бы он
не разбил ей сердце. Кэти приукрасила рассказ о своем первом свидании и
только немного позже проговорилась, что это был не более чем случайный
половой контакт в чьем-то кабинете. Если она просто получала
удовольствие от постмодернистской сексуальной свободы, тогда откуда
такая скрытность?
Когда я спросила Кэти о том, что говорит давняя подруга о ее
взаимоотношениях с мужчинами, она пришла в замешательство и ответила
после небольшой запинки:
– Ничего… Я имею в виду, что она ничего не знает.
– Она не знает, – повторила я.
– Да, – подтвердила Кэти и сама удивилась, осознав это. – Мне даже в
голову не приходило рассказывать ей об этом.
Для меня это кое-что значило. Кэти не специально ничего не
рассказывала своей подруге об отношениях с мужчинами; это просто не
приходило ей в голову. По моему мнению, это свидетельствовало о том,
что Кэти испытывала чувство стыда.
Я спросила девушку, с кем она обсуждала свою жизнь все эти годы.

– Я делюсь понемногу с разными людьми. Думаю, узнать всю
историю – будет слишком много для одного человека, – сказала она. –
Единственный собеседник, с которым я могу поговорить совершенно
откровенно, – это музыка.
– Что ты имеешь в виду? – настаивала я.
Кэти объяснила, что в ее iPod загружено много злых, наполненных
обидой песен. Она мало говорила о чувствах, поэтому слушала
исполнителей, которые делали это за нее. «Иногда я еду на работу и
думаю: “Никто бы не поверил, если бы узнал, какую музыку я сейчас
слушаю. Никто даже представить себе не может, что происходит у меня в
голове”», – призналась Кэти. Мне это напомнило одну рекламу iPod:
человек спокойно идет по улице, а на заднем плане на стене в диком танце
двигается тень. Так и Кэти жила в свои двадцать с лишним лет: внешне –
счастливая учительница, а внутренний мир переполнен гневом и
отчаянием.
Когда я рассказала Кэти о своих ассоциациях с рекламой iPod, она
призналась, что именно такой видит свою жизнь: разделенной на части
настолько, что она не может собрать воедино отдельные фрагменты самой
себя. Кэти боялась, что однажды ее тень возьмет над ней верх и все
разрушит, причем в самый неподходящий момент. Но ее беспокоило также
и то, что она навсегда останется в ловушке притворного счастья, что никто
и никогда не узнает ее по-настоящему и она не сможет найти выход из этой
ситуации.
Один из самых ценных уроков, которые я извлекла для себя из
практики психотерапевта, лучше всего сформулировал клинический
психолог по имени Масуд Хан: труднее всего лечить последствия
самолечения пациента
[86]
. Жизнь редко бывает идеальной, а поскольку
молодые люди, как правило, достаточно выносливы, они часто пытаются
преодолевать трудности посредством каких-то готовых решений. Они
могут быть устаревшими, далеко не идеальными, но это все же решения,
отменить которые достаточно трудно.
Самолечение может только казаться безвредным или наносить человеку
скрытый ущерб, – как в случае с Кэти, успокаивающей себя посредством
музыки и мужчин. Самолечение может также причинить явный вред – как
в случае нанесения ран, переедания или потребления наркотиков для того,
чтобы притупить душевную боль. Как правило, в какой-то момент между
двадцатью и тридцатью годами жизнь человека меняется, и прежние
решения начинают казаться ему слишком обременительными и
неуместными. То, что когда-то помогало, теперь становится препятствием.

Нет ничего хорошего в том, чтобы ходить на работу со шрамами на руках,
а тому, с кем вы живете, может надоесть всегда видеть вас под кайфом. Но
вы чувствуете, что уже не в силах прекратить слушать ту же музыку или
заводить случайные связи ради мимолетного внимания к себе. То, что
используется для самолечения, может выйти из-под контроля.
– Кэти, существует поговорка, которая гласит: «Плот хорош для
переправы через реку, но когда доберешься до другого берега, его лучше
оставить».
– Что вы имеете в виду?
– Какое-то время музыка и секс помогали тебе чувствовать себя не
такой одинокой, но теперь они лишь усугубляют твое одиночество. Каждая
проблема была когда-то решением другой проблемы.
– Что же мне делать? – растерянно спросила Кэти.
– Я хочу, чтобы ты прекратила слушать iPod, а вместо этого начала
разговаривать со мной.
– А что не так с моим iPod?
– Твой iPod шепчет тебе что-то прямо в ухо. В свое время он составил
тебе компанию, но теперь он как будто из хорошего друга превратился в
плохого и мешает тебе строить отношения, благодаря которым ты могла
бы узнать что-то новое. Он превращает твою жизнь в мрачную, постоянно
повторяющуюся рок-оперу.
– Но мой iPod – это и 
есть
мой друг… может быть, самый близкий, –
сказала Кэти сквозь слезы.
– Я знаю. Но проблема в том, что он не может тебе возразить. Он лишь
подтверждает все то плохое, что ты думаешь о себе и окружающем мире.
Ты сказала, что можешь откровенно разговаривать только с музыкой. Но
на самом деле ты разговариваешь сама с собой.
– Но я не могу не слушать музыку. Это как саундтрек моей жизни. Это
история моей жизни, – возразила Кэти.
– Так расскажи эту историю 
мне
.
– Можно вам дать мои записи?
– Я бы с удовольствием послушала их. Но я не услышу эти песни так,
как слышишь их ты. Попытайся сама рассказать мне свою историю.
На протяжении нескольких сеансов я услышала следующее:
У меня не было парня в средней школе. Не было и секса. Надо мной
все смеялись из-за этого. Я росла в прекрасном южном городе, где
подростки были очень классными и сумасбродными. Я же чувствовала
себя такой неотесанной, что держалась от всех в стороне. Мои родители

изводили меня наставлениями о том, что я должна приспособиться и
примкнуть к большинству. Знаете, я очень энергична и активна: мой
отец всегда говорил, что меня слишком много для любого человека. Он
постоянно советовал мне умерить свой гонор. Мама говорила, что мне
нужно одеваться более стильно или сбросить килограммов пять, – тогда
я начну нравиться мальчикам. Но я была азиаткой, которая просто не
могла никому понравиться, что бы ни делала.
Я ходила в маленькую частную школу, и дети там относились ко мне
очень плохо. От них не было спасения. Они были жестоки; может, это
прозвучит как преувеличение, но они просто издевались надо мной. Я
умоляла родителей позволить мне ходить в другую школу, побольше,
где бы я могла хотя бы затеряться в общей массе. Но они говорили, что
это лучшая школа для подготовки к колледжу, и так далее, и тому
подобное, и что если бы я одевалась или вела себя по-другому, меня бы
все больше любили.
Не знаю почему, но когда меня поддразнивали по поводу того, что у
меня еще не было половых контактов, это особенно расстраивало меня.
Возможно, потому, что это было вмешательством в мое личное
пространство.
Я чувствовала себя как Эстер Принн наоборот, как будто я хожу с
большой буквой V на груди
{16}
. Я чувствовала себя отвергнутой во всех
отношениях.
Через три года после окончания колледжа я все еще оставалась
девственницей. У меня возникло ощущение, что я не такая, как все, и что
уже слишком поздно становиться одной из них. Все это мучило меня. Но
в конце концов я сделала это. Однажды вечером мы с друзьями по
работе развлекались, я здорово напилась и у меня случился секс с
солистом группы на заднем сиденье лимузина. Может, это и выглядит
ужасно, но для меня это оказалось вполне приемлемо.
Кэти была не единственной клиенткой, которая с головой погрузилась в
глубины секса. Я продолжала слушать.
– У меня возникло такое чувство, будто я стала частью этого мира той
ночью, – сказала она. – Вся моя жизнь прошла так, будто меня никто не
замечал, за исключением разве что родителей или, может, детей в средней
школе, но даже им не нравилось то, что они видели. И вдруг у меня
появилось то, что было кому-то нужно.
– Секс.
– Да.

– Ты этого хотела?
– Я хотела, чтобы меня кто-то хотел.
– Ты хотела, чтобы тебя кто-то хотел, – повторила я.
– Я не горжусь этим, – признала Кэти. – В том, что я делаю, есть
серьезный пробел. Я вступаю в связь с кем-то и знаю, что это плохо. Но так
трудно сопротивляться той власти, которая мне дана.
– Власть…
– Я имею в виду возможность не чувствовать себя непривлекательной и
закомплексованный. Возможность чувствовать себя особенной.
– А если мужчина тебя не хочет, ты не чувствуешь себя особенной?
– Если кто-то меня не хочет, я чувствую себя ужасно. Я теряю
уверенность в себе. Если у меня нет парня, я как будто оказываюсь в
пустыне. Каждый, кто меня хочет, для меня как оазис. Может, это
последний мужчина, которому я нужна. У меня такое чувство, будто я
должна выпить эту чашу до дна. Я должна взять от жизни все, что можно.
Если я не нахожу для себя кого-то, у меня появляется ощущение, будто
меня отвергают все.
Сказав все это, Кэти подытожила:
– Я думаю, мне нужно и дальше заводить случайные связи и
посмотреть, что из этого получится.
– Я не уверена, что из этого что-то получится, – заметила я.
– Когда я слушаю собственные слова, у меня возникает такое чувство,
что мне не следовало бы слушать всех тех людей в средней школе или всех
тех, кого я до сих пор слушаю. Но даже сейчас я не могу остаться дома и
работать над своими рассказами, этого просто не должно быть. Это значит,
что я стану выжившей из ума одинокой женщиной, которая никогда не
найдет себе пару. Меня не покидает ощущение, что все, с кем я знакома,
начали все это гораздо раньше. Как и всегда, побеждает кто-то другой. В
какой-то момент придется просто остановиться. Мне больше не семнадцать
лет.
– Да, это так. Тебе двадцать семь.
– Двадцать семь. Когда я слышу это, мне трудно поверить, что мне уже
столько лет. И трудно произнести это вслух. Я никогда никому об этом не
рассказывала, никогда. Мне непросто осознавать, насколько я еще
зависима от всего этого. Я стараюсь не думать об этом. Я пытаюсь держать
это в подсознании. Когда это перестанет портить мне жизнь?
– Когда ты извлечешь все это из своего подсознания, – сказала я.
Существует стереотип, что для психологов важны только детские

воспоминания. Детство – действительно важный период, но меня больше
интересует, что происходило с моими пациентами в старших классах
средней школы и в колледже. Средняя школа и возраст от двадцати до
тридцати лет – единственный период, в течение которого происходит
большинство событий, формирующих нашу личность. Многочисленные
исследования говорят также о том, что именно к этому времени относятся
и самые важные 

жүктеу/скачать 1,49 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: