воспоминания
[87]
.
Молодость – это время, когда многое происходит впервые, в частности
мы впервые пытаемся создать историю своей жизни
[88]
. Когда у нас
развивается способность к абстрактному мышлению, а также интерес к
нему, мы начинаем соединять воедино отдельные факты о том, кто мы есть
и почему. По мере того как в подростковом возрасте и после двадцати
расширяется наша сеть социальных контактов, мы рассказываем эти
истории другим людям. Это позволяет нам испытать чувство связности при
переезде из одного места в другое.
Истории, которые мы рассказываем о себе, становятся элементами
нашей идентичности
[89]
. Они раскрывают уникальную сущность нашей
личности. Все они, взятые вместе, говорят кое-что о наших друзьях, семье
и культуре, а также о том,
почему
мы предпочли именно такой образ
жизни.
Я часто помогаю своим клиентам сформировать профессиональную
идентичность посредством рассказов о себе, которые имели бы смысл и
которые можно было бы брать с собой на собеседования при приеме на
работу. Личные истории о любовных отношениях – это гораздо более
сложный вопрос. Без описания нашего опыта взаимодействия с друзьями и
возлюбленными или без беседы, требующей от нас осмысления
происходящего, самые интимные воспоминания могут быть собраны
воедино странным, иногда весьма неприятным способом. Хотя некоторые
из них порой так и остаются невысказанными, они являются не менее
значимыми или весомыми
[90]
. Научные исследования (а также клинический
опыт) говорят о том, что в большинстве случаев такие истории касаются
весьма деликатных тем
[91]
.
Власть, которую имеют над нами невысказанные личные истории,
заключается в том, что (как в случае с Кэти) они могут неслышно
вращаться по кругу у нас в голове, но никто о них не знает, порой даже мы
сами. Чаще всего такие истории прячутся, как сказала Кэти, в пробелах
между тем, что мы планируем сделать, и тем, что на самом деле делаем,
или между тем, что происходит, и тем, как мы преподносим людям
происходящее.
Тем не менее эти истории представляют собой фрагменты
идентичности с самым большим потенциалом для перемен
[92]
. Немного
позже мы узнаем, как меняется личность человека в возрасте от двадцати
до тридцати лет. Но эти изменения происходят не так быстро и не так
драматично, как в историях, которые мы рассказываем о себе. Жизненные
истории, в которых преобладает тема крушения надежд, оказывают
подавляющее воздействие на личность. Истории о достигнутых успехах
носят трансформирующий характер. Именно поэтому один из аспектов
моей работы с такими клиентами, как Кэти, состоит в том, чтобы помочь
им рассказать о себе правильную историю.
– Со временем наши истории необходимо редактировать и
пересматривать, – сказала я Кэти. – Ты должна понимать это, как никто
другой.
– Да, согласна.
– Расскажи, как ты редактируешь рассказы, которые пишешь для детей.
– Это самая важная часть моей работы. Когда пишешь рассказ,
отражаешь в нем какие-то правильные мысли и порывы, но при этом ты
ослеплен теми чувствами, которые испытываешь в данный момент.
Просматривая этот же рассказ через какое-то время, ты можешь судить о
нем более объективно. Бывает так, что история имела какой-то смысл для
тебя в момент написания, но не несет никакой смысловой нагрузки для
читателей. Просматривая ее еще раз, ты видишь, какие места самые
провальные.
– Совершенно верно. История, которую ты рассказываешь себе
сейчас, – это первый черновик, оставшийся еще с юности. Для меня в нем
нет смысла.
– Действительно нет, – не то спросила, не то подтвердила Кэти.
– Тем не менее ты не относишься к числу отстающих. Нельзя сказать,
что ты нежеланна. Когда ты прекратишь встречаться с тем, кто тебя
недостоин?
– Знаете, а ведь некоторые из тех парней, с которыми я встречаюсь,
очень привлекательны… – игриво ответила Кэти.
– Я говорю не о внешности. Я уверена, что среди этих мужчин есть
очень привлекательные и добрые люди. Но ты никогда не требуешь, чтобы
они относились к тебе серьезно. Я говорю о встречах с устаревшей, слабой,
неточной версией твоего собственного «я».
– Но я такая и
есть
. Я по-прежнему остаюсь той неприкасаемой, какой
меня все считали и считают. Как будто мне все еще семнадцать лет.
– Однако с тех пор произошло многое.
Как правило, у юношей и девушек двадцати с лишним лет, которые
снижают планку в своих любовных отношениях (или в работе), есть
невысказанные или как минимум неотредактированные истории. Они –
следствие прежних бесед и событий, а значит, их можно изменить только
посредством новых бесед и новых событий.
Мне как психотерапевту Кэти предстояло многое наверстать.
Поскольку на протяжении долгих лет Кэти слушала только родителей,
детей из школы и свой iPod, она почти не слышала, что я говорю – и даже
что говорит она сама. Однажды она пришла на сеанс и сказала:
– Я набралась смелости, чтобы задать вам один вопрос. Это самый
страшный, самый трудный вопрос, который я никогда никому не задавала.
Я сидела и ждала, как мне показалось, достаточно долго.
– Какой вы меня видите? – спросила наконец Кэти со слезами на
глазах
[93]
.
Этот простой вопрос вызвал у меня ком в горле. Я понимала, что он
возник у Кэти из-за глубокого убеждения, будто ее никто не замечает и
даже не смотрит на нее. Но я понимала также: этот вопрос означает, что
теперь она готова к тому, чтобы кто-то помог ей переписать историю о
себе.
Я сказала Кэти, что вижу в ней девушку, которую вынудили
чувствовать себя так, будто ее «слишком много» и она «не такая, как
надо». Я говорила ей о своем беспокойстве по поводу того, что если она и
дальше будет встречаться с кем попало, то после тридцати рискует выйти
замуж за первого встречного. Мы с Кэти много месяцев обсуждали то, кем
она стала сейчас: молодой женщиной двадцати с лишним лет, которой
удалось пережить годы неприятия со стороны ровесников и стать
замечательной учительницей – любимицей учеников, начинающей
писательницей, красивой и желанной молодой женщиной, американкой
корейского происхождения, знающей не понаслышке, каково оно, когда
тебя никто не замечает.
Еще больше времени мы с Кэти потратили на то, чтобы она смогла
совершить переход от принципа «быть желанной» к принципу
«желать»
.
Раньше Кэти никогда не задумывалась о том, что
она
хочет видеть в
партнере или что ей от него нужно. Она всегда игнорировала собственные
приоритеты и никогда не думала о том, что может взять на себя
ответственность за свою личную жизнь.
– Мне кажется, я поняла, что это уже не игра, – призналась Кэти. –
Сейчас я нахожусь на том этапе жизни, когда мой следующий роман может
оказаться последним. Пожалуй, нужно возвращаться к реальности.
– Да, нужно, – согласилась с ней я.
Кэти сбавила обороты в отношениях с мужчинами. На сеансах
психотерапии мы постарались с ней разобраться, какие качества важны для
нее и какие отношения дали бы ей ощущение комфорта. Кэти начала
воспринимать свидания и секс как приятное, но серьезное занятие,
благодаря которому она могла бы составить представление о будущем
спутнике жизни. Кэти стала замечать, что мужчин тянет к ней, даже если
она не обещает им секс заранее. «Я никогда не думала, что у меня могут
быть такие отношения», – изумлялась она.
Кэти все еще встречается с мужчинами, поэтому я не знаю, что она
предпочтет в итоге. Но она принимает более взвешенные решения, на
которые больше не влияет мнение сверстников, родителей или музыка из
любимого iPod. В голове Кэти звучат уже другие голоса: мой голос, голос
ее лучшей подруги и ее собственный голос; именно с этими людьми она
теперь общается. Именно эти люди теперь ее слушают.
История Кэти корректируется.
|