Моя борьба

превратить свой собственный народ в ландскнехта интернационального еврейства.
Франция и действительно достигла бы этой своей цели, если бы, как на то в
Париже вначале надеялись, вся борьба разыгралась на немецкой территории.
Представим себе только на одну минуту, что кровавые сражения мировой войны
разыгрывались бы не на Сомме, не во Фландрии, не в Артуа, не вокруг Варшавы и
Нижнего Новгорода, Ковно, Риги и т. д., а разыгрывались бы в Германии на Руре, на
Майне, на Эльбе, вокруг Ганновера, Лейпцига, Нюрнберга и т. д., — и тогда мы
должны будем признать, что в таком случае раздробление Германии было бы вовсе
не исключено. Большой вопрос, смогло ли бы наше молодое федеративное
государство в течение четырех с половиной лет выдерживать такое испытание,
которое оказалось по плечу Франции с ее единственным крупным центром —
Парижем и с ее многовековой централизацией. Что эта величайшая борьба народов
разыгралась вне границ нашего отечества, — в этом бессмертная заслуга нашей
старой армии и великое счастье для всего нашего немецкого будущего. Я твердо
убежден, что если бы это было не так, то мы теперь не имели бы уже Германии, а
имели бы только кучку отдельных «немецких государств». С содроганием сердца
думаю я часто, что такая перспектива была возможна. Только когда прикинешь
умом, к чему все это могло бы привести, приходишь к выводу, что кровь наших
павших друзей и братьев пролилась все-таки не совсем напрасно.
Цель, которую преследовала Франция войной, таким образом не осуществилась.
В ноябре 1918 г. Германия, правда, потерпела молниеносное крушение. Однако в
момент, когда внутри страны у нас разыгралась катастрофа, немецкие армии все
еще стояли на территории враждебных государств, проникнув близко к их
жизненным центрам. Первой заботой Франции в тот момент было не столько
полное раздробление Германии, сколько вопрос о том, как бы поскорее освободить
территории Франции и Бельгии от немецких армий. Первой заботой парижского
правительства по окончании войны таким образом стало разоружение германских
армий и отправление их как можно скорее в пределы Германии. Лишь во вторую
очередь французское правительство могло подумать о том, как бы достигнуть тех
целей войны, во имя которых и начата была вся борьба. Но в этом последнем
отношении Франция была до известной степени парализована. Англия со своей
точки зрения могла уже в этот момент считать, что она своих целей войны
полностью достигла, ибо она добилась уже того, что Германия потеряла свое
колониальное и торговое могущество и стала державой лишь второго ранга. Англия
отнюдь не была заинтересована в том, чтобы совершенно уничтожить без остатка
Германию, как единое государство. Напротив, Англия не могла не желать, чтобы в
лице Германии на континенте все же остался достаточно сильный соперник
Франции. Вот почему французскому правительству пришлось с помощью
решительной политики в мирный период добиваться тех же целей, которые ставила
война. Вот почему заявление Клемансо, что для него мир означает только
продолжение войны, не было пустым словом.
Французы решили, что им остается только один путь: систематически и
неуклонно они будут потрясать наше государство всякий раз, как к этому
представится возможность. Постоянными требованиями все более окончательного
разоружения Германии, с одной стороны, и грабительскими экономическими

требованиями, с другой, французы систематически подкапываются под наше
государственное единство. Чувство национальной чести в Германии постепенно
отмирает и на этом фоне экономический гнет и вечная нужда могут повести к
особенно опасным политическим последствиям. Если бы такой политический гнет и
экономический грабеж продолжались 10–20 лет, то это должно было бы неизбежно
погубить даже самый сильный государственный организм. И вот на этих путях цель,
которую преследовала Франция войной, была бы тогда осуществлена.
Зимою 1922/23 гг. эти подлинные намерения Франции были уже до конца
обнажены. 
Германии 
оставались 
только 
две 
возможности: 
либо 
наш
государственный организм окажется настолько стойким, что зубы французов
должны будут притупиться, либо мы решимся на активное сопротивление,
воспользуемся для этого особенно убедительным поводом, перевооружим наш
государственный корабль (что раньше или позже все равно неизбежно) и ударим
против врага. Этот последний исход, разумеется, означал бы борьбу не на жизнь, а
на смерть. Сохранить себе жизнь мы могли бы лишь в том случае, если бы нам
удалось предварительно настолько изолировать Францию, что эта вторая война
являлась бы уже не войной Германии против всего остального мира, а защитой
Германии против Франции, ставшей угрозой для всего мира.
Так стоит вопрос. И я твердо убежден, что раньше или позже наступит именно
этот второй случай. Никогда я не поверю, чтобы намерения Франции по отношению
к нам могли измениться. Не поверю потому, что намерения эти в последнем счете
вполне соответствуют интересам самосохранения французской нации. Если бы я
сам был французом и величие Франции было бы мне, стало быть, столь же дорогим,
сколь святым является для меня сейчас величие Германии, я в конце концов
поступал бы так же, как поступает Клемансо. Франция постепенно теряет свое
народонаселение; Франция теряет свои лучшие в расовом отношении элементы.
При таких обстоятельствах вымирающая французская нация может сохранить свое
значение на земле лишь в том случае, если Франции удастся раздробить Германию.
Французская иностранная политика может тысячу раз меняться, но в конце концов
самыми кружными путями она неизбежно придет все к тому же: план раздробления
Германии не может не оставаться предметом ее самых страстных и заветных
стремлений. И вот при таких обстоятельствах, по нашему мнению, совершенно
неправильно думать, будто чисто пассивная тактика, направленная только на то,
чтобы самим как-нибудь продержаться, при каких бы то ни было обстоятельствах
может надолго оказаться целесообразной, раз Франция активно и неуклонно
продолжает проводить свою линию. 

жүктеу/скачать 3,18 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: