Последняя камелия

позволил ему убежать. Все это было бы хорошо, если бы не протекающая
крыша и счета за электричество, которые нужно было оплачивать. Мама
всегда говорила, что будь его воля, папа бы просто раздавал весь хлеб
направо и налево. Такой уж он был человек.
И все-таки кто-то должен был вести дела. Квартирку над пекарней тоже
нужно было оплачивать. В последний месяц хозяин квартиры не раз
появлялся со злым и красным лицом. Мистер Джонсон требовал оплатить
задолженность за три месяца. Я унимала его пыл батоном хлеба с корицей
и обещаниями заплатить.
Я с тревогой посмотрела на пароход.
– Я так горжусь тобой, – торжественно произнес папа, прижав руки к
моим щекам.
– Наша девочка, – добавила мама. – Едет в Лондонскую оранжерею,
чтобы стать ботаником.
Я не могла смотреть им в глаза. Казалось, они неминуемо разгадают
мою тайну. Обманывать их было невыносимо.
– Совсем скоро она сделает там карьеру, – вставил отец.
Я с трудом изобразила улыбку. В Лондонской оранжерее не было
никаких вакансий. Даже для учеников. Я сочинила эту сказку, чтобы
скрыть истинную причину поездки. Да, я мечтала стать ботаником, мечтала
всю жизнь, это правда. Заплетая тесто для халы, я все время думала о
разных породах клена и рододендрона, и еще посадила в большой горшок
лозу глицинии, которая благополучно принялась и вскоре протянула свои
лианы через навес пекарни. А ночью, когда мы закрывали булочную, я
бесплатно работала в Нью-Йоркском ботаническом саду. Мне приходилось
подбирать прутья и подметать опавшие листья, но зато я вдоволь могла
любоваться пионом Белый Феникс или розой Леди Хиллингдон с
лепестками цвета консервированных абрикосов.
Да, моей страстью было садоводство, а вовсе не выпечка хлеба. Думаю,
мистер Прайс знал об этом, когда два месяца назад пришел сделать мне это
предложение.
– Меня зовут Филип, – представился он. – Филип Прайс. – Он протянул
мне белую визитную карточку. – Насколько мне известно, по вечерам вы
работаете в ботаническом саду?
Я кивнула:
– Да, но как вы…
– Я ищу кого-нибудь с острым глазом ботаника, – продолжил он,
отправляя в рот кусок рулета с подноса, стоящего на витрине, – для очень
важной работы.

Мама предостерегала меня от подобных мужчин с прилизанными
волосами, блестящими под ярким светом ламп. Даже не дослушав его до
конца, я замотала головой и, выставляя на витрину шесть заказанных
пончиков, быстро проговорила:
– Нет, спасибо.
Он надкусил один пончик и протянул мне хрустящую долларовую
бумажку.
– Эту булочную держат мои родители, – продолжала я, – и мне нужно
им помогать.
Он осмотрел тесное помещение, задержался взглядом на трещине на
столешнице, на облупившейся краске над дверным косяком.
– Значит, у вас прибыльный бизнес?
Мне не понравился его снисходительный тон, да и вообще это его не
касалось.
– Да, мы не Рокфеллеры, если вы об этом, – нахмурилась я. – Родители
открыли эту булочную двадцать три года назад. Я здесь выросла.
– Понятно, – насмешливо произнес мистер Прайс. – Как это
трогательно.
Раздраженная, я отвернулась к подносу с выпечкой.
– Послушайте, – заговорил он снова, – я знаю, что у ваших родителей
сейчас непростое время.
Наши глаза снова встретились.
– Я слышал, что аренда помещений в этой части города недешева, –
продолжал он, стряхнув с усов сахарную пудру. – А вы, конечно,
беспокоитесь о родителях.
Я действительно беспокоилась за них. Папа из принципа отказывался
поднимать цены на свою выпечку. Но если торговля не приносит прибыли,
скоро булочную придется закрыть. Все это я прекрасно понимала.
Нахмурившись, я отвернулась к подносу с лепешками, чтобы выложить их
на витрину.
– Больше ничего не хотите, мистер Прайс?
Финансовые проблемы моей семьи – не его дело.
– Я могу помочь, – сказал он.
Я с трудом улыбнулась:
– Не обижайтесь, но мы не нуждаемся в помощи.
– Я могу предложить вам работу. Хорошую работу – там вы сможете
применить свои способности.
– Но я же вам только что сказала: я работаю 
здесь
.
Над дверью зазвенел колокольчик.

– Цельнозерновой еще остался, Флора? – спросила миссис Мэдисон,
наша постоянная покупательница.
Эта старая вдова жила на ужасающе маленькую пенсию, и папа велел
мне всегда давать ей свежий хлеб бесплатно.
– Да, мэм, – ответила я, с улыбкой оборачиваясь к ней. – Только самое
лучшее. – Я протянула ей буханку цельнозернового, еще теплую, и она
начала рыться в кошельке.
– Не нужно, – улыбнулась я. – Папа просил не брать с вас денег.
Ее глаза засветились.
– Спасибо, милая моя, – сказала она, укладывая буханку в корзинку.
Мистер Прайс обернулся и тоже улыбнулся:
– Разве не прекрасно проделывать это изо дня в день, понимая, что
деньги – ничто?
Я саркастически рассмеялась.
– Послушайте, сэр, не знаю, что вас не устраивает, но, пожалуй, пора
нам распрощаться.
Он засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул конверт. И я
увидела, что он набит деньгами. Мистер Прайс положил его на прилавок.
– Выполнив работу, сможете получить в десять раз больше.
Я разинула рот.
– Я вам уже дал мою карточку. Позвоните, когда будете готовы.
Я открыла конверт, пересчитала купюры и вытаращила глаза. Денег с
лихвой хватало, чтобы заплатить за аренду. Кивнув мне на прощание,
мистер Прайс направился к выходу.
Я позвонила ему через неделю, после того, как на аллее позади
булочной на папу набросился громила, который выколачивал долги. Отец
прибежал на кухню с окровавленным лицом.
– Мистер Прайс, это Флора Льюис, – дрожащим голосом произнесла я в
трубку. – Я готова поговорить с вами о той работе.
– Вот и хорошо, – ответил он. – Я чувствовал, что вы позвоните.
Ветер обдувал мое лицо на причале, возвращая меня в настоящее. Нет,
родители никогда не должны узнать правду о моей поездке в Англию.
Мама вытерла слезу и сказала:
– Я так горжусь тобой.
Я поцеловала ее в щеку и, подойдя к трапу, показала контролеру свой
билет. Последний раз взглянув на родителей, я ощутила свою вину перед
ними. Папа с мягкой улыбкой на круглом лице; мама с руками,
деформированными артритом. 

жүктеу/скачать 1,3 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: