Список литературы и источников

 

386 

3.  Байбурин  А.К.  Пояс  (к  семиотике  вещей) // Сб.  Музея  антропологии  и  этнографии. – СПб.:  Наука, 

1992. – Т. XLV: Из культурного наследия народов Восточной Европы. – С. 5–13.  

4. Баранов Д.А. Образы вещей: О некоторых принципах семантизации // Антропологический форум. – 

2005. – № 2. – С. 212–227. 

5.  Гаген-Торн  Н.И.  Женская  одежда  народов  Поволжья:  Материалы  к  этногенезу. – Чебоксары:  Чув. 

гос. изд-во, 1960. – 227 с. 

6.  Гаген-Торн  Н.И.  Магическое  значение  волос  и  головных  уборов  в  свадебной  обрядности  народов 

Восточной Европы // Сов. этнография. – 1933. – № 5–6. – С. 76–88. 

7.  Георги  И.И.  Описание  всех  обитающих  в  Российском  государстве  народов,  их  житейских  обрядов, 

обыкновений, одежд, жилищ, упражнений, забав, вероисповеданий и других достопамятностей / Творение, за 

несколько лет пред сим на немецком языке Иоганна Готтлиба Георги; В переводе на российский язык. – СПб.: 

Иждивением книгопродавца Ивана Глазунова : При Имп. Акад. наук, 1799. – Ч. 1.– XVI, 76, 1 с., 25 л. ил. 

8.  Городской  Г.  О  черемисах,  проживающих  в  Красноуфимском  уезде  Пермской  губернии // Этно-

графический сборник, издаваемый Императорским Русским Географическим Обществом. – СПб.: Типогра-

фия В. Головина, 1864. – Вып. 6. – С. 23. 

9.  Захарова  И.В.,  Ходжаева  Р.Д.  Головные  уборы  казахов:  опыт  локальной  классификации // Тради-

ционная одежда народов Средней Азии и Казахстана. – М.: Наука, 1989. – С. 204–227. 

10.  Зеленин  Д.К.  Женские  головные  уборы  восточных  (русских)  славян // Slavia. – 1926. – Вып. 2. – 

С. 315–317. 

11. Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала: Этногенетический взгляд на историю. – 

М.: Наука, 1992. – 347 с. 

12. Магнитский В.К. Материалы к объяснению старой чувашской веры: Собр. в некоторых местностях 

Казан. губ. – Казань: Тип. Имп. ун-та, 1881. – 268 с. 

13.  Меньшов  И.  Этнографический  очерк  быта  и  обычаев  чуваш  Уфимской  губернии  Златоустовского 

уезда // Записки Оренбургского отдела Русского географического общества. – 1875. – Вып. 3. – С. 237–249. 

14. Никитин Г.А., Крюкова Т.А. Чувашское народное изобразительное искусство. – Чебоксары: Чуваш. 

кн. изд-во, 1960. – 165 с.  

15. Никольский Н.В. Краткий конспект по этнографии чуваш. – Казань: 3-я тип., 1919. – 104 с. 

16. Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. – Ч. 1. – СПб.: Имп. Акад. 

наук, 1773. – 657 с. 

17.  Прокопьев  К.П.  Похороны  и  поминки  у  чуваш // Известия  Общества  археологии,  истории  и  этно-

графии. – Т. XIX. –– Казань: Имп. ун-т, 1903. – Вып. 5–6. – С. 215–250. 

18.  Прокопьев  К.П.  Брак  у  чуваш // Известия  Общества  археологии,  истории  и  этнографии. – Казань: 

Имп. ун-т, 1903. – Т. XIX. – Вып. 1. – С. 1–63.  

19. Руденко С.И. Чувашские надгробные памятники // Материалы по этнографии России. – СПб.: Гос. 

Рус. музей, 1910. – Т. 1. – С. 81–88. 

20. Салмин А.К. Вещь в контексте ритуала // Проблемы изучения научного наследия Н.В.Никольского: 

Материалы конф., посв. 120-летию со дня рождения ученого. – Чебоксары: Изд-во Чуваш. ин-та гум. наук, 

2002. – С. 180–258. 

21. Салмин А.К. Система религии чувашей. – СПб: Наука, 2007. – 654 с. 

22. Смирнов И.Н. Чуваши // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. – Т. 38 а. – СПб., 1903. – 

С. 933–938.  

23. Трофимов А.А. Чувашская народная культовая скульптура. – Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1993. – 

237 с.  

24. Шитова С.Н. Башкирская народная одежда. – Уфа: Китап, 1995. – 240 с. 

В.Е. Родинкова 

Россия, Москва, Институт археологии РАН 

КОСТЮМНЫЙ КОМПЛЕКС НАСЕЛЕНИЯ ПОДНЕПРОВЬЯ  

В РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОЕ ВРЕМЯ: ОСОБЕННОСТИ  

ФОРМИРОВАНИЯ, ХАРАКТЕР, ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ* 

Набор украшений и аксессуаров костюма с территории Поднепровья принадлежит к числу наибо-

лее ярких и самобытных явлений в материальной культуре населения Восточной Европы эпохи раннего 

Средневековья. Сложный состав и долгое время остававшийся неясным контекст существования этого 

комплекса  за  почти  стопятидесятилетний  период  его  изучения  привели  к  возникновению  различных, 

иногда  диаметрально  противоположных  мнений  о  его  хронологии,  этнокультурной  принадлежности, 

характере оставившего его населения. Ситуация осложнялась тем, что до середины прошлого века укра-

шения и предметы убора был единственным источником изучения раннесредневекового отрезка исто-

                                                 

* Работа выполнена в рамках исследований по проекту РГНФ № 09-01-00511а. 

 

387

рии  днепровского  региона.  Лишь  открытие  здесь  памятников  колочинской  и  пеньковской  ранне-

славянских культур и обнаружение на них вещей рассматриваемого круга позволили однозначно свя-

зать  последние  с  восточнославянской  средой.  Вместе  с  тем  интерес  исследователей  к  ним  заметно 

снизился, переключившись на топографию поселений и могильников, особенности домостроительства, 

погребального  обряда,  керамики  и  т.д.  Только  спустя  несколько  десятилетий,  когда  стала  очевидна 

общая бедность и невыразительность материальной культуры ранних славян, внимание специалистов к 

своеобразному набору украшений днепровских племен вновь стало более пристальным. 

Накопление информации не  только  о раннесредневековом периоде  истории Поднепровья,  но  и о 

процессах, происходивших в это время на обширных пространствах Старого Света в целом, позволяет 

по-новому  взглянуть  и  на  ставший  предметом  нашего  изучения  костюмный  комплекс

1

.  Однако  необ-

ходимо подчеркнуть, что

 

настоящая статья представляет собой попытку изложить взгляды ее автора на 

особенности данного комплекса и предложить один из возможных вариантов его исторической интер-

претации, но отнюдь не решить все связанные с ним вопросы. 

Как  было  отмечено  выше,  ряд  интересующих  нас  украшений  и  деталей  убора  найден  на  коло-

чинских  и  пеньковских  памятниках [10, с. 155–161], но  подавляющее  большинство  их  представляет 

собой  случайные  единичные  находки  или  происходит  из  кладов.  Поэтому  такие  вещи  фигурируют  в 

современной литературе как «изделия круга днепровских раннесредневековых кладов». Используется и 

название, предложенное А.А. Спицыным, впервые рассмотревшим данный набор как единый вещевой 

комплекс, – «древности антов» [12]. Они разделяются на две группы, различия между которыми имеют 

хронологический  характер [4, с. 53–55; 14]

2

.  Первая  группа  включает  принадлежности  женского  и 

мужского  костюмов  (рис. 1) и,  иногда,  предметы  вооружения  и  воинской  амуниции.  Среди  кладов,  в 

которых  встречены  подобные  находки,  самым  известным  является  Мартыновский.  И.О.  Гавритухин 

показал,  что  сокровища  типа  Мартыновского  не  являются  комплексами  длительного  накопления,  их 

выпадение датируется серединой–третьей четвертью VII в. [3, с. 95]. Формирование же отразившегося в 

них набора вещей должно было начаться ранее, по ряду косвенных данных его можно относить к концу 

VI  в.  или  рубежу VI–VII вв. [3, с. 146]. Вторая  группа  включает  только  элементы  женского  костюма 

(рис. 2). Они  составляют  несколько  кладов,  найденных  на  Пастырском  городище,  а  также  Харивский, 

Зайцевский и др. Новые украшения появляются в Поднепровье после выпадения первой серии кладов; 

верхняя граница их бытования, вероятно, не выходит за рамки первой половины – середины VIII в. [8, 

с. 61, 62; 14, с. 178]. 

Структуру  убора,  реконструируемого  по  кладам  типа  Пастырских,  можно  в  некоторой  степени 

считать  унаследованной  от  предшествующего  убора  «мартыновского»  типа [14, с. 178]. Сами  же  вещи 

круга «древностей антов» II группы демонстрируют влияние дунайско-византийского ювелирного искус-

ства,  которое  проявляется  не  только  в  формах  и  стилистике  предметов,  но  и  в  технических  приемах  и 

способах их производства [1; 6, с. 70; 7, с. 245–250]. О.М. Приходнюк также выделял в составе этой груп-

пы украшения, несущие на себе следы воздействия прибалтийских художественных традиций [7, с. 256]. 

Достаточно сложна и проблема генезиса «древностей антов» I группы. Как явление данный комп-

лекс уникален, он не имеет корней в Поднепровье и не находит близких соответствий среди синхрон-

ных  и  предшествующих  материалов  других  территорий.  Входящие  в  его  состав  женские  украшения 

имеют различное происхождение: местное; «лесное» (балтское и, в меньшей степени, финно-угорское); 

провинциальновизантийское;  германское [9]. Детали  мужских  поясных  наборов  представляют  собой 

преимущественно  локальные  переработки  «южных» (крымских, кавказских, степных,  провинциально-

византийских и др.) образцов [3, с. 22–36]. 

Обратившись  к  изучению  структуры  женского  костюма,  отраженного  в  кладах  типа  Мартынов-

ского,  можно  наблюдать  интересный  пример  цикличности  существования  мыслей  и  гипотез.  Ряд 

исследователей в последнее время высказываются о «готского» происхождения этого убора [5, с. 185; 

13, с. 309], возвращаясь к идее, которая владела умами в конце XIX – начале XX в., но потом, кажется, 

прочно заняла место в историографических разделах статей и книг. Аргументами в поддержку данной 

концепции  служат  не  только  облик  отдельных  типов  украшений,  например  пальчатых  фибул,  разви-

вающих  восточногерманские  художественные  традиции,  но  и  «двухфибульная»  модель  женского 

костюма,  реконструируемая  по  материалам  комплексов  «мартыновского»  круга.  Подобная  модель 

характерна  для  германских  сообществ;  зафиксирована  она  и  в  черняховской  культуре,  распростра-

ненной  на  территории,  где  позже  существуют  «древности  антов».  Отмеченный  факт,  как  считает 

О.А. Щеглова, «заставляет задуматься о некоторых неизученных закономерностях исторической памяти 

и о том, что судьба населения и история его материальной культуры не всегда совпадают» [13, с. 309]. 

                                                 

1

  Особенности  источниковой  базы  позволяют  говорить  не  о  костюме  раннеславянского  населения 

Поднепровья как таковом, а лишь о наборе связанных с ним деталей и украшений, изготовленных преиму-

щественно из неорганических материалов. 

2

 О.М. Приходнюк считал, что различия в наборах вещей были обусловлены еще и разным социальным 

статусом их владельцев [10, с. 67–69]. 

 

388 

По  нашему  мнению,  близость  женского  убора  черняховского  и  «мартыновского»  типов  прояв-

ляется  лишь  на  уровне  отдельных,  хотя  и  ярких  элементов;  для  вывода  о  генетическом  родстве  рас-

сматриваемых  моделей  этого  недостаточно [11, с. 363–366]. Гораздо  большее  структурное  сходство 

существует  между  женским  костюмным  комплексом  раннесредневекового  населения  Поднепровья  и 

убором,  включавшим  украшения  круга  так  называемых  варварских  выемчатых  эмалей.  Во  второй 

половине II–III в.  они  широко  распространились  в  Восточной  Европе,  но  основными  очагами  их 

производства  и  использования  считаются  юго-восточная  Прибалтика  и  днепровский  регион.  Форми-

рование на этих территориях единого вещевого набора может указывать на включение их населения в 

начале I тыс. н.э. в какие-то общие историко-культурные процессы. Возможно, мы имеем дело с одним 

из  археологических  отражений  балто-славянского  единства,  фиксируемого,  в  частности,  по  языковым 

данным. 

Бытование  эмалированных  украшений  и  соответствующей  им  структуры  убора  в  Поднепровье 

прервалась, очевидно, с приходом черняховских племен. В Прибалтике такая модель костюма продол-

жала развиваться и после выхода из употребления собственно вещей с эмалью, вплоть до начала II тыс. 

н.э.  Ее  повторное  появление  на  берегах  Днепра  на  рубеже VI–VII вв.,  возможно,  стало  результатом 

заимствования из балтийского региона [11, с. 371], хотя и неизученные закономерности исторической 

памяти могли сыграть в этом процессе определенную роль. 

Следует остановиться также на особенностях локализации украшений круга днепровских кладов. 

«Древности  антов» I группы  занимают  территорию  от  Поросья  и  Потясминья  до  поречья  Оскола  и  от 

Среднего  Подесенья  до  Днепровских  порогов,  т.е.  Среднее  Поднепровье  и  южную  часть  лесной  и 

лесостепную зоны на левом берегу Днепра. Ареал «древностей антов» II группы несколько уже: их нет 

на Средней Десне, в Поосколье и в порожистой части Днепра (рис. 3). В литературе было неоднократно 

отмечено, что единый в типологическом и хронологическом отношении массив изделий, отраженных в 

кладах I группы, известен в зоне расселения носителей родственных, но все же различных в археоло-

гическом  отношении  восточнославянских  культур – колочинской  и  пеньковской,  однако  территория 

распространения таких изделий не совпадает полностью ни с колочинским, ни с пеньковским ареалами. 

Кроме  того,  украшения  «мартыновского»  круга  зафиксированы  на  днепровском  лесостепном  Лево-

бережье в инвентаре ряда погребений, совершенных по нехарактерному для восточных славян обряду 

ингумации [10, с. 161, 162].  

Интерпретировать данный феномен можно, исходя из двух основных точек зрения. Первая состоит 

в том, что вещевой комплекс, фиксируемый по кладам типа Мартыновского, маркирует образование в 

Среднем Поднепровье и на Днепровском левобережье какого-то нового полиэтничного «политического 

объединения, элита которого подчеркивала свое отличие от соседей спецификой костюма» [3, с. 145]. 

Согласно  второй, «древности  антов» – это  предметы  не  элитарного,  а  «массового»  потребления,  а  их 

ареал – зона реализации продукции нескольких мастеров, которые «не столько удовлетворяли спрос на 

традиционные  типы  украшений,  сколько  диктовали  престижную  моду,  предлагая  свой  ассортимент 

изделий» [13, с. 290, 309, 310].  

Представляется,  однако,  что  приведенные  точки  зрения  не  противоречат  друг  другу.  В  пользу 

принадлежности  рассматриваемых  вещей  привилегированным  слоям  общества  свидетельствует,  на  наш 

взгляд,  бедность  (в  том  числе  металлом)  материальной  культуры  раннесредневекового  населения 

Поднепровья. Массивные и наверняка дорогостоящие украшения даже не из железа, а из бронзы, латуни и 

серебра вряд ли были доступны любому члену общины, иначе подавляющее большинство таких находок 

происходило  бы  с  поселений  и  могильников,  а  не  из  кладов.  Вместе  с  тем  причиной  формирования 

«мартыновского»  костюмного  комплекса  могло  стать  функционирование  нескольких  мастерских, 

объединенных общими художественными и производственными традициями. Сложно лишь представить 

такую «коалицию мастеров» независимой, тем более, что речь идет о ювелирном ремесле, во все эпохи 

направленном, прежде всего, на обслуживание тех, кто обладает высоким имущественным и социальным 

статусом. Скорее, возникновение подобной «коалиции» могло произойти под защитой и при поддержке 

власти,  заинтересованной  в  результатах  ее  деятельности.  Вообще  спонтанное  появление  в  бассейне 

Днепра нового набора вещей, включающего различные этнокультурные элементы, в сложившемся виде 

наводит  на  мысль  о  его  целенаправленном  конструировании  «на  заказ».  Этот  заказ  мог  поступить  от 

сильной властной структуры, нуждающейся во внешней демонстрации своего существования. 

Таким образом, украшения и детали костюма круга «древностей антов» I группы служат, по сути, 

единственным  источником  реконструкции  некоего  нового  образования,  сложившегося  в  Среднем  По-

днепровье и на левобережье Днепра в конце эпохи Великого переселения народов. На его политический 

характер указывает включение в него носителей как минимум трех этнических традиций (колочинской, 

пеньковской и лесостепных ингумаций). Изделия, связанные с мужской субкультурой (ременные гарни-

туры, предметы вооружения и воинского снаряжения) свидетельствуют о формировании в среде насе-

ления Поднепровья дружинных отношений и дружинной моды. По-видимому, реконструируемое обра-

зование  аналогично  многочисленным  «варварским  королевствам»,  выявляемым  в  гуннское  и  пост-

 

389

гуннское время в Западной Европе [краткий обзор литературы и характеристику явления см., напр.: 2, 

с. 169, 170]. 

Идея  о  существовании  такого  рода  военно-политического  объединения  в  Поднепровье  не  нова. 

Основываясь на находках серии богатых погребений и других материалах, М.М. Казанский разместил 

на  левобережье  Днепра  остроготское  «королевство  Винитария»  с  центром  где-то  между  верховьями 

Псла и Ворсклы [5]. Скопление кладов «мартыновского» типа, большая часть из которых носит, к тому 

же,  ремесленный  характер,  позволяет  предположительно  локализовать  в  этом  регионе  и  один  из 

центров  власти VII в.  Второй  подобный  центр  мог  существовать  в  Поросье,  где  также  отмечена  зна-

чительная  концентрация  как  кладов,  так  и  отдельных  находок  круга  «древностей  антов» I группы. 

Импульсом к созданию новой общественной структуры могло послужить появление в бассейне Днепра 

каких-то групп дунайского населения, опыт которых стал источником новаций не только в культурной, 

но и социально-политической сфере.  

Конец существования рассматриваемого объединения обозначен массовым одномоментным выпа-

дением  кладов I группы.  Что  послужило  причиной  этого – появление  в  лесостепи  болгар [14, с. 179, 

190],  продвижение  с  запада  Среднего  Поднепровья  носителей  культуры  Луки  Райковецкой [3, с. 147] 

или какие-то иные процессы, например новая волна миграции с Дуная – неясно. Важно, что катастро-

фический  характер  произошедших  событий  фиксируется  только  в  отношении  элиты  днепровского 

общества.  Возможно,  правомерно  говорить  о  смене  группировки,  находящейся  у  власти.  На  рядовых 

пеньковских и колочинских поселениях массовые следы военных действий или других потрясений не 

обнаружены. 

Символом  новой  исторической  реальности  становится  вещевой  комплекс  «древностей  антов» II 

группы.  Его  характер  свидетельствует  об  изменениях  в  общественной  структуре  населения  Поднеп-

ровья, суть которых, однако, без привлечения дополнительных источников определить сложно. Разгром 

Пастырского городища, выпадение кладов II группы и другие стоящие в этом ряду события знаменуют 

не  только  конец  существования  одного  из  наиболее  ярких  вещевых  комплексов  раннесредневековой 

Европы, но и конец определенного этапа истории восточных славян, значение которого в полной мере 

нам еще предстоит оценить. 

Литература 

1. Айбабин А.И. К вопросу о происхождении сережек пастырского типа // Сов. археология. – М., 1973. – 

№ 3. – С. 62–72. 

2.  Ахмедов  И.Р.,  Казанский  М.М.  После  Аттилы.  Киевский  клад  и  его  культурно-исторический  кон-

текст // Культурные трансформации и взаимовлияния в Днепровском регионе на исходе римского времени и 

в раннем Средневековье. – СПб.: Петербургское Востоковедение, 2004. – С. 168–202. 

3. Гавритухин И.О., Обломский А.М. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. – М.: 

Изд-во Ин-та археологии, 1996. – 296 с. – (Сер. «Раннеславянский мир». Вып. 3). 

4.  Гавритухин  И.О.,  Щеглова  О.А.  Группы  днепровских  раннесредневековых  кладов // Гавриту-

хин И.О., Обломский А.М. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. – М.: Изд-во Ин-та ар-

хеологии, 1996. – С. 53–57. 

5.  Казанский  М.М.  Остроготские  королевства  в  гуннскую  эпоху:  Рассказ  Иордана  и  археологические 

данные // Stratum + Петербургский археологический вестник. – СПб.; Кишинев, 1997. – С. 181–193. 

6. Приходнюк О.М. Технологiя виробництва та витоки ювелiрного стилю металевих прикрас Пастирсь-

кого городища // Археологiя. – Киïв, 1994. – № 3. – С. 61–77. 

7. Приходнюк О.М., Хардаев В.М. Харивский клад // Archaeoslavica. – Kraków, 1998. – № 3. – S. 243–

278. 

8.  Родинкова  В.Е.  К  вопросу  о  типологическом  развитии  антропозооморфных  фибул  (сложные  и  дву-

пластинчатые формы) // Российская археология. 2006. – № 4. – С. 50–63. 

9.  Родинкова  В.Е.  Раннесредневековый  женский  убор  Поднепровья:  традиции  и  влияния // Труды II 

(XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале. – М., 2008. – Т. II. – С. 280–285. 

10.  Родинкова  В.Е.  Раннесредневековые  памятники  Среднего  Поднепровья  и  Днепровского  Левобе-

режья с датирующими находками // Гавритухин И.О., Обломский А.М. Гапоновский клад и его культурно-

исторический контекст. – М.: Изд-во Ин-та археологии, 1996. – С. 155–162. 

11.  Родинкова  В.Е.  Система  женского  раннесредневекового  убора  Среднего  Поднепровья  (ретроспек-

тивный анализ) // Восточная Европа в середине I тыс. н.э. – М., 2007. – С. 358–388. – (Сер. «Раннеславянский 

мир». Вып. 9). 

12. Спицын А.А. Древности антов // Сборник статей в честь академика А.И. Соболевского. – Л., 1928. – 

С. 492–495. 

13. Щеглова О.А. Женский убор из кладов «древностей антов»: готское влияние или готское наследие? 

// Stratum plus. – СПб.; Кишинев; Одесса, 1999. – № 5. – С. 287–312. 

14. Щеглова О.А. О двух группах «древностей антов» в Среднем Поднепровье // Материалы и исследо-

вания по археологии Днепровского Левобережья. – Курск, 1990. – С. 162–204.  

 

 

 

 

390 

 

Рис. 1. Типы украшений и 

аксессуаров костюма круга 

днепровских раннесредне-

вековых кладов I группы. 

1 – очелья; 2–4 – височные 

кольца; 5, 8, 12, 18, 19 – 

фибулы; 6 – умбоновидные 

подвески;  

7 – трапециевидные подвески; 

9 – пронизки;  

10 – колокольчики; 11, 15 – 

цепочки; 13 – бусы;  

14 – гривны; 16 – дву-

спиральные подвески;  

17 – подвески-лунницы; 20–22, 

25 – браслеты;  

23 – подвески и нашивки на 

ткань; 24 – перстни;  

25, 26 – поясные гарнитуры. 

 

 

 

 

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: