История как человеческий продукт: развитие теории действия

История как человеческий продукт: развитие теории действия

В поисках субъекта деятельности

Первоначально он помещаются вне человеческого и социального мира, в область сверхъестественного. Под видом сил природы, персонифицированных духов, богов или метафизического провидения субъект всегда действовал извне, формируя и контролируя индивидуальную и коллективную жизнь, человеческие биографии и социальные истории.

На следующей стадии он был спущен на землю. Человеческое общество, его функционирование и изменение квалифицировались как прямой продукт, определяемый естественными силами - физическими, биологическими, климатическими, географическими и даже астрологическими. Субъект деятельности был секуляризован. Он еще находился вне общества и человечества, но уже придвинулся поближе.

Прошло время, и энергию субъекта действия начали приписывать человеческим существам, хотя и не всем. Речь шла исключительно о великих людях: пророках, героях, лидерах, изобретателях, гениях. Они считались двигателями общества, но их харизматические характеристики не связывались с ним, а полагались врожденными, генетически наследуемыми и индивидуально развиваемыми. Субъект стал более гуманизирован, но еще не социализирован. Интересный вариант этой темы можно найти в современном структурном функционализме, где ответственность за изменения общества (противопоставляемые изменениям в обще 242

стве) возлагается на девиантов - тех, кто подрывает установленный образ жизни. Но отклонение «происходит по неизвестным для социологов, а тем самым и для структуралистов, непознаваемым причинам. Это бацилла, которая атакует систему из темных глубин индивидуальной души или небесных сфер внешнего мира» (88; 116).

С появлением социологии произошел удивительный поворот: субъект деятельности социализировался, но вновь дегуманизировался. Он помещался строго в пределы общества, которое рассматривалось в организмических терминах как саморегулирующаяся и самотрансформирующаяся целостность. «Метафора организма», использовавшаяся для описания функционирования общества, и «метафора роста», применявшаяся к его развитию, имели то же приложение: субъект действия рассматривался как сила социального организма, его специфическая, принимаемая на веру elan vital, проявляющаяся в социальной жизни и в направленном, необратимом социальном изменении. Эта «социологическая несостоятельность» (312; 203), этот «первородный грех» преследовал социологию в течение долгого времени. Он лежал в основе всех вариантов эволюционизма и теории развития, с точки зрения которых история вершится где-то над человеческими головами; он стал одной из наиболее очевидных слабостей ортодоксального функционализма, представляющего нам странные модели общества без людей. Критики требуют: «Позвольте вернуть людей обратно и влить в них немного крови» (196; 113). Эти призывы были услышаны, и субъект деятельности занял, наконец, должное место. Он был гуманизирован и социализирован одновременно.

Великим Мужам (а позже и Великим Женщинам) была возвращена роль «агентов», но их исключительная власть рассматривалась как результат мистического истечения творческой энергии общества, а не как их врожденное качество. В них видели средоточие, воплощение структурных напряжений, социальных настроений, исторических традиций. Они были лидерами, но, как это ни парадоксально, лишь потому, что знали, как поддерживать тех, кого вели за собой. Их поведение принимало форму «репрезентативной активности, предпринимаемой в интересах людей с тем, чтобы раскрыть им их будущее» (90; 18), или, иначе говоря, оно было проявлением «мета-власти», которая формирует социальный контекст для других: «власти для структурирования социальных отношений, изменения «типа игры», в которую играют актеры, манипулирования ресурсами либо изменения способов их распределения, изменения условий взаимодействия или обмена» (37; 225).

243

Но, пожалуй, наиболее важное значение имело распространение идеи «агента» «вниз» - на всех людей, а не только на избранное меньшинство, на все роли, а не только на могущественные службы. Появилось осознание того, что, хотя каждому индивиду принадлежит лишь маленький голосок в общем хоре социальных изменений, последние являются совокупным результатом деятельности всех. На каждого распределена лишь небольшая, практически невидимая часть власти «агента», но вместе они всемогущи. «Метафора рынка», заимствованная из экономики, помогла понять, как из многочисленных и распыленных решений, принимаемых бесчисленными производителями и потребителями, покупателями и продавцами, возникает «невидимая рука», а метафора, заимствованная из лингвистики, помогла понять, что в повседневной практике люди создают, воссоздают и преобразуют свое собственное общество точно так же, как в повседневной речи они производят, воспроизводят и изменяют свой язык. Понятие непреднамеренных, скрытых последствий человеческих действий (291) становится решающим, поскольку социальные изменения видятся как совокупный, исторически аккумулированный результат того, что делают все члены общества по своим частным причинам и в эгоистических целях.

Однако не все социальные изменения можно отнести к непреднамеренным, не все люди действуют изолированно. Понятие преднамеренного, планируемого изменения и концепция коллективного, группового действия дополняют образ спонтанных изменений, производимых индивидами. Тем самым движущие силы находят свое окончательное воплощение в коллективных, или корпоративных, субъектах действия. Одни действуют «сверху», давая указания, - это правительства, законодательные и административные органы, корпорации и т.д. Другие действуют «снизу», постепенно производя изменения, - это ассоциации, группы давления, лобби, социальные движения. Их комплексное взаимодействие составляет политическую арену современных обществ, и преднамеренный результат их действий пересекается с распыленной повседневной активностью индивидуальных деятелей. Так индивиды и коллективы сообща формируют извилистый курс человеческой истории.

244

Современные теории деятельности Уолтер Бакли и концепция морфогенеза

Генеалогию современной теории деятельности можно проследить вплоть до 1967 г. и работы Уолтера Бакли «Социология и теория современных систем». Исходя из традиций структурного функционализма и общей теории систем, Уолтер Бакли хотел пересмотреть их, использовав взгляды представителей других теоретических направлений: теории обмена, символического взаимодействия, теории игр, моделей коллективного поведения. Основой для такой интеграции служила все та же системная модель. По мнению Бакли, она пригодна «для синтеза моделей взаимодействия в последовательную концептуальную схему - базовую теорию социокультурного процесса» (62; 81). Структурно-функциональную модель саморегулирующейся, гомеостатической (или, как он называет ее, «морфостатической») системы, пронизанной отрицательными, компенсаторными обратными связями, Бакли дополнил моделью «морфогенетической системы» с положительными, усиливающими обратными связями, в которых структуры постоянно строятся и трансформируются. «Модель предполагает работающую систему взаимодействующих компонентов с внутренним источником напряжения, - систему, полностью вовлеченную в непрестанную деятельность с различным внешним и внутренним окружением, так что последнее имеет тенденцию выборочно оказываться «нанесенным на карту» структуры» (62; 128). Бакли определил центральное, стратегическое понятие так: «Морфогенез относится к тем процессам, которые имеют склонность вырабатывать либо изменять данную форму, структуру или состояние системы» (62; 58). Акцент на активную, конструктивную сторону социального функционирования явился значительным прорывом в теоретических взглядах, пусть даже Бакли все еще оставался в ловушке отдельных предпосылок той системы, которую он сам намеренно отрицал, а именно организмической

245

и механистической моделей. Его морфогенетическая система «возникает», «становится встроенной», «генерирует, вырабатывает и переструктурирует себя». Во всем этом просматривается некоторый автоматизм, а также жесткое качество самой системы. Деятельность еще не полностью освобождена из системной клетки.

Амитай Этциони и активное общество

Спустя год, Амитай Этциони выдвинул оригинальную теорию «активного общества» (118), названную позднее «теорией самонаправленности» (59). Ключевым здесь является понятие «мобилизация», или «социальная активизация».

«Теория социальной направленности отличается от других теорий современной социальной науки тем, что рассматривает мобилизационные силы коллективов и обществ в качестве основного источника их собственных преобразований и трансформаций их отношений с другими социальными единицами. Когда социальная единица мобилизуется, она имеет тенденцию изменять свою собственную структуру и границы, а также структуру той более высокой единицы, членом которой она является» (118; 393).

Человеческое общество - это «макроскопическое и непрерывное социальное движение», включенное в «интенсивное и постоянное самопреобразование» (118; viii). Конечный двигатель обнаруживается в «самозапускаемой преобразовательности» (118; 121) и «творческой респонсивности», т. е. способности творчески отзываться на воздействия (118; 504); местом средоточия этой способности являются коллективы, группы и социальные организации; механизм идентифицируется с коллективным действием, причем в основном в рамках политического процесса.

Теория социальной направленности задается вопросом: как данный деятель направляет процесс и изменяет структуру или границы социального целого?.. Теория социальной направленности кроме того ставит вопрос о том, как моделировалась данная структура, как она поддерживалась, как она может быть изменена, где расположены источники движущих сил, кто концентрирует знание и кто способен к исполнению (118; 78).

Хотя Этциони также выводил свои идеи из теории систем или кибернетики, ему удалось избежать автоматизма - он нашел истинных субъектов действия социальной самотрансформации в различных типах коллективов. «Охота» за ускользающим действием стала гораздо более конкретной.

246

Алан Турен, Мишель Крозье и Эрхард Фридберг: вклад французов

Во второй половине 70-х годов свой вклад в теорию действия внесли французы. «Начался быстрый разрыв с материалистическим воззрением на общество, весьма типичным для французской версии структурализма» (75; 197). Наверное, самым видным представителем этого направления является Алан Турен. С того времени, как он вывел образ «самопроизводящегося общества» (422; 1977), его основная работа приобрела ощутимый критический оттенок. Она была направлена и против теории развития, и против структурализма, которые «подчиняют чувство коллективного действия неизбежным законам или требованиям исторической реальности» (425; 81). Следовательно, они выводят субъект из социологической перспективы, рассматривают его как простую эманацию системы.

«Эволюционистская, или историческая, концепция апеллирует к сравнительной истории или даже к философии истории. Она стремится показать, что общества следуют друг за другом по пути прогресса, рациональности и укрепления национального государства. Она не относится к изучению самих социальных деятелей: достаточно анализировать их действия, являющиеся выражением либо положительных тенденций, либо внутренних противоречий данной системы» (425; 91).

«Возвращение деятеля» необходимо (424); «мы должны вернуть идею о том, что люди сами делают свою историю» (425; 88). Это возможно лишь в том случае, если рассматривать общество в качестве непрерывного, находящегося в постоянном движении продукта человеческих усилий: «общество есть не что иное, как нестабильный и, вероятнее всего, несогласованный результат социальных отношений и социальных конфликтов» (425; 85).

Общество и история создаются благодаря коллективным действиям, главными носителями которых, по Турену, являются социальные движения (425). Они трактуются как формы коллективной мобилизации, непосредственно разрушающие культурные основания общества. «Социальное движение - решающий агент истории, поскольку историческая реальность формируется посредством конфликтов, а также требований, выдвигаемых социальными движениями и придающих специфическую социальную форму культурным ориентациям» (425; 87). Отрицание эволюционизма и приписывание социальным движениям роли основных мобилизационных сил Турен связывал с возникновением «постиндустриального общества», в котором существенно увеличились «способнос 247

ти к самодеятельности» и расширился диапазон возможностей и вариантов выбора. Таким образом, «эти общества являются продуктом своих собственных действий, а не частью процесса исторической эволюции» (425; 84). Способность общества мобилизовать, преобразовывать себя, создавать структуры - уже подмеченная предыдущими авторами - Турен выявил гораздо более конкретно и соотнес ее с определенными историческими фазами.

Два других французских социолога, Мишель Крозье и Эрхард Фридберг, раскрыли взаимозависимость деятелей и систем (85). Подобно Турену, они начали с отрицания «законов истории». С их точки зрения, неправомерно рассматривать формы организации людей как полностью обусловленные внешним контекстом - социальным окружением.

Социальные изменения, считают они, - это непрерывная структурализация и переструктурализация той арены, на которой люди выполняют те или иные действия, стремясь найти решения встающих перед ними проблем и задач.

Коллективная деятельность подобного рода характеризуется свойственным ей творчеством, поскольку существует механизм «коллективного обучения», благодаря которому индивидуальные открытия и новации внедряются в социальную практику и встраиваются в систему. В результате не только меняются черты последней, но и трансформируется сам механизм преобразований. Не существует необходимых, неизбежных или «естественных» изменений, все они - продукт человеческой изобретательности, творчества и поиска. Осознание этого факта позволяет провозгласить «организационную свободу», т. е. реальную возможность противостоять структурным условиям. Авторы ввели понятие «обучающее общество», подразумевая под ним один из фундаментальных механизмов социальной самотрансформации - коллективное обучение. В этом заключается их главный вклад в развитие теории деятельности.

Энтони Гидденс и идея структурации

Участие в дискуссии британцев выразилось прежде всего в разработанной Энтони Гидденсом «теории структурации»* (147; 148; 149). Он отмежевался от всех теорий, типичных для «орто * Э. Гилденс использует понятие «структурация» (structuration), которое, в отличие от известного термина «структурирование», означает «самоструктурирование». (Ред.)

248

доксального консенсуса», предполагающего материализацию социальных целостностей и социальный детерминизм деятелей (рассматривая их как «структурных и культурных болванов»). Сочетая подобную критику функционализма и структурализма с вдохновением, почерпнутым из различных отраслей «понимающей, или интерпретативной, социологии», Гидденс дошел до отрицания понятия самой структуры. Делая ударение на постоянно меняющейся природе социальной реальности, чей истинный онтологический субстрат лежит в действиях и взаимодействиях субъектов - людей, он предложил преобразовать статическое понятие «структура» в динамическую категорию «структурация», означающую описание коллективного поведения людей. «Наша жизнь проходит в трансформации» (147; 3), а ее основное содержание есть постоянное производство и воспроизводство общества. Таким образом, «изучать структурирование социальной системы означает изучать те пути, которыми эта система - в рамках применения общих правил и ресурсов и в контексте непреднамеренных результатов - производится и воспроизводится во взаимодействии» (147; 6). «Структурные свойства систем являются одновременно и средством, и результатом практики, в процессе которой формируются данные системы» (147; 69). Это - теорема «двойственной, или дуальной, структуры».

Конечным двигателем «структурирования» являются люди деятели (или «агенты»), множество индивидов в их повседневном поведении. При этом «все социальные деятели знают очень много об условиях и последствиях того, что они делают в своей повседневной жизни» (149; 281). Скрупулезный анализ «практического» и «дискурсивного» сознания выходит далеко за пределы ранней «интерпретативной социологии», но не ведет к односторонней абсолютизации. Некоторые условия признаются непознаваемыми, а некоторые следствия - непреднамеренными. Отсюда вытекает, что если даже рассматривать историю как непрерывный продукт деятельности, как созданную из «событий, двигателем которых является индивид» (149; 9), то это вовсе не означает, что продукт совпадает с намерениями: «Человеческая история создается целенаправленной деятельностью, но не является преднамеренным проектом, она постоянно срывает попытки сознательно вести ее в определенном направлении» (149; 27).

Другой характерной чертой людей-агентов является их материальная (телесная, биологическая) конституция и, следовательно, неизбежная подчиненность времени и пространству. «Телесность человека накладывает строгие ограничения на его способность к передвижению и восприятию» (149; 111). Эта весьма простая констатация оказывается невероятно сложной, и социологи редко отваживаются принять ее.

Благодаря Гидденсу, деятельность окончательно признается как воплощение индивидуальных человеческих существ. Теперь никто уже не подвергает сомнению тот факт, что человеческое общество формирует не какая-то тенденция системы или ориентированные на изменения коллективы, классы, движения, а повседневное поведение обычных людей, часто далеких от каких-либо реформистских намерений. Несомненно, по богатству и глубине детального анализа индивидуальных деятелей Гидденс идет гораздо дальше любого другого автора в разгадке тайны деятельности.

Том Берне и группа из Уппсалы: теория систем правил *

Другая часть уравнения «деятельность - структура» выведена Томом Р. Бернсом и Еленой Флэм в «теории систем правил» (70). Хотя авторы и заявляют, что преследуют цель «навести мосты между уровнями структур и деятелей» (70; 9), тем не менее они сосредоточивают внимание не на деятелях, которые формируют, а на структурах, которые формируются. Последние они рассматривают в нормативных терминах как комплексные сети правил. «Человеческая деятельность - при всем ее необычайном разнообразии и при всей оригинальности - организуется и управляется в основном социально определенными правилами, а также системами правил» (70; viii). Поскольку авторы работают в Уппсале (Швеция), невольно возникает вопрос: не есть ли это бессознательный отголосок или сознательное продолжение важного направления шведской социологии, известного под названием «школы Уппсалы», а именно нормативной онтологии социального мира, разработанной Торгни Сегерштедтом (352). «Каждый вид взаимодействия и кооперации должен предполагать некоторые общие нормы. Лишь имея общие нормы и общезначимые символы, мы можем предсказывать» (352; 12).

Основным направлением упомянутой теории является сложный анализ социальных правил, которые составляют «глубинные

* Теорию Т. Бернса П. Штомпка называет «Rule-systems theory», т. е. буквально теорией систем-правил. Из дальнейшего изложения видно, что Берне различает систему правил и систему режимов применения этих правил как целостности. Соответственно смыслу в тексте настоящего перевода встречается и выражение «социальные правила систем». В любой данной системе есть множество систем правил, относящихся к разным сферам деятельности (экономике, управлению и т. д.). (Ред.)

250

структуры человеческой истории» (70; ix). Они делятся на три типа «модулей»: система правил, режим правил и грамматику. Системы правил включают в себя правила, «зависящие от контекста и обладающие временной спецификой, - правила, применяемые для структурирования и регулирования социальных взаимодействий, выполнения определенной деятельности, специфических заданий или взаимодействия в социально обусловленных формах» (70; 13). Режимы правил поддерживаются социальными санкциями, сетями власти и контроля и, следовательно, приобретают объективный, внешний характер в человеческом восприятии. Они близки к тому, что обычно называется инструкциями (в нормативном смысле этой общей категории). На индивидуальном уровне системы обращаются в «грамматику социальных действий», используемую для структурирования и регулирования взаимодействий друг с другом в определенных ситуациях или сферах деятельности (70; 14).

Столь сложная и многомерная нормативная сеть рассматривается не как данность, в традиционном дюркгеймовском смысле, а как продукт человеческой деятельности. «Социальные системы правил являются человеческими конструкциями» (70; 30). «Люди постоянно формируют и изменяют социальные системы правил» (70; 206) тремя способами: создавая, интерпретируя и применяя их. Вся эта деятельность является областью социальных конфликтов и борьбы, специфической «политикой» формирования правил. Возникая в человеческих действиях, правила систем, в свою очередь, влияют на них. В полном соответствии с Гидденсом, авторы говорят о «дуализме отношений». С одной стороны, социальные правила систем организуют и регулируют такие социальные взаимодействия, как обмен или политическое соревнование, определяют, кто допускается к участию, какие взаимодействия считаются законными, где и как они могут выполняться, и т.д. С другой стороны, процессы взаимодействий служат основой для формирования и изменения систем правил, равно как и для их интерпретации и применения (70; 10-11).

Так, «люди своими действиями преобразуют условия этих действий» (70; 3). Ключ к такому «дуализму» можно обнаружить в историческом измерении человеческой реальности: «Системы, которым следуют люди в наши дни, вырабатывались в течение длительного времени. Благодаря взаимодействию социальные группы и сообщества поддерживают и распространяют системы правил на будущее» (70; 29). Берне и Флэм добавляют к теории деятельности богатый анализ нормативных структур, который подкрепляют детальным разбором эмпирических случаев, наиболее

251

характерных для современного общества. К ним относятся экономические рынки, бюрократия и технологические комплексы.

Маргарет Арчер и теория морфогенеза

Еще один британский участник дискуссии, Маргарет С. Арчер, включилась в споры о деятельности в 1982 г. несколько деструктивным образом, резко критикуя «теорию структурации» Гидденса (19). Но вскоре она перешла к конструктивной стадии своей работы, предложив собственную версию - «теорию морфогенеза»; кульминацией этой стадии стала работа «Культура и деятельность» (1988). Основное достоинство морфогенетической перспективы заключается в осознании того, что «уникальной чертой, отличающей социальные системы от органических или механических систем, является их способность подвергаться радикальному переструктурированию» (21; xxii), чем они в конечном счете обязаны человеку (19; 59).

Центральное понятие морфогенеза относится «к сложному взаимовлиянию структур и действий, которое происходит в данной форме, структуре или при данном состоянии системы» (19; xxii). При изучении подобных взаимовлияний необходимо руководствоваться принципом «аналитической», а не «концептуальной дуальности». Согласно первому, в ходе анализа действия и структуры разделяются, поскольку «эмерджентные* свойства социокультурных систем предполагают прерывность между начальным взаимодействием и их конечным продуктом» (19; 61). В противоположность этому, принцип дуальности чреват потерей «центральной конфляции» - элизии (соединения) двух элементов, утрачивающих автономию друг от друга или независимость от одного из них или обоих сразу»** (21; xxii).

* Эмерджентный - букв.', возникающий самопроизвольно. В социологическом смысле «эмерджентный» означает «отвечающий на данную ситуацию, или активно реагирующий на воздействия (изнутри системы или извне) в каждый данный момент». Эмерджентные свойства - это способность социокультурных систем быть активными, реагирующими на события данного момента. {Ред.)

** Здесь М. Арчер использует термин «конфляция» (conflation), заимствованный из лингвистики и означающий образование нового слова из двух автономных корней (например, «взаимодействие» есть соединение «взаимный» и «действие». Соединение этих слов и обозначается лингвистическим термином (elision) «элизия»). В данном случае имеется в виду следующее. Принцип концептуальной дуальности структуры агента, в отличие от принципа гносеологической дуальности, не позволяет, с точки зрения М. Арчер, рассматривать процесс совмещения структуры и агента в нечто целое при сохранении их автономности друг от друга и даже от этого новообразования. (Ред.)

252

В пользу аналитической дуальности можно выдвинуть два аргумента. Один - методологический. Представление о действии и структуре как о составляющих друг друга элементах препятствует «изучению их взаимной игры» и, следовательно, не позволяет обнаружить «их взаимовлияние» (21; 13-14). Другой, более явный, аргумент имеет онтологический характер: в данном случае действие и структура в самом деле различны, поскольку «структурное обусловливание», «социальное взаимодействие» и последующая «разработка структуры» происходят в различные временные моменты (19; 61). «Структура логически питается действиями, которые ее трансформируют; и «разработка структуры» логически отстает по времени от этих действий» (19; 72). Что касается культуры, то ее будущее формируется в настоящем из наследия прошлого благодаря текущим инновациям» (21; xxiv). Так принцип дуальности подводит ко второму предположению, типичному для теории морфогенеза, а именно о циклической природе взаимоизменений действия-структуры.

В последней работе Арчер выдвигает еще один тезис: «Деятельность не только способствует структурным и культурным изменениям, но и сама изменяется в ходе этого процесса» (22; 2). Данный тезис открывает новые возможности для исследования «морфогенеза деятельности». В таком контексте проявляются и важнейшие черты деятельности - способность к размышлению, целенаправленность, стремление к продвижению и новациям, сопряженные с возможностью реализации человеческой «способности к познанию» или всезнанию (22; 5). Два типа субъектов - «корпоративые агенты» и «первичные агенты» - тоже обладают различными характеристиками с точки зрения их морфогенеза. Таким образом, к теории морфогенеза добавляется третий принцип. Арчер называет его «двойным морфогенезом» и описывает как процесс, «в котором формирование и структуры, и деятельности является результатом их взаимодействия. Структура есть совместно вырабатываемый результат взаимодействия: деятельность формируется и изменяет структуру в процессе собственного изменения» (22; 33). Наверное, наиболее важным положением теории Арчер является привязка диалектики к историческому времени.

Деятельностный коэффициент

От Бакли до Арчер споры по поводу деятельности описали полный круг, и теория действия значительно обогатилась. Социальная реальность стала восприниматься в виде некоторого ко 253

эффициента деятельности. Суммируя наследие теории деятельности, я предлагаю описать эту концепцию как комплекс шести онтологических положений: 1 ) общество есть процесс и постоянно подвергается изменениям; 2) изменения имеют в основном внутреннее происхождение и принимают форму самотрансформации; 3) в качестве конечного двигателя изменений выступают индивиды и социальные коллективы; 4) направление, цели и скорость изменений являются предметом соревнования между многими деятелями и становятся областью конфликтов и борьбы; 5) действие происходит в контексте данных структур, которые оно в свою очередь формирует, в результате чего структуры выступают в качестве и производителя, и продукта; 6) взаимообмен действиями и структурами происходит благодаря смене фаз творчества деятелей и структурной детерминации.

Развитие теории действия начинает осознаваться как центральная проблема социологического теоретизирования. Это признают не только ее основатели, которые заявляют, что «проблема структуры и действия справедливо рассматривается как основная тема современной социальной теории» (21; ix), но и другие авторы, полагающие, что «через некоторое время она обещает стать той теоретической областью, в которой можно ожидать значительного продвижения» (81; 1350).

жүктеу/скачать 5 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: