Metallica
(что для подростка в 1998-м было
равнозначно смертному приговору после страшных пыток). Отец брал
меня с собой на работу по утрам и заставлял без конца раскладывать
бумаги по папкам. А когда период домашнего обучения закончился,
меня отдали в маленькую частную христианскую школу, где, как вы
понимаете, я чувствовал себя дискомфортно.
Но как раз когда я завязал с прошлым, стал паинькой и научился
ответственности, родители решили развестись.
Я рассказываю вам это лишь для того, чтобы показать: юность моя
была такая, что глаза бы не глядели. Месяцев за девять я потерял всех
друзей, компанию, законные права и семью. Впоследствии, когда мне
будет за двадцать, мой терапевт назовет это «настоящим
травматическим дерьмом», и у меня уйдет десять с лишним лет на то,
чтобы вылезти из него и стать менее эгоистичным и претенциозным
ублюдком.
Однако вот в чем состояла главная проблема в нашей семье. Не в
том, что говорилось или делалось что-то ужасное. Она состояла в том,
что важные вещи
не
делались и
не
говорились. Семья укрывала свою
жизнь под таким покровом секретности, под каким Уоррен Баффетт
прятал источник своих денег, а Дженна Джеймсон — свои связи. Тут
нам не было равных. Хоть бы вокруг нас горел дом, на это родители
все равно бы сказали: «Да нет, все нормально. Может, чуток
жарковато, но в целом ничего».
Когда они разводились, никто не бил посуду, не хлопал дверями и
не скандалил по поводу того, кто кого трахает. Однажды они заверили
нас с братом, что нашей вины тут нет, и дали время для вопросов и
ответов (да, вы правильно прочли) насчет того, как теперь все
устроится. Не пролилась ни одна слеза. Ни разу не был повышен
голос. Однажды мы с братом подслушали, как родители выясняют
отношения: «Никто никого не обманывал». Как мило! Может, чуть-
чуть жарковато, а так ничего.
Поймите правильно: мои родители — хорошие люди. Я ни в чем их
не виню (во всяком случае больше не виню). И я очень их люблю. У
каждого из них, как и у всех родителей (в том числе
их
собственных
родителей), своя история жизни, со своими перипетиями и
проблемами. Как и все родители, мои родители с самыми лучшими
намерениями передали часть своих проблем мне. Так, наверное, будет
и у меня с моими детьми.
Когда в нашей жизни появляется «настоящее травматическое
дерьмо», мы подсознательно думаем, что перед нами проблемы,
которые
в
принципе
нерешаемы.
И
эта
предполагаемая
неспособность решить проблемы заставляет нас чувствовать себя
несчастными и беспомощными.
И этим дело не ограничивается. Если у нас есть нерешаемые
проблемы, наше подсознание делает вывод: мы либо уникально
одаренные, либо уникально ущербные. Мы не такие как все. А значит,
и правила для нас должны быть отдельными.
Иными словами, мы достойны чего-то особого.
Беды юности создали во мне ощущение, что я «вправе», не
покидавшее меня и в начале взрослой жизни. Но у Джимми
аналогичный настрой проявлялся в бизнесе, где он вечно претендовал
на гениальные идеи, а у меня он сказался на отношениях, особенно с
женщинами. Травма затрагивала близость и приятие, поэтому я
ощущал постоянную потребность в компенсации. Мне снова и снова
нужно было доказывать себе, что меня любят и принимают. В
результате я прилепился к женщинам, как кокаинщик к снеговику из
кокаина. Я уходил с головой в любовь, захлебывался ей — и тонул.
Я стал игроком: игроком незрелым и эгоистичным, хотя и подчас
обаятельным. Значительная часть десятилетия ознаменовалась
длинной серией поверхностных и нездоровых отношений.
Секс был приятен, но желал я не столько секса, сколько
самоутверждения. Меня хотели; меня любили; впервые на моей
памяти я был
достоин
. Жажда самоутверждения быстро создала
умственную тягу к самоупоению и излишествам. Я считал себя вправе
говорить и делать все, что хочу: нарушать доверие, пренебрегать
чужими чувствами, а затем прикрываться говнистыми, пустыми
оправданиями.
Да, в это время были и свои радости, и свои удовольствия. На
своем пути я встречал также очень хороших женщин. Но в общем и
целом жизнь шла наперекосяк. Зачастую я сидел без работы, жил у
приятелей или у мамы, пил больше необходимого и отвратил от себя
немало людей, хорошо ко мне относившихся. А когда встречал
женщину, которая мне действительно нравилась, мой эгоизм пускал
все под откос.
Чем глубже боль, тем беззащитнее мы ощущаем себя в наших
проблемах и тем больше развязываем себе руки в попытке
компенсировать проблемы. Эта установка работает одним из двух
способов:
1. Я замечательный, а остальные — уроды, поэтому я заслуживаю
особого обращения.
2. Я урод, а остальные — замечательные, поэтому я заслуживаю
особого обращения.
С виду противоположные вещи, но эгоистическая начинка
одинаковая. Люди, которые считают себя особенными, часто
колеблются между обеими крайностями. То они на вершине мира, то
у его дна: в зависимости от дня недели и эффективности самообмана.
Большинство людей справедливо сочтут Джимми законченным
нарциссом и мудаком. Но это потому, что в своем дурацком
самомнении он меры не знает. Зачастую труднее распознать
претензию на исключительность в людях, которые ощущают себя
ущербными и недостойными окружающих.
Ведь постоянно считать себя жертвой — ничуть не меньший
эгоизм, чем пребывать в упоении собой. Нужно не меньше сил и
мании величия, чтобы верить в уникальную непреодолимость своих
проблем, чем чтобы верить в их отсутствие.
Однако уникальных проблем вообще не бывает! С такими
проблемами, как у вас, миллионы людей жили в прошлом, живут
сейчас и будут жить в будущем. Очень возможно, что такие люди есть
и среди ваших знакомых. Это не умаляет проблем и не означает, что
вам не должно быть больно. Это не означает, что в каких-то
обстоятельствах вы напрасно считаете себя жертвой.
Это означает одно: вы не уникальны.
Зачастую осознание лишь этого факта — что в серьезности и
болезненности ваших проблем нет ничего особенного — становится
первым и важнейшим шагом к их решению.
Почему-то все больше и больше людей, особенно молодых,
забывают об этом. Многие профессора и педагоги отмечают
отсутствие эмоциональной устойчивости и избыток эгоистических
требований у нынешней молодежи. Нередко книги убирают из
школьной программы лишь потому, что они кого-то раздражают.
Ораторам и профессорам затыкают рот, изгоняют их из кампусов за
сущую ерунду: скажем, за мнение, что какие-то костюмы на Хэллоуин
не оскорбительны. Психологи констатируют: как никогда много
учеников переживают крайний эмоциональный стресс из-за самых
обычных школьных проблем — ссоры с одноклассником, плохой
отметки на уроке.
Странно, что в эпоху всеобщей коммуникации ощущение своей
неповторимости
достигло
максимума.
Нечто
в
современной
технологии позволяет разгуляться нашим комплексам как никогда
раньше. Чем больше свободы выражения нам дают, тем больше мы
хотим освободиться от нужды иметь дело с людьми, которые не
согласны с нами или расстраивают нас. Чем чаще мы сталкиваемся с
противоположными точками зрения, тем больше недовольны, что эти
точки зрения существуют. Чем легче и свободнее от проблем
становится наша жизнь, тем более уникальными мы считаем
оставшиеся проблемы.
Без сомнения, интернет и социальные сети — настоящее чудо. Во
многих отношениях наше время — лучшее в истории. Но быть может,
в социальном плане эти технологии дают и нежелательный побочный
эффект. Технологии, которые принесли свободу и знания столь
многим людям, внушили многим и чувство уникальности, какого не
знали их предки.
Достарыңызбен бөлісу: |