Учебное пособие Согласно Федеральному компоненту
жүктеу/скачать 0,63 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Н. Ф. ФЕДОРОВ
- К.Э.ЦИОЛКОВСКИЙ 6. Прогресс земного человечества
- 8. Переселение к иным солнцам
А. ШВЕЙЦЕР [Этика благоговения перед жизнью] Если познание будет давать только то, что оно может познать, то воля будет получать всегда одно и то же знание, а именно: во всем и всех явлениях заложена воля к жизни… Прогресс науки состоит только в том, что она все точнее описывает явления, в которых обнаруживается многообразная жизнь, открывает нам жизнь там, где мы раньше не подозревали и дает в руки средство, с помощью которого мы можем так или иначе использовать познанный процесс развития воли к жизни… Всякое истинное познание переходит в переживание. Я не познаю сущность явлений, но я постигаю их по аналогии с волей к жизни, заложенной во мне. Таким образом, знание о мире становится моим переживанием мира. Познание, ставшее переживанием, не превращает меня по отношению к миру в чисто познающий субъект, но возбуждает во мне ощущение внутренней связи с ним. Оно наполняет меня чувством благоговения перед таинственной волей к жизни, проявляющейся во всем. Оно заставляет меня мыслить и удивляться и ведет меня к высотам благоговения перед жизнью. Здесь оно отпускает мою руку. Дальше оно может меня не сопровождать. Отныне моя воля к жизни сама должна найти дорогу в жизни… Как в моей воле к жизни заключено стремление продолжить жизнь и после таинственного возвышения воли к жизни, стремление, которое обычно называется желанием, и страх перед уничтожением и таинственным принижением воли к жизни, который обычно называют болью, так эти моменты присущи и воле к жизни, окружающей меня, независимо от того, высказывается ли она или остается немой. Этика заключается, следовательно, в том, что я испытываю побуждение высказывать равное благоговение перед жизнью как по отношению к моей воле к жизни, так и по отношению к любой другой. В этом и состоит основной принцип нравственного. Добро то, что служит сохранению и развитию жизни, зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей. Фактически можно все, что считается добрым в обычной нравственной оценке отношения человека к человеку, свести к материальному и духовному сохранению и развитию человеческой (384) жизни, и к стремлению придать ей высшую ценность. И наоборот, все, что в отношениях людей между собой считается плохим, можно свести в итоге к материальному и духовному уничтожению или торможению человеческой жизни, а также к отсутствию стремления придать жизни высшую ценность. …Поистине нравственен человек только тогда, когда он повинуется внутреннему побуждению помогать любой жизни, которой он может помочь и удерживается от того, чтобы причинить живому какой‑либо вред. Он не спрашивает, насколько та или иная жизнь заслуживает его усилий, он не спрашивает также, может ли она и в какой степени ощутить его доброту. Для него священна жизнь как таковая. Он не сорвет листочка с дерева, не сломает ни одного цветка и не раздавит ни одного насекомого. Когда он летом работает при лампе, то предпочитает закрыть окно и сидеть в духоте, чтобы не увидеть ни одной бабочки, упавшей с обожженными крыльями на его стол. Если, идя после дождя по улице, он увидит червяка, ползущего по мостовой, он подумает, что червяк погибнет на солнце, если вовремя не доползет до земли, где может спрятаться в щель и перенесет его в траву. Если он проходит мимо насекомого, упавшего в лужу, то найдет время бросить ему для спасения листок или соломинку. Он не боится, что будет осмеян за сентиментальность. Такова судьба любой истины, которая всегда является предметом насмешек до того, как ее признают… Сегодня кажется не совсем нормальным признавать в качестве требования разумной этики внимательное отношение ко всему живому, вплоть до низших форм проявления жизни. Но когда‑нибудь будут удивляться, что людям потребовалось так много времени, чтобы признать несовместимым с этикой бессмысленное причинение вреда жизни. Этика есть безграничная ответственность за все, что живет. Но как ведет себя этика благоговения перед жизнью в конфликтах, которые возникают между внутренним побуждением к самоотречению и необходимостью самоутверждения? И я подвержен раздвоению воли к жизни. В тысячах форм моя жизнь вступает в конфликт с другими жизнями. Необходимость уничтожать жизнь или наносить вред ей живет также и во мне. Когда я иду по непроторенной тропе, то мои ноги уничтожают крохотные живые существа, обитающие на этой тропе, или причиняют им боль. Чтобы сохранить свою жизнь, я должен оградить себя от других жизней, которые могут принести мне вред. Так, я могу преследовать мышь, живущую в моей комнате, могу убить насекомое, гнездящееся в доме, могу уничтожить бактерии, которые подвергают мою жизнь опасности. Я добываю себе пищу путем уничтожения растений и животных. Мое счастье строится на вреде другим людям. (385) Как же оправдывает этика эту жестокую необходимость, которой я подвержен в результате раздвоения воли к жизни? Обычная этика ищет компромиссов. Она стремится установить, в какой мере я должен пожертвовать моей жизнью и моим счастьем и сколько я должен оставить себе за счет жизни и счастья других жизней. Таким образом она создает относительную, прикладную этику… Этика благоговения перед жизнью не признает относительной этики. Она признает добрым только то, что служит сохранению и развитию жизни. Всякое уничтожение жизни или нанесение ей вреда независимо от того, при каких условиях это произошло, она характеризует как зло. Она не признает никакой практической взаимной компенсации этики и необходимости. Абсолютная этика благоговения перед жизнью всегда и каждый раз по‑новому полемизирует в человеке с действительностью. Она не отбрасывает конфликт ради него, а вынуждает его каждый раз самому решать, в какой степени он может оставаться этическим и в какой степени он может подчиняться необходимости уничтожения или нанесения вреда жизни и в какой мере, следовательно, он может взять за все это вину на себя. Человек становится более нравственным не благодаря идее взаимной компенсации этики и необходимости, а благодаря тому, что он все громче слышит голос этики, что им овладевает все сильнее желание сохранить и развивать жизнь, что он становится все более твердым в своем сопротивлении необходимости уничтожения и нанесения вреда жизни. В этических конфликтах человек может встретить только субъективные решения. Никто не может за него сказать, где каждый раз проходит крайняя граница настойчивости и сохранения и развития жизни. Только он один может судить об этом, руководствуясь чувством высочайшей ответственности за судьбу другой жизни. Что говорит этика благоговения перед жизнью об отношениях между человеком и творением природы? Там, где я наношу вред какой‑либо жизни. Я должен ясно сознавать, насколько это необходимо. Я не должен делать ничего, кроме неизбежного, – даже самого незначительного. Крестьянин, скосивший на лугу тысячу цветков для корма своей коровы, не должен ради забавы сминать цветок, растущий на обочине дороги, так как в этом случае он совершает преступление против жизни, не оправданное никакой необходимостью. Те люди, которые проводят эксперименты над животными, связанные с разработкой новых операций или с применением новых медикаментов, те, которые прививают животным болезни, чтобы использовать затем полученные результаты для лечения людей, никогда не должны вообще успокаивать себя тем, что их жестокие (386) действия преследуют благородные цели. В каждом отдельном случае они должны взвесить, существует ли в действительности необходимость приносить это животное в жертву человечеству. Они должны быть постоянно обеспокоены тем, чтобы ослабить боль, насколько это возможно. Швейцер А. Культура и этика. – М., 1973. – С. 305‑308, 314 – 316. Н. Ф. ФЕДОРОВ Труд всеобщего воскрешения, начатком которого было Воскресение Христово, не прекращался, хотя в то же время не останавливалось и противодействие ему. Труд Запада в деле воскрешения, в коем и мы принимали некоторое участие, может быть назван воскрешением мертвых; ибо какое другое имя может быть дано этому собиранию различных памятников, вещественных и письменных, кои сохранились от самых отдаленных времен с целью восстановить образ только мира в области мысли (т. е. совершить мысленное или мнимое воскрешение). Кроме этого собирания различных остатков, или останков (реликвий), прошедшего, наука имеет в своем распоряжении, для попыток воспроизведения явлений жизни в малом виде, лаборатории, физические кабинеты и т. д. Затем остаются еще страдательные созерцания, или наблюдения над теми условиями, небесными и земными, от которых зависит жизнь. Этими тремя способами исчерпываются в настоящее время все средства науки для мысленного восстановления целого образа мира. Но если довольствоваться только мысленным восстановлением, в таком случае мы или никогда не можем быть убеждены, что этот образ соответствует действительности (это субъективное только знание), или же, если мы его примем за действительный образ мира, в таком случае этот образ, как его знает настоящая наука, будет изображением всеобщего шествия к смерти, сопровождаемое всякого рода страданиями; т. е. такое представление будет истинным мучением для человека, ибо созерцать страдания и смерть, не иметь возможности помочь и при этом не чувствовать мучения от такого созерцания могут только ученые, по самому своему положению не обязанные иметь ни сердца, ни воли, а один только ум. К тому же должно заметить, что пока наука находится в своей языческой, т. е. городской стадии развития, пока она есть только образ мира, каким он дается нам в нашем ограниченном опыте и остается в лабораториях и кабинетах, истинного единства между нею и религией быть не может. Сомнение для науки в таком состоянии обязательно, религия же при этом сама ограничивает свое дело храмом, пресуществлением вместо воскрешения, и самое собирание, производимое ею, будет бесцельно. В такой науке народ не принимал никакого участия, ибо для него, как не лишенного ни чувства, (387) ни воли, живущего сердцем и нуждающегося в деятельности, нужно не мертвое, не мнимое или мысленное, а живое, действительное воскресение; он не может найти утешения в воскрешении мнимом, в какие бы пышные фразы оно ни было облечено и как бы ни были соблазнительны эти фразы для сословий вроде адвокатов, ораторов, живущих фразами. Вот, например, как изображают это мнимое воскрешение: “Мир прошедший, покорный мощному голосу науки, поднимается из могилы свидетельствовать о переворотах, сопровождавших развитие поверхности земного шара (поднимается из могилы не для себя, не для жизни, а лишь для того, чтобы удовлетворить наше праздное любопытство); почва, на которой мы живем, это надгробная доска жизни миновавшей, становится как бы прозрачною, каменные склепы раскрылись; внутренности скал не спасли хранимого ими. Мало того, что полуистлевшие, полуокаменелые остовы обрастают снова плотью! Палеонтология стремится раскрыть закон отношения между геологическими эпохами и полным органическим населением их. Тогда все, некое живое, воскреснет в человеческом разумении, все исторгнется из печальной участи бесследного забвения, и то, чего кость истлела, чего феноменальное бытие совершенно изгладилось, восстановится в светлой обители науки, в этой области успокоения и увековечения временного” (Герцен. Письма об изучении природы). Впоследствии, впрочем, тот же писатель логику назвал кладбищем и в этом ближе подошел к истине. Все сказанное относительно того, что сделано Западом для мнимого, или мертвого, воскрешения, относится, конечно, к одной лишь чистой, неприкладной, науке. Но приложения науки случайны и не соответствуют широте ее мысли, иначе она вышла бы из рабства торгово‑промышленному сословию, которому в настоящее время служит; в этом служении и заключается характеристика западной науки, которая с тех пор, как из служанки богословия сделалась служанкою торговли, уже не может быть орудием действительного воскрешения. Если бы наука имела в виду быть вполне прилагаемой, то, развившись внутри торгово‑промышленного организма, она должна была бы выйти на свет, родиться в новую жизнь. Начало настоящей нынешней науки положено вместе с образованием особого городского сословия, с отделением города от села, имеющего дело с живою природою, живущего одною с природою жизнью; вместе с отделением мануфактурного промысла от земледелия полагаются основы мертвого, так называемого субъективного знания, мысленного или мнимого восстановления. Всякое ремесло должно прежде всего лишить жизни растение или животное, выделить из общего строя или хода предмет или вещь, чтобы произвести над ним свои операции. Среди таких‑то работ и родилась наука; мастерская была колыбелью физики и (388) химии. За этими эмпирически отвлеченными науками последовали, пошли тем же путем анализа, разделения и умозрительные. Все развитие этих последних состоит в разделении и отвлечении: человека наука рассматривает отдельно от условий его жизни, антропологию от космологии; точно так же душу отделяют от тела, психологию от соматологии; последняя также разделяется на физиологию и анатомию; словом, чем далее идет анализ, тем мертвеннее продукты его. Выше всего, казалось бы, стоит в этом отношении метафизика, эта мертвеннейшая из мертвых, отвлеченнейшая из отвлеченных. Однако есть еще онтология, наука о самом отвлеченном бытии, равнозначащем уже небытию. Поэтому понятно выражение Плотина (который в данном случае является представителем вообще спиритуализма – откуда и аскетизм), что состояние смерти есть самое философское понятие; и еще более ясно, почему Воскресение есть самое нефилософское понятие; Воскресение все собирает, восстановляет и оживляет, тогда как философия все разделяет, все отвлекает и тем умерщвляет, в конце же концов философия не только восстановление делает лишь мысленным, т. е. самым отвлеченным, но даже самый внешний, существующий мир благодаря созерцательной, сидячей недеятельной жизни обращается в представление, в психический лишь факт, в фантом; и такое превращение действительного мира в субъективное явление есть результат сословной жизни, функция мыслящего органа человечества. Но тем не менее все это необходимый, предшествующий момент, ибо прежде все нужно разложить, разделить, чтобы потом сложить и соединить, так как только смертью может быть попрана смерть. Нужно было дойти именно до такой глубины сомнения, чтобы только воссоздание, восстановление всего исчезнувшего и бессмертие исчезающего признать полным доказательством действительного существования, и для такого доказательства необходимо, чтобы мышление стало действием, чтобы мысленный полет превратился в действительное перемещение. Федоров Н. Ф. Философия общего дела // Сочинения. Т. 1. – М., 1982. – С. 61‑62, 314‑317. К.Э.ЦИОЛКОВСКИЙ 6. Прогресс земного человечества Сейчас мы касались только физического состояния космоса и пришли к выводу, что если и гаснут солнца, если и умирают Млечные Пути в отдельности, то в общем сколько солнц погаснет, столько и возникает снова. Так что вид Млечного Пути долго остается неизменно блестящим. (389) Так же и в группе млечных путей. Если и умирают временно некоторые из ее членов, то столько же и оживает. Следовательно, и обычный вид Эфирного острова в среднем постоянен. Далее нейдем, хотя впереди еще целая бесконечность непрерывно возрастающих периодов и групп, но все они ничтожны в сравнении с истинною бесконечностью. Теперь мы перейдем к жизни существ, к роли разума во Вселенной, Но для этого полезно сначала проследить возможную жизнь существ на Земле, прошедшее этой жизни, ее настоящее и будущее. Прошедшее есть постепенный переход от неорганической материи к органической мертвой, от органической мертвой к органической живой, от живой простой к живой сложности, т. е. от бактерий к человеку. Это достаточно исследовали биологи. Настоящее хоть и известно, но очень печально: существа едва вышли из пеленок, едва выделились из звериного бытия и составили группу человечества. Почти все звериные задатки еще крепки и приносят свои ужасные плоды в форме самоистребления и всякого рода бедствий. Только разум людей воссиял односторонне, дал познание природы, но не дал сил одолевать звериные инстинкты. Тот же разум выяснит их, одолеет и устранит тогда все человеческие несчастья. Кроме того, не забудем, что не все человечество выдвинулось и умом, а только миллионная часть его, несколько тысяч особей. Ничтожный процент человечества глубоко воспринял это движение. Около 30 процентов восприняло его малосознательно, а огромное большинство людей находится еще в первобытном состоянии полного невежества. На что же мы можем еще надеяться? Какова картина будущего прогресса человечества: технического, физического и нравственного? Если мы от мертвой материи перешли к живой, к сознанию, к современному умственному и техническому прогрессу, то что же выйдет из нас через миллионы лет! Все три стороны развития Земли и ее обитателей будут шествовать одновременно. Одно без другого немыслимо, практически невозможно. Начнем с важнейшего – с нравственного прогресса. Распространяются знания. Каждый получит столько сведений, сколько может вместить его ум. Знание полезного вредного для человека станет очевидным. Выработаются и усвоятся социалистические идеалы. Уясните наиболее естественный и короткий путь к ним. В несколько сотен лет они постепенно осуществятся. Человечество сольется в одно целое и будет управляться единым избранным разумом. Возможность грандиозных боен все более и более устраняется. Человек ставится в условия, способствующие его правдивости и честной жизни. Нравственность и добрые качества улучшаются (390) подбором. Чем ниже качества людей, тем менее им дают возможность размножаться. Так человечество в течение тысяч лет преобразуется в совершенную породу и поднимется так же высоко, в сравнении с современным человеком, как последний высок в сравнении с обезьяной… Но наше воображение не может изобразить или превзойти действительность. Физическое развитие будет заключаться в улучшении здоровья, в увеличении продолжительности жизни, в красоте тела, в совершенстве органов чувств и движения, в плодовитости и т. п. До чего это может дойти – предугадать трудно. Может быть, умирать будут только по собственному желанию. Страдания рождения и смерти сойдут постепенно со сцены. Производительность женщины увеличится по мере надобности. Но все это непонятно без связи с техническим прогрессом. Согда объединится человечество, то будут управляться высшим избранным разумом, то оно будет идти к могуществу гигантскими шагами. Население достигнет полного довольства и будет быстро расти. Образуются трудовые армии, которые уничтожат с корнем всю дикую природу богатейших экваториальных стран и сделают ее здоровой, с желаемой температурой, с культурными растениями, полями и садами. Они прокормят население в 100 раз больше теперешнего. Далее сухие, песчаные и холодные пустыни сделают теплыми, плодородными и здоровыми. Жаркие пустыни станут таковыми же, с умеренною теплотою. Пути сообщения всех родов будут превосходны. Жилища, одежда, обстановка будут безукоризненны. Рабочий день дойдет до четырех часов. Население будет так велико, что приступят к преобразованию атмосферы (Атмосфера чрезвычайно разрядится и станет ясной, как на Марсе). Азот атмосферы, кислород и вода поглощались многочисленным населением, богатой флорой, органическими запасами и пр. Разница между температурой на горах и в долинах сделается незначительной. Атмосфера будет наиболее благоприятна для растений и человека. Животные мало‑помалу сойдут со сцены. Урожайность плодов увеличится в тысячи раз. Использование солнечной энергии дойдет до 50 процентов. Каждый человек будет обильно кормиться и получать все необходимое в сотни кв. метров поверхности суши. Воздух еще более разредится и будет состоять из небольшого количества углекислоты, азота, кислорода, водяных паров и некоторых других газов и паров. Будут попытки завладеть океаном с точки зрения земледелия. Вследствие разрежения атмосферы и слабых ветров, волнение в водах Земли будет очень ослаблено. Это позволит развести во всех океанах полезные, приносящие плоды водоросли. Последние почти уничтожат волнение, несмотря на остатки ветров. (391) Затем, кроме водорослей, выше их вознесутся плавающие полувоздушные растения, корни которых будут плавать в воде, а плоды будут превосходны и обильны. Население еще возросло раз в десять. В полярных странах температура давно уже непрерывно понижалась, по мере разрежения атмосферы и покрытия морей. Там непрерывно накоплялись огромные пласты снегов, давление которых в летнее таяние превращало их нижние слои в ледники. С каждым годом уровень океанских вод понижался вместе с плотами, а уровень полярных ледников повышался и площадь их увеличивалась. Они начали покрывать и дно северных морей. В несколько сотен лет вся вода из океанов испарилась и переместилась в полярные страны в виде ледников. Температура их была так низка, что там же могли найти место излишние для человека газы. Они также обратились в твердые тела. Непрерывно нарастающее давление в полярных странах понизило эти местности и повысило части земли без ужасных катастроф, так как совершалось постепенно, в течение чуть не тысячи лет. Атмосфера растений изолировалась теперь в оранжереях разного рода, сообразно свойствам растений. А атмосфера человека заключалась лишь в его жилищах. Кругом было непосредственное небо с малыми следами паров и газов. Непрерывный солнечный свет днем и ночное лучеиспускание тепла, комбинируясь между собою при посредстве особых приборов, давали желаемую температуру для растений. И человек совершенно не зависел от климата: он создавался по желанию и надобности. Океанов и морей не было. Обнажилось их дно и громадные залежи в нем руд, дорогих камней, минерального угля и т. д. Дно океанов превратилось в поля, сады и рудники. Ранее температура высоких местностей была невозможно холодней атмосферы. Теперь не было границы в этом отношении между вершинами гор и незанятыми теперь водой пропастями океанов. Даже на поверхности ледников, около полярных стран, в течение лета могли быть жилища и оранжереи с высокой температурой. Наоборот, экваториальные местности могли иметь, по желанию, низкую температуру, несмотря на широту и глубину места. Теперь легко было, благодаря отсутствию атмосферы, получать с помощью Солнца и лучеиспускания любую температуру, в любой части земли, от 2700 холода до 50000 тепла по Цельсию. И такие контрасты в температурах тел могли устраиваться чуть не рядом. Это имело громадное техническое значение. (392) К сжиганию растений прибегали реже, чем к использованию солнечных лучей. Последние давали тепло в жилищах, в банях, в прачечных. Они же давали: дезинфекцию, стерилизацию, уничтожение всех вредных существ и растений в почве. Тепло Солнца питало почти все фабрики, заводы и двигатели. Оно же служило для приготовления пищи и напитков. Лучи доставляли электричество и химическую силу. И то, и другое давало возможность сосредоточивать энергию в огромном количестве, когда это надо было. На каждого жителя Земли, на 100 кв. метров приходилось несколько лошадиных сил непрерывно действующей механической энергии. Понятно теперь, почему человек был господином земли, воды, воздуха, растений и животных. Состав атмосферы жилищ и растений менялся по желанию. Проводились дороги, уравнивалась суша ради них же. Способов сообщения было много, но все экипажи и вагоны опирались на твердую землю. Не было ни водного, ни воздушного сообщения (если не считать применения жидкостей и газов к ослаблению трения). Пора воздушных и водных сообщений в свое время достигла высшего расцвета, а потом вовсе иссякла. Были пути разных сортов. Все они имели разное устройство. Скорости движения тем были больше, чем длина дорог значительнее. Прекратились не только муки человека, но и муки животных, которых не стало. Изоляция и дезинфекция местностей их совершенно уничтожила. Вредные бактерии были изгнаны даже из крови и тела человека. Оставались всюду только полезные, как полезные растения. Мир же животных, даже будто полезных, должен был увянуть, исчезнуть. Убой высших животных и муки их прекратились. Даже морские животные исчезли, когда прекратился доступ света к водам и тем более, когда испарились самые океаны. Остатки разнообразных животных оставались только в обширных научных лабораториях. Но там существование было вечной масленицей. О них заботились, не убивали, не мучили и не позволяли им мучить друг друга. В вагонах была искусственная атмосфера, но сами они двигались в пустоте и потому могли приобретать громадные скорости, совершенно немыслимые даже в самой разреженной атмосфере. Конечно скорости поездов при малых перемещениях были малы. Но чем больше требовалось перемещение тел или людей, тем скорости эти были выше. Она могла доходить до 8, даже 11 километров и более в секунду. При первой скорости бесколесные экипажи и другие снаряды теряли тяжесть и носились кругом Земли как луны, не испытывая трения. Как небесные тела, они могли носиться вечно, не (393) опасаясь упасть на Землю. Мы говорим про небольшую высоту над Землей, где следы воздуха исчезли окончательно или не мешали стремительному движению. В нижних слоях эта скорость все‑таки ослаблялась и терялась. Растения на Земле остались только полезные. Найдено и выработано было и много новых родов. Все они в небывалой степени утилизировали солнечную энергию. Использование это доходило до 50 %. Но часть лучей Солнца использовались непосредственно на тепло, свет, химическую силу, электричество и механическую работу. Энергия запасалась, аккумулировалась, поглощалась, особенно на экваторе, и это было одним из способов понижать температуру места. Животными, заметно страдающими и радующимися, человек не пользовался. Оставались только немногие низшие, чувства которых немного превышали чувства растений. Человеком же вся земля была заполнена и размножение его было чудовищно. Оно всячески еще усиливалось. Куда же деваться родившимся? Начинается усиленный искусственный подбор, который выражается только в том, чтобы давать возможность быстро размножаться самым совершенным особям. Нашли и способ скорого размножения человеческой породы путем особых его приемов (Говорить об этом теперь не решаемся из опасения быть непонятыми и осужденными напрасно). 7. Человек овладевает Солнечной системой. Человечество одновременно и улучшалось во всех отношениях, и расселялось в Солнечной системе. Ее энергия может прокормить в два миллиарда раз больше существ, чем кормит Земля. Итак, поток жизни направился к Солнцу и остановился вокруг него в искусственных жилищах, устроенных и размещенных между орбитами Марса и Земли, а также и ближе и дальше от Солнца. Люди посетили свои планеты и их спутники. Неудавшуюся жизнь ликвидировали, т.е. милосердно уничтожили муки существ, как когда‑то их уничтожили на Земле для животных и несовершенных людей. Установили там жизнь новую и совершенную. Поставили стражу на всех планетах и во всех уголках Солнечной системы, где могла возродиться жизнь. Цель стражи не допускать ничего до мук. Пусть царит счастье и блаженство везде. Это было в интересах всех существ: разумных и несознательных. Действительно, атом живет жизнью космоса. Хорошо в космосе, хорошо и атому. Поэтому сознательные и совершенные существа во всей Вселенной стремились из истинного эгоизма везде устанавливать счастье и уничтожать горе. (394) Совершенное население быстро росло кругом Солнца. Солнечная система не только была благоустроена в отношении жизни, но и заселена довольно скоро, хотя для этого человечеству надо было умножиться в два миллиарда раз. Оно уже усовершенствовалось настолько, что дальше идти было некуда. Было множество разнообразных и совершенных, в своем роде, пород, приспособленных к разной тяжести, разным атмосферам, к жизни в пустоте, к жизни без пищи и т. д. Действительно, была даже выработана порода, которая могла жить лишь солнечными лучами. Для нее было достаточно одной лучистой энергии светила. Между тем они мыслили и жили как мудрецы и были счастливы. Их познание космоса было так высоко, что мы не в силах его описать. 8. Переселение к иным солнцам Размножение же продолжалось, а энергии лучей Солнца было для населения недостаточно. Как же быть? Конечно, можно было приостановить население. Это было в руках человека, как и теперь. Но зачем, когда в космосе есть еще бесчисленное множество солнц с их девственными лучами! Но, может быть, они уже заселены… Давно начались сношения с иными солнечными системами, с их разумными существами. Были признаки, по которым можно узнать свободные, не занятые, пустующие солнечные системы. Вот туда то и решили направить избыток населения, оказавшийся не по силам нашему Солнцу. Таким образом, в короткое время заселилось множество солнечных систем. Несовершенную жизнь в них ликвидировали и заменили совершенной. Это было своего рода суд. Но суд не страшный, а милостивый и выгодный для несовершенных: после их безболезненного естественного умирания без потомства они оживали для лучшей жизни. Расстояния между солнцами не то, что между планетами. Если межпланетные путешествия требовали годов, то межсолнечные – сотен тысяч лет. Такие времена мы не считаем громадными. Да и что такое время! Разве есть в нем недостаток! Разве природа скупо его отпустила! Свет требует для своего прохождения между разными солнечными системами десятков лет. Движение снарядов не может быть так быстро, но оно может сравняться с планетными скоростями и дойти до 300 кило [метров] в секунду, а может быть, и больше. Но и тогда потребуется десятки тысяч лет при достижении ближайших солнц. Поезда, отправляющиеся для такого путешествия, были громадны не столько по числу пассажиров, сколько по запасам энергии и материалов, которых должно было хватить на тысячи лет пути в холодной звездной пустыне. (395) Трудное путешествие! Не будут ли рассыпаться и разрушаться все тела, орудия и экипажи от холода, как рассыпается от него олово! Но против этого можно употребить непрерывное внутреннее нагревание. А наружная неизбежно холодная оболочка может быть построена из особого материала, который не боится холода. Во время пути путешественники жили, как всегда, нисколько не страдая. Часть их вымирала, часть оставалась в живых – лично или в виде новых поколений. Потребная для пути скорость еще приобреталась на родине, у нашего Солнца, силою его лучей. Приостанавливалась она или преобразовывалась запасами энергии, а то теми же солнечными лучами (только иных солнц). Попадали в заранее известные пустынные места, ждавшие заселения или с неудачей, недоразвившейся или уродливой жизнью… Вот что может произойти с земным населением. Его дорога – от камней к сложным соединениям, от последних к бактериям, далее – к мягкотелым, рыбам, пресмыкающимся, гадам, млекопитающим, человеку и высшим существам. Что тут невозможного и как может быть иначе? Если минералы преобразовались в человека, то как же человеку не избавиться от своих недостатков и не достигнуть высшей формы? Уже теперь, среди человечества, мы видим необыкновенных по своим свойствам членов: они никогда не болеют, другие доживают чуть ли не до двухсот лет, третьи гениально делают великие изобретения, открывают истины, обладают необыкновенной памятью, отличаются высокой нравственностью, красотою ума, красноречием, разными талантами. Стоит только поставить таких людей в условия благоприятного размножения, и они заполнят Землю. Теперь скажем нечто еще в отношении технического прогресса. Если пассивный камень, глупое животное дошло, развиваясь, в настоящее время до постижения Вселенной, до железных дорог, пароходов, фабрик, аэропланов, телеграфов, радио, говорящих машин и т. д., то почему же не надеяться, даже как же можно сомневаться, что прогресс пойдет далее и доведет нас до победы над всей планетной системой и окружающими нас солнцами. Современный поражающий нас прогресс техники, собственно, дело нескольких сотен лет. Но впереди еще тысячи, миллионы, биллионы лет! Как же возможно быть неуверенным в изложенную тут в сущности скромную и узкую картину будущего. Ведь никакого воображения не хватит его предвидеть и изобразить в полной мере. О чем говорим мы исполнится с избытком и есть минимум. Действительность почти всегда опережает воображение пророков. Пушкин надеялся, что через сотню лет в России будет достаточно шоссейных дорог. Но прошел век, и (396) построено множество железных путей, чего, он, конечно, не предвидел. Огюст Конт не только не мечтал, но даже находил совершенно невозможным для науки узнать когда‑нибудь состав небесных тел. Но и это узнали. Да и кто из самых гениальных людей древности предвидел настоящее? Так и мы его в полной мере предвидеть не можем… (397) Циолковский К. Э. Живая Вселенная // Вопросы философии.– 1992. – № 6. – С. 148‑154 . жүктеу/скачать 0,63 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|