Учебное пособие Согласно Федеральному компоненту
жүктеу/скачать 0,63 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- А. КАМЮ
- М. ХАЙДЕГГЕР
- В истории морали
- Хорошего человека
Ж.‑П. САРТР У каждого человека свои природные координаты: уровень высоты не определяется ни притязаниями, ни достоинствами – все решает детство… …Во всех детях есть искра Божия, они ни в чем не уступают поэтам, ведь поэты – те же дети… …Смерть преследовала меня, как наваждение, потому что я не любил жизни. Этим объясняется ужас, который мне внушала смерть…
…Существуют две разновидности экзистенциалистов: во‑первых, это христианские экзистенциалисты… и, во‑вторых, экзистенциалисты‑атеисты. Тех и других объединяет лишь убеждение в том, что существование предшествует сущности… (344) …Человек просто существует, а он не только такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он представляет себя уже после того, как начинает существовать, и после этого прорыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из себя делает… …Человек – это прежде всего проект, который переживается субъективно, а не мох, не плесень и не цветная капуста… …Наш исходный пункт – это субъективность индивида, он обусловлен и причинами чисто философского порядка. В исходной точке не может быть никакой другой истины, кроме: “Я мыслю, следовательно существую”. Это абсолютная истина сознания, постигающего самое себя… …Если невозможно найти универсальную сущность, которая была бы человеческой природой, то все же существует некая общность условий человеческого существования… Сартр Ж.‑П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. – М., 1989. – С. 321‑323, 335‑336. …По появлении человека среди бытия, его “облекающего”, открывается мир. Но исходный и существенный момент этого появления – отрицание. Так мы добрались до первого рубежа нашего исследования: человек есть бытие, благодаря которому возникает ничто. Но вслед за этим ответом тотчас возникает другой вопрос: что такое человек в его бытии, если через человека в бытие приходит ничто? …Бытие может порождать лишь бытие, и если человек включен в этот процесс порождения, выйти из него он может, лишь выходя за пределы бытия. Коль скоро человек способен вопрошать об этом процессе, то есть ставить его под вопрос, предполагается, что он может обозревать его как совокупность, то есть выводить самого себя за пределы бытия, ослабляя вместе с тем структуру бытия… …Свобода не может быть понята и описана как обособленная способность человеческой души. Мы старались определить человека как бытие, обусловливающее появление ничто, и это бытие явилось нам как свобода. Таким образом свобода – как условие, необходимое для нигилирования ничто, – не может быть отнесена к числу свойств, характеризующих сущность бытия человека. Выше мы уже отмечали, что существование человека относится к его сущности иначе, чем существование вещей мира – к их сущности. Свобода человека предшествует его сущности, она есть условие, благодаря которому последняя становится возможной, сущность бытия человека подвешена в его свободе. Итак, то, что мы называем свободой, неотличимо от бытия “человеческой реальности”. О человеке нельзя сказать, что он сначала есть, а затем – он свободен; между бытием человека и его “свободомыслием” нет разницы… (345) Сартр Ж.‑П. Бытие и ничто. Человек и его ценности. – Ч.1. – М., 1988. – С. 98‑99. А. КАМЮ …Рано или поздно наступает время, когда нужно выбирать созерцанием и действием. Это и называется стать человеком… …В этой вселенной единственным шансом укрепиться в сознании, зафиксировать в нем свои дерзания является творчество! Творить – значит жить вдвойне… …Подлинное произведение искусства всегда соразмеримо человеку, и по самой своей сущности оно всегда что‑то “недоговаривает”. Имеется своеобразная связь между глобальным жизненным опытом художника и произведением, которое его отображает… …Мыслить – значит испытывать желание создавать мир (или, что то же самое, задавать границы собственному миру). Это значит, что, только исходя из фундаментального разлада между человеком и его опытом, можно найти почву для их согласия… …Сегодня, когда мысль оставила притязания на универсальность, когда наилучшей историей мысли была бы история ее покаяний, мы знаем, что система неотделима от своего автора, если хоть сколько‑нибудь значима… …Глубокая мысль находится в непрерывном становлении, смыкаясь с жизненным опытом и формируясь в нем. Точно так же уникальное творение человеком самого себя подкрепляется последовательностью и многообразием создаваемых им образов… Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов. – М., 1989. – С. 282‑291, 292‑302. Что такое бунтующий человек? Это человек, который говорит “нет”. Но, отказываясь, он не отрекается: это также человек, который изначально говорит “да”. Раб, подчинявшийся приказам всю свою жизнь, вдруг находит новую команду неприемлемой. Каково содержание этого “нет”?… …Бунтарство порождает, пусть смутно, осознание, осеняющее понимание того, что в человеке есть нечто, о чем он может, хотя бы временно, идентифицироваться. До сих пор эта идентификация не ощущалась по‑настоящему. Раб переносил все репрессии, предшествовавшие бунту. Он даже часто безразлично воспринимал приказы более возмутительные, чем тот, который вызвал отказ. Он был терпелив, быть может, внутренне и противился им, но молчал, озабоченный сиюминутными интересами. Раб еще не осознавал своих прав. Потеряв терпение, он распространяет свое нетерпение на все, с чем раньше соглашался… (346) Камю А. Бунтующий человек. Человек и его ценности. – Ч.1. – М.,1988. – С.90 – 98. М. ХАЙДЕГГЕР …Философия – ни наука, ни мировоззренческая проповедь. Наш курс объявлен под названием “Основные понятия метафизики”… Дело идет теперь о том, чтобы в рамках одного семестра представить – опуская многочисленные подробности – ее важнейшие понятия. Поскольку же метафизика – центральное учение всей философии, то разбор ее основных черт превращается в сжатое изложение главного содержания философии. Раз философия по отношению к так называемым частным наукам есть наука общего характера, наши занятия благодаря ей обретут должную широту и закругленность… …Или все надежды на философию как абсолютную науку – одно суеверие? Скажем, не только потому, что одиночка или отдельная школа никогда не достигнут этой цели, но и потому, что сама постановка такой цели – принципиальный промах и непризнание глубочайшего существа философии. Философия как абсолютная наука – высокий, непревосходимый идеал… …Метафизика есть вопрошание, с которым мы пытаемся охватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нем так, что сами, спрашивающие, оказываемся поставлены под вопрос. Соответственно основные понятия тут – не обобщения, не формулы всеобщих свойств некоторой предметной области (животное, язык), но понятия особенного рода. Они схватывают каждый раз целое, они предельные смыслы, вбирающие понятия. Но они – охватывающие понятия еще и во втором, равно существенном и связанном с первым смысле: они всегда захватывают заодно и понимающего человека и его бытие – не задним числом, а так, что первого нет без второго и наоборот. Нет никакого схватывания целого без захваченности философствующей экзистенции. Метафизическая мысль есть мышление охватывающими понятиями в этом двояком значении: мысль, нацеленная на целое и захватывающая экзистенцию. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Вопросы философии. – 1989. – № 9. – С. 116‑122. Каким бы образом не брались толковать сущее, или как дух в смысле спиритуализма, или как материю и силу в смысле материализма, или как становление и жизнь, или как представление, или как волю, или как субстанцию, или как субъект, или как энергию, или как вечное возвращение того же, всякий раз сущее как сущее, бытие уже высветилось. Бытие в некой непотаенности пришло. Принесет ли бытие, как оно с собой приносит такую непотаенность, открывает ли, как Оно открывает себя в метафизике и в качестве метафизики остается скрытым. Бытие в своем высвечивающем существе, то есть в своей истине не продумывается. И все‑таки в своих ответах на свой вопрос (347) о сущем как таковом метафизика говорит из незамеченной открытости бытия. Истина бытия может поэтому называться почвой, на которой держится метафизика как корень дерева философии, из которой она питается. Хайдеггер М. Введение к “Что такое Метафизика?” – М., 1993. – С. 27. Мышление, чьи мысли не только не настроены на счет, но вообще определяются Другим, чем сущее, пусть будет названо бытийным мышлением. Вместо того, чтобы считаться с сущим в расчете на него, оно рассматривает себя в бытии как истину бытия. Это мышление отвечает вызову бытия, когда человек передоверяет свое историческое существо той единственной необходимости, которая не понуждает вынуждением, но создает нужду, выполненную свободой жертвы. Нужда в том, чтобы сохранялась истина бытия, чтобы не выпало на долю человека и всему сущему. Жертва есть изъятое из всего принуждения, ибо поднимающееся из бездны свободы растрачивание человеческого существа на хранение истины бытия для сущего. В жертве осуществляет себя потаенная признательность, единственно достаточное отблагодарение за расположение, в качестве которого бытие препоручило себя существу человека в мысли, чтобы человек взял на себя в своем отношении к бытию сбережение бытия. Изначальное мышление – отголосок расположения бытия, где светит и сбывается единственное: что сущее – есть. Этот отголосок – человеческий ответ на слово беззвучного голоса бытия. Хайдеггер М. Послесловие к “Что такое метафизика?” – М.,1993. – С.40. Сущее существующее способом экзистенции, это человек. Только человек экзистирует. Скала существует, но она не экзистирует. Дерево существует, но оно не экзистирует. Лошадь существует, но она не экзистирует. Ангел существует, но он не экзистирует. Бог существует, но он не экзистирует. Предложение: “Только человек экзистирует” никоим образом не значит, что только человек оказывается действительно сущим, а все прочее сущее недействительно и только кажимость или представление. Предложение “Человек экзистирует” означает: человек есть то сущее, чье бытие отмечено открытым стоянием внутри непостоянности бытия, отличительно благодаря бытию, отмечено в бытии. Экзистенциальное существо человека есть основание того, что человек умеет представить сущее как таковое и иметь сознание о представленном. Всякое сознание заранее предполагает экстатически понятую экзистенцию в качестве essentia человека, причем essentia означает то, в качестве чего человек существует, пока он человек. Сознание, наоборот, и не создает впервые открытость сущего, и не представляет впервые (348) человеку открытость для сущего. Куда и откуда и каком свободном измерении должна была бы двигаться всякая интенциональность сознания, если бы человек не имел уже в том выстаивании своего существа? На что еще другое, если всерьез о том задуматься, должна указывать приставка “со”– в именах “со‑знание” и “само‑со‑зна‑ние”, кроме как на экзистенциальное существо того, что существует, поскольку экзистирует? Быть самостью – конечно, характеристика существа того сущего, которое экзистирует, однако экзистенция и не заключается в самости, и не определяется из нее. Но поскольку метафизическая мысль выводит человеческую самость из субстанции или, что в основе то же, из субъекта, постольку первый путь, ведущий от метафизики к экстатически‑экзистенциальному существу человека, должен проходить через метафизическое определение.человеческой самости. Хайдеггер М. Бытие и время. – С. 32. Конечно, как следствие освобождения человека Новое время принесло с собой субъективизм и индивидуализм. Но столь же несомненным остается и то, что никакая эпоха до того не создавала подобного объективизма и ни в одну прежнюю эпоху неиндивидуальное начало не выступало в образе коллектива. Существенны здесь необходимые взаимопереходы между субъективизмом и объективизмом. Но как раз эта их взаимная обусловленность друг другом указывает на более глубокие процессы. Решающее здесь не то, что человек освобождает себя от прежних связей себе самому, а то, что меняется вообще существо человека и человек становится субъектом. Это слово subiectum мы должны понимать конечно, как перевод греческого… Так называется подлежащее, то, что в качестве основания собирает все на себе. Это метафизическое значение понятия субъекта не имеет ближайшим образом никакого подчеркнутого отношения к человеку и тем более к Я. Если теперь человек становится первым и исключительным субъектом, то это значит: он делается тем сущим, на которое в роде своего бытия и в виде своей истины опирается все сущее. Человек становится точкой отсчета для сущего как такового. Хайдеггер М. Бытие и время. – С. 47‑48. Если “истина”, т. е. истинное и действительное, выводится и возводится в некий самосущий мир, то это подлинно сущее выступает как нечто такое, чему должна покориться вся человеческая жизнь. Истинное есть само по себе должное и желанное. Человеческая жизнь лишь тогда на что‑то годится, только тогда определена истинными добродетелями, когда эти последние только к тому устремлены и только тому способствуют, чтобы осуществить желаемое и должное, следовать за ними и так подчинять себя “идеальному”. (349) Человек, самоотрекающийся перед идеалами и прилежно стремящийся их исполнить, есть добродетельный, годный, т. е. “хороший человек”. Продуманное в ницшеанском смысле, это означает: человек, ваяющий сам себя как такого “хорошего человека”, учреждает над собой сверхчувственные идеалы, которые дают ему то, чему он должен подчиниться, чтобы в осуществлении этих идеалов объяснить себе жизненную цель. Воля, волящая этого “хорошего человека” есть воля к подчинению идеалам как чему‑то такому, что дано само по себе, над чем человек не может уже иметь больше никакой власти. Воля, волящая “хорошего человека” и его идеалы, есть воля к власти этих идеалов и тем самым воля к бессилию человека. Воля, волящая “хорошего человека” есть, конечно, тоже воля к власти, но в образе бессилия человека для власти. Этому бессилию человека для власти прежние верховные ценности обязаны своей проекцией в сверхчувственное и своим возвышением до мира “в себе” как единственно истинного мира. Воля, волящая “хорошего человека” и “хорошее” в этом смысле, есть “моральная” воля… Поэтому Ницше может сказать (№ 400): “В истории морали выражается таким образом, воля к влас ти, с которой то рабы и угнетенные, то неудачники и тяготящиеся собой; то посредственности делают попытку провести им благоприятные ценностные суждения”. Соответственно этому говорится (№ 356): “Смиренным, прилежным, благожелательным, умеренным: Таким Вы хотите человека? Хорошего человека? Но, чудится мне, это просто идеальный раб, раб будущего. И в № 358: “Идеальный раб (“добрый человек”) – Кто себя не может поставить “целью”, вообще не может от себя вводить цели, тот отдает честь мерам лишения самости – инстинктивно. В ней убеждается вся его разумность, его опыт, его сущность. И вера тоже есть некое лишение самости”. Хайдеггер М. Бытие и время. – С. 106. …Всякий гуманизм или основан на определенной метафизике, или сам себя делает основой для таковой. Всякое определение человеческой сущности, заранее предполагающее, будь то сознательно или бессознательно, истолкование сущего в обход вопроса об истине бытия, метафизично. Поэтому своеобразие всякой метафизики – имея в виду способ, каким определяется сущность человека, – проявляется в том, что она “гуманистична”. Соответственно, всякий гуманизм остается метафизичным. При определении человечности человека гуманизм не только не спрашивает от отношении бытия к человеческому существу. Гуманизм даже мешает поставить вопрос, потому что ввиду своего происхождения (350) из метафизики не знает и не понимает его. И наоборот, необходимость и своеобразие забытого в метафизике и из‑за нее вопроса об истине бытия, не может выйти на свет иначе, как если среди господства метафизики будет задан вопрос: “Что такое метафизика?” Более того, всякий вопрос о “бытии”, даже вопрос об истине бытия, приходится на первых порах вводить как “метафизический”… Хайдеггер М. Письмо о гуманизме. Проблема человека в западной философии. – М., 1988. – С. 319– 320. Только странное дело: как раз, когда человек науки закрепляет за собой свою самую подлинную суть, он явно или неявно заговаривает и о чем‑то другом. Исследованию подлежит только сущее и более – ничто; одно сущее и кроме него – ничто; единственно сущее и сверх того – ничто. Как обстоит дело с этим Ничто? Случайность ли, что мы невзначай вдруг о нем заговорили? Вправду ли это просто манера речи – и больше ничто? …Наука ничего не хочет знать о Ничто. С той же очевидностью, однако, остается верным: когда она пытается высказать свою собственную суть, она обращается к помощи Ничто. Ей требуется то, что она отвергает. Что за двойственность приоткрывается здесь? При осмыслении нашей сегодняшней экзистенции как определяющейся через науку, мы попали в самую гущу противоречия. Противоречие само собой развертывается в вопрос. Вопрос только и дожидается, чтобы его явно высказали: как обстоит дело с Ничто? …Разработка вопроса о Ничто должна поставить нас в положение, исходя из которого или окажется возможным на него ответить, или выявится невозможность ответа. Мы остались с Ничто в руках. Наука с высокомерным равнодушием по отношению к нему оставляет его нам как то, что “не существует”. Попытаемся все же задать вопрос о Ничто. Что такое Ничто? Уже первый подступ к этому вопросу обнаруживает что‑то непривычное. Задавая такой вопрос, мы заранее представляем Нечто как нечто, которое тем или иным образом “есть” – словно некое сущее. Но ведь как раз от сущего Ничто абсолютно отлично. Наш вопрос о Ничто – что и как оно, Ничто, есть – искажает предмет вопроса до его противоположности. Вопрос сам себя лишает собственного предмета. Соответственно и никакой ответ на такой вопрос тоже совершенно невозможен. В самом деле, он обязательно будет получаться в форме: Ничто “есть” то‑то и то‑то. И вопрос и ответ в свете Ничто одинаково нелепы [Замечательна диалектика становления (че ловека), когда предмет дан в форме проблемы (в форме своего от сутствия по формуле: “да” как “нет”). Для содержательной (351) мысли противоречие, парадокс, нелепость, “пустота” – только начало и условие пуска мысли. Пустота звучит как экзистенциальный призыв: “Пусть будет!” – Примечание составителя]. Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Время и бытие. – М.,1993. – С. 17‑18. Человек не только живое существо, обладающее среди прочих своих способностей также и языком. Язык есть дом бытия, живя в ко тором, человек экзистирует, поскольку, оберегая истину бытия| принадлежит ей… Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Время и бытие. – М., 1993. – С. 203. Филология делает национальную и народную литературу предметом объяснения и истолкования. Письменное литературное слово – это всегда сказавшее себя слово языка. Когда филология занимается языком, она обрабатывает его сообразно предметным acпектам, установленным грамматикой, этимологией и сравнительной историей языка, стилистикой и поэтикой. Но язык говорит и без того, чтобы ему стать литературой, и совершенно независимо от того, достигает ли в свою очередь литература той предметной противопоставленности, которой соответствуют констатации литературоведческой науки. В филологической теории правит как ее необходимое язык… Хайдеггер М. Наука и осмысление // Время и бытие. – М., 1993. – С. 17 – 18. …Поворот, превращающий забывание бытия в хранение истины бытия совершается только тогда, когда опасность, обратимая в своей потаенной сути, впервые наконец выйдет на свет в качестве опасности, какая она есть. Возможно, мы уже стоим под надвигающейся тенью события этого поворота. Как и когда он совершится в нашей истории, не знает никто. Да и нет нужды знать о таких вещах. Знание этого рода было бы даже гибельным для человека, коль скоро его существо в том, чтобы быть хранителем, который ходит за существом бытия, обдуманно оберегая его. Только когда человек как пастух бытия ходит за истиной бытия, он может желать и ждать прихода события бытия, не опускаясь до пустой любознательности. А что происходит там, где опасность опознана как опасность и тем самым впервые непотаенным образом выступает самою собою? Чтобы услышать ответ на этот вопрос, прислушаемся к намеку, доносящемуся до нас в строках Гёльдерлина. В поздней редакции гимна “Патмос” поэт говорит: Но где опасность, там вырастает И спасительное. (352) Если сегодня мы продумаем эти слова в их сути еще глубже, чем сложивший их поэт, осмыслим их до предельного смысла, то они скажут нам: где опасность выходит на свет как опасность, там уже восходит и спасительное… …Сущность человека покоится в языке. Мы существуем, выходит, прежде всего в языке и при языке. Путь к нему, стало быть не нужен. Да путь к нему притом еще и невозможен, если мы уж и без того там, куда он должен был вести. Однако там ли мы? Так ли мы в языке, что касаемся его существа, понимаем его как язык и, вслушиваясь собственно в него, воспринимаем его? Оказываемся ли мы без всякого нашего старания в близости языка? Или путь к языку как языку длиннейший из всех, какие можно помыслить? Не только длиннейший, но и окруженный помехами, идущими от самого языка, как только мы пытаемся без оглядывания на попутные обстоятельства осмыслить чисто его?… …Сказать и говорить – не одно и тоже. Человек может говорить; говорить без конца, но так и ничего и не сказать. Другой, наоборот, молчит, он не говорит, но именно тем, что не говорит, может сказать многое.
…В свете этих отношений сказывания мы называем существо языка в целом “сказом”, признаваясь, что даже и теперь еще не угадано то, чем единятся все отношения… …Нам известна речь как артикулированное оглашение мысли посредством орудий речи. Однако говорение есть одновременно и слушание…
жүктеу/скачать 0,63 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|