Война во Вьетнаме (1946—1975 гг.)



бет8/81
Дата01.12.2016
өлшемі11,23 Mb.
#2985
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   81

Кроме политиков во Франции, существовали еще французские высокопоставленные военные и чиновники в самом Вьетнаме. Их также не устраивали выводы Ревера. Ради поддержания собственного имиджа они — как и те, кто приходил до и после них, — отправляли в метрополию ободряющие отчеты об успешности процесса умиротворения колонии. Признать, что все обстоит так, как написано в докладе Ревера, означало для них расписаться в собственной неспособности что-либо изменить и, даже более того, сознаться в том, что они намеренно втирали очки руководству в Париже своими полными оптимизма отчетами.

Приводились разные причины — как разумные, так и совершенно вздорные — того, почему французы не могут эвакуировать гарнизоны из пограничных аванпостов. Среди объяснений было и одно сентиментальное. Штаб французских сил не хочет-де оставлять без присмотра кладбище в Као-Банге, где захоронены тела французских солдат. Существовал и еще один, не менее тонкий аспект проблемы. Французский штаб упорно не желал поднимать вопрос относительно эвакуации, чтобы не быть обвиненным командирами и штабными офицерами в пораженческих настроениях. Такое клеймо было нелегко смыть, и оно могло стать обратным билетом во Францию и концом карьеры военного. Таким образом, штаб вместо того, чтобы возражать начальству — а это жизненно важная функция любого нормально работающего штаба, — поддерживал его и выдвигал свои причины, почему необходимо держаться за удаленные форты.

Существовали и резонные соображения против эвакуации гарнизонов аванпостов. Любому офицеру понятно, что задача эта сама по себе крайне сложная и сопряженная с большими трудностями. Уходя, солдатам придется бросить огромное количество военного снаряжения, кроме того, на дорогах колонны станут подвергаться нападениям, а за каждым кустом их непременно будут ждать засады. Все это станет причиной серьезных потерь. Даже в 1949-м эвакуация оказалась бы сопряженной со значительными проблемами, а в 1950-м она почти наверняка обернулась бы катастрофой.

И последнее. Тяжелая “болезнь”, которой страдали все французские командующие в регионе, начиная от Валлюи и кончая Наварром под Дьен-Бьен-Фу, — неспособность верно оценивать силы Вьетминя, — мешала им признать очевидные вещи, содержавшиеся в докладе Ревера. Командиры и штаб французских войск полагали, что, несмотря на заметное усиление Вьетминя, у Зиапа все равно не хватит оружия и техники для того, чтобы одержать победу над большим гарнизоном. Французы продолжали хранить эти иллюзии, даже несмотря на события апреля — июня 1949 года, когда Зиап произвел серию нападений на мелкие аванпосты в окрестностях Лао-Кая, одного из самых крупных фортов на севере близ границы. Французов сбило с толку то обстоятельство, что коммунистам не удалось оваладеть этими небольшими аванпостами. Они не понимали, что он и не собирался захватывать их, а нападения осуществлялись по другой причине. Однако те атаки, хотя и предпринимались в 1949-м, в действительности являлись частью наступления, запланированного Зиапом в 1950-м.

Так или иначе, французы, оказавшись перед дилеммой, когда надлежало либо усиливать гарнизоны северных аванпостов, либо приступать к их эвакуации, сидели сложа руки. Оставив все как есть, они сделали катастрофу неотвратимой.

И все же кое-что Франция сделала. В Париже приняли решение заменить Блэзо корпусным генералом Марселем Морисом Карпантье. Французский журналист Люсьен Бодар имел беседу с Карпантье в 1950-м и отзывался о нем как о человеке “с глубоким уверенным голосом... преисполненным самых благих намерений... человеке, которому веришь”<13>. Карпантье был “старым солдатом”, притом столь же хорошим солдатом, как Валлюи, предшествовавший ему, и как де Латтр, Салан и Наварр, его преемники на посту главнокомандующего.

Он закончил Сен-Сир в 1914 году вторым лейтенантом и отправился на фронт Первой мировой войны. Служил в пехоте и едва выжил, получив десять ранений, четыре из них — серьезные. Он быстро продвигался по служебной лестнице. Когда в марте 1915-го он в свои двадцать получил звание капитана, то стал самым молодым капитаном во французской армии. Карпантье был награжден орденом Почетного легиона и Военным крестом, удостоившись также пяти особых упоминаний в приказах, где неизменно отмечалась его личная храбрость и “беспримерная отвага”.

К началу Второй мировой войны Карпантье служил майором в должности начальника оперативного отдела при штабе генерала Вейгана, главнокомандующего французскими силами в Леванте, и в том же качестве отправился с Вейганом в Северную Африку{24}. Там, будучи уже полковником, Карпантье в мае 1942-го возглавил 7-й марокканский полк{25} и с честью командовал им во время Тунисской кампании. В июле 1943 года Карпантье стал бригадным генералом И начальником штаба Французского экспедиционного корпуса генерала Жюэна в Италии. В июне 1944-го Карпантье был назначен начальником штаба французской армии генерала де Латтра. В этом качестве он участвовал в высадке на юге Франции и последующем марше к Бельфорскому проходу. В ноябре 1944 года, произведенный в дивизионные генералы, он принял 2-ю марокканскую пехотную дивизию, которой командовал во время тяжелых боев в Бельфорском проходе, под Страсбургом и при форсировании Верхнего Рейна{26}. Судя по тому, как часто эта дивизия упоминалась в приказах за боевые отличия, свое дело Карпантье делал превосходно. В 1946-м, получив звание корпусного генерала, он был направлен в Рабат как командующий всеми французскими войсками в Марокко, а в 1949-м переведен на такую же должность в Индокитай.

Прибыв в Сайгон в конце лета 1949 года, Карпантье сразу же разобрался в том, что взятая на вооружение стратегия Валлюи — планомерное сражение по европейскому образцу — не принесет успеха. Вместе с тем он понимал, что надо было что-то делать, причем немедленно. Поскольку прежде Карпантье никогда не служил на Дальнем Востоке, он нуждался в помощниках. Такой помощник сразу же нашелся. Генерал Марсель Алессандри являлся одним из нескольких “персонажей”, обретавшихся вокруг и около Индокитая до, во время и после Второй мировой войны и стяжал там некоторую известность. 9 марта 1945 года, когда оккупировавшие Вьетнам японцы, выступив против французских “хозяев”, убили или заключили под стражу многих из них, Алессандри, вовремя предупрежденный о японском предательстве, маршем выступил из Тонкина (из своей штаб-квартиры) и прошел через джунгли Северного Вьетнама в тогда еще некоммунистический Китай. Ему удалось спасти большую часть французских войск, переживших мартовский удар японцев.

Алессандри вполне мог бы стать верховным главнокомандующим сил в Индокитае, если бы не некоторые “облачка” на его небосклоне. В Париже на Алессандри смотрели как на назначенца Филиппа Петэна, то есть почти как на коллаборациониста. Несмотря на героический рейд в Китай, — или, возможно, именно вследствие этого, — на генерала косились, а его подвиг, как казалось многим, отдавал предательством и пораженчеством. Французы же с 1940-го весьма болезненно относились к таким вещам. В соответствии с представлениями, сложившимися на Кэ д'Орсе{27}, в 1949-м в Индокитае требовался “победитель”, то есть одна из ярких звезд, воссиявших во время победоносной кампании союзников в Европе. Кроме всего прочего, корсиканец по крови, Алессандри казался неприятным типом, склонным к раздражительности, высохшим, злобным аскетом. Он постоянно во всеуслышание заявлял о том, что, по его мнению, необходимо сделать для решения индокитайского вопроса. Более того, он умел “продавливать” свою точку зрения и навязывать ее вышестоящему начальству, короче, он был этаким провинциальным Шарлем де Голлем с комплексом Моисея.

Через несколько дней после своего вступления в должность Кар-пантье вызвал Алессандри в Сайгон. Старый битый волк, Алессандри вел себя осторожно. Он не знал, чего ждать от Карпантье. Может быть, он собирается выступить в роли “новой метлы”? Кто он? Полный химерических идей сумасброд, мнящий себя Ганнибалом перед Каннами? Если так, Алессандри, пожалуй, “вбросил бы саблю в ножны” и попросился в отставку. Однако встреча с главнокомандующим приятно удивила маленького корсиканца. Не собираясь навязывать своего мнения ветерану, Карпантье ударился в другую крайность — фактически сложил с себя обязанности командующего. Карпантье признался изумленному Алессандри, что он (Карпантье) ничего не смыслит в делах Индокитая и хотел бы, чтобы Алессандри принял командование войсками в Тонкинской дельте и действовал бы там по своему усмотрению. Алессандри проглотил удивление, пробормотал какие-то подходящие случаю слова, отсалютовал и, окрьшенныи, выпорхнул из комнаты. Он получил то, о чем мечтает каждый уважающий себя командир, — полную свободу действий. Теперь он, Алессандри, мог проверить на практике обоснованность своих теорий и спасти дело Французской империи в Индокитае.

Алессандри не питал иллюзий относительно возможности решить проблему одним сокрушительным ударом. Печальный опыт Валлюи убедил его в том, что подвигнуть или соблазнить руководителей Вьетминя на принятие самоубийственного генерального сражения никому не удастся. Он понимал также, что избранная на тот момент стратегия, а именно окружение Тонкинской дельты, являвшейся одновременно и наградой будущему победителю, и полем главного сражения, была, по его собственному выражению, “абсурдной”<14>. Французы контролировали периметр, но все то, что находилось внутри него — многомиллионное население, производящее тысячи тонн риса, — принадлежало партизанским частям и политическим структурам Вьетминя. Алессандри предлагал захватить дельту и умиротворить население. Сделав это, он рассчитывал лишить Вьетминь притока новобранцев, источников поступления денежных средств и, самое главное, риса. Длительный голод, как уверял Алессандри, заставит Зиапа либо сложить оружие, либо выйти из Вьет-Бака и принять сражение.

Тактически Алессандри действовал как человек, который осушает затопленное водой поле. Он выбирал небольшой участок, строил там “насосную станцию” и “откачивал воду”, затем перемещался на соседнюю территорию, где делал то же самое. В качестве дамбы ему служили французские войска, тогда как не воспринявшие коммунистических идей вьетнамцы должны были выполнять роль насоса, откачивающего “воду”, то есть партизан и прочих представителей Вьетминя. Алессандри стал, таким образом, первым в длинной — протяженностью в двадцать пять лет — цепи “миротворцев”, последним звеном которой был американец Уильям Колби.

Однако на войне каждый ход предполагает ответное действие, и руководство Вьетминя ответило на попытки Алессандри замирить дельту тем, что развернуло в ней партизанскую войну. Зиап так описывал тактику Вьетминя: “Мы действовали в маленьких зонах силами отдельных рот, которые проникали в глубь занятой врагом территории и вели партизанскую войну, обустраивали базы и отстаивали народную власть на местах. Это борьба была чрезвычайно трудной и велась во всех направлениях и всеми средствами — военными, экономическими и политическими. Противник производил зачистку территории, а мы нападали на тех, кто занимался этим. Враг создавал дополнительные местные части и насаждал на местах марионеточных правителей, а мы поддерживали народную власть, сбрасывали "соломенных чучел", ликвидировали предателей и вели активную пропаганду... Постепенно мы создали сеть партизанских баз”<15>. Но, невзирая ни на что, шаг за шагом, поле за полем, Алессандри расширял подконтрольную ему зону усилиями французских солдат, а его союзники-вьетнамцы проводили там политику умиротворения. Стороны сталкивались в ближнем бою — в ход шли винтовки и гранаты. Все страдали от грязи, жары и паразитов, однако на картах в командных пунктах синяя линия, очерчивавшая оккупационную зону французов, перемещалась все дальше и дальше. В какой-то момент начало казаться, что стратегия Алессандри способна привести к долгожданному результату.

Однако, как на горьком опыте узнали два поколения солдат, во Вьетнаме внешне благоприятная ситуация почти всегда оказывается обманчивой. Большая часть сил Вьетминя была представлена партизанами, днем крестьянствовавшими, а ночью бравшими в руки оружие. Когда давление французов возрастало, такие “оборотни” сливались с населением, ожидая, когда представится подходящий момент для новой засады и нового внезапного наскока на неприятеля. Тактика непринятия боя солдатами Вьетминя до поры до времени скрывала еще один недостаток метода Алессандри, у которого недоставало войск для затяжной борьбы. Французам хватало сил для очистки той или иной территории, но они не могли оставить там гарнизоны и тем воспрепятствовать инфильтрации партизан в “зачищенные” зоны, где вновь организовывались элементы подпольной управленческой инфраструктуры коммунистов. Хотя местные антикоммунисты и уничтожали многих активистов Вьетминя, у профранцузски настроенных вьетнамцев отсутствовало должное рвение к искоренению коммунизма и к тому же они не были так хорошо организованы, как их противник. Колониальные власти могли сколько угодно “выпалывать сорняки”, все равно, если оставался хоть один корешок, ростки революции вновь поднимались и зацветали пышным цветом в “садах” умиротворенной французами земли.

Подход Алессандри не дал результатов и по другой, пожалуй, более основательной причине: французы не сделали ни одной попытки повести политическую войну — войну за обретение поддержки вьетнамского народа. Для французов низкорослые, грязные обитатели дельты являлись не более чем пешками, неодушевленными предметами. Они годились для использования в качестве солдат, прекрасно исполняли роль плательщиков податей и, конечно, производителей риса — не более того. Французы не стремились приохотить вьетнамцев к ценностям собственной цивилизации, они просто не считали это нужным, в отличие от руководителей Вьетминя, которые уделяли борьбе за души и умы жителей Тонкинской дельты немало времени и сил. Пропагандистская коммунистическая машина задействовала все возможные мощности — радио, листовки и устную агитацию. Кроме того, идеологически подкованные солдаты Вьетминя устраивали “день помощи военных” — помогали крестьянам в уборке урожая и в борьбе с наводнениями. Если не срабатывала политика пряника, Вьетминь обращался к политике кнута — “черной магии” угроз, шантажа, подкупа, похищений и убийств.

К тому же появился еще один фактор, бороться с действием которого Алессандри ни коим образом не мог. В Китае победили коммунисты, а это означало, что в 1949-м на северной границе Вьетнама у Вьетминя появился могущественный друг. Вот как пишет Зиап о победе “китайских товарищей”: “Великое историческое событие, изменившее ход истории Азии и всего мира, оказало значительное влияние на освободительную борьбу вьетнамского народа. Закончилась изоляция Вьетнама, окруженного кольцом врагов. Таким образом, страна оказалась связана с социалистическим блоком географически”<16>. Теперь Вьетминь получал из Китая оружие и продовольствие — все то, чего собирался лишить коммунистов Алессандри. Французы, естественно, тоже поняли, чем грозило им изменение ситуации на севере. Как Алессандри, так и Карпантье видели необходимость в сохранении фортов и аванпостов на китайско-вьетнамской границе, чтобы блокировать артерии, по которым Вьетминю поступала разного рода помощь. Самообман продолжался, несмотря на то что немногочисленные и изолированные друг от друга форты не могли сколь-нибудь существенным образом повлиять на ситуацию.

Невзирая на все недостатки концепции Алессандри, в какой-то момент действия французов оказались весьма чувствительны для Вьетминя. Поток, которым вливались в ряды войск Зиапа новобранцы из густонаселенной дельты, почти совсем пересох. Ситуация с пополнениями в конце 1949 года сделалась настолько критической, что Хо Ши Мину пришлось объявить “национальную мобилизацию”, чтобы спасти положение. Кроме того, следствием политики французов стало значительное (в два раза) уменьшение поставок риса для Вьетминя. Этот удар пришелся в самое больное место, едва не парализовав армию и коммунистическое правительство. Сокращение поступления риса не только делало реальной перспективу голода, но также лишало коммунистов возможности рассчитываться с солдатами и покупать военное снаряжение. Эмбарго Алессандри выбивало у Вьетминя почву из-под ног — паек риса для бойцов Вьетминя приходилось урезать снова и снова.

Голод все сильнее сжимал холодные пальцы на шее Вьетминя. Нехватка риса даже заставила Хо и Зиапа подумать о “невообразимом” — о том, чтобы начать контрнаступление против Алессандри в Тонкинской дельте. Но оба знали, что в 1949-м почти не было надежд на успех такой акции. Им пришлось сжать зубы и ждать перемен к лучшему в 1950-м. Однако кое-что — нечто оставшееся неосознанным французами до конца — произошло уже в 1949-м. “Приливная волна” достигла апогея, и начался откат. С установлением в Китае коммунистического режима Зиап и его части Главных сил смогли начиная с 1950 года постепенно перейти к наступлению. Французам еще удастся одерживать победы в Индокитае, но отныне их действия постепенно утрачивают наступательный характер.

1. O'Neill, Giap, p. 66.

2. Tanham, Warfare, p. 38.

3. Ibid., p. 68.

4. O'Neill, Giap, p. 72.

5. Buttinger, Dragon Embattled,2:753

6. Chi, Colonialism, p. 66. 1. Giap, Military Art, p. III.

8. Giap, Banner, p. 97

9. Tanham, Warfare, p. 63; and Fall, Witness, p. 246.

10. O'Neill, Giap, p. 66; and Fall, Witness, p. 227.

11. Jon M. Van Dyke, North Vietnam 's Strategy for Survival (Palo Alto, CA: Pacific Books, 1972), p. 1 17.

12. Herman Kahn and Gastil Armbruster, Can We Win in Vietnam (New York: Frederick A. Praeger, 1968), p. 101.

13. Lucien Bodard, The Quicksand War: Prelude to Vietnam 1950 to the Present, trans, by Patrick O'Brian (Boston, MA: Little, Brown & Co., 1967), p. 204.

14. Ibid., p. 206.

15. Giap, Military Art, pp. 87-88.

16. Ibid., p. 88.
Глава 4.

Первая наступательная кампания Зиапа. 1950 г.

В начале 1950 года Зиап закончил разработку многостороннего плана победоносной кампании. В этом аналитическом труде Зиап рассматривал три фазы войны. В фазе номер один (к тому моменту завершенной) надлежало действовать осторожно и избегать решительных схваток с противником. На втором этапе, благодаря поставкам снаряжения, вооружения и притоку подготовленных кадров из Китая, появлялась возможность перейти к наступлению и один за другим уничтожить северные аванпосты французов. В настоящий момент Вьетминь находился на второй фазе, которую Зиап считал самой насущной. В начале 1950-го для Зиапа представлялось важным, кто одержит верх в своеобразном соревновании между китайцами, помогавшими Вьетминю, и американцами, оказывавшими поддержку французам. В начале 1950 года Зиап считал, что пока гонку выигрывают китайцы, и хотел использовать создавшееся преимущество, прежде чем американская помощь французам примет широкомасштабный характер. Как виделось Зиапу, в третьей фазе (в будущем), начав генеральное наступление, войска Вьетминя опрокинут французов и выбросят их вон из страны.

Сам Зиап, похоже, не составил окончательного мнения относительно того, когда точно заканчивается одна и начинается другая фаза. Оба источника, где говорится относительно планов наступления, сообщают, что Зиап предполагал изгнать французов из Вьетнама в течение полугода, то есть к концу 1950-го или к началу 1951-го<1>. С другой стороны, Зиап не мог не понимать, что даже при наличии массированной китайской помощи установленные им сроки нереалистичны. Он постоянно говорил о “продолжительной войне” и о “вой не, которая протянется долго”<2>. Вероятно, следует понимать все это так: Зиап надеялся одержать победу в течение нескольких месяцев, но готовился к затяжной борьбе.

Выбор пограничных аванпостов в качестве первых точек приложения сил был стратегически оправдан. Во-первых, в случае успеха Вьетминю удалось бы ликвидировать помехи на пути поступления помощи от “китайских товарищей”. Во-вторых, уничтожение французских фортов позволило бы расширить “район тыловых баз”, распространив его не только на Вьет-Бак, но также и на Китай. В-третьих, очистив пограничные территории от присутствия противника, Зиап сможет, по крайней мере теоретически, не опасаться удара сзади, когда, покинув Вьет-Бак, войска Вьетминя двинутся на юг, чтобы атаковать французов в Тонкинской дельте.

Кроме стратегических, существовали, впрочем, и психологические причины. Необходимость выигрывать сражения, особенно первые, — императив войны. У солдат должны исчезнуть сомнения относительно их способности побеждать врага. На уверенности в победе зиждется воинский дух, который питает победу. Поражения, напротив, поглощают его. А атака на французские аванпосты у границы почти наверняка должна была принести Зиапу победу, поскольку форты эти, расположенные на значительном удалении один от другого, являлись чем-то вроде привязанных баранов в стране, где живут тигры. У гарнизона одного аванпоста практически отсутствовала возможность прийти на помощь другому, что позволяло коммунистам щелкать их как орешки один за другим. Единственным способом доставлять пополнения в форты оставались парашютные десанты, но даже в таком случае французы могли лишь незначительно усилить свои гарнизоны. И что хуже всего, инициатива здесь полностью принадлежала Зиапу. Он мог выбирать время и место для атаки и к тому же не беспокоиться, что французы сорвут его планы, предприняв крупное контрнаступление.

Перед кампанией 1950 года Зиап осуществил последние реформаторские приготовления — в конце 1949-го он организовал части Главных сил в дивизии. Он располагал необходимыми для этого шага материальными и людскими ресурсами: тяжелым вооружением, аппаратурой связи, штабными офицерами, подготовленными командирами, способными выполнять сложные боевые задачи во взаимодействии с другими родами войск. В любой современной армии дивизия является базовым оперативным подразделением, самым меньшим формированием, обладающим всеми средствами наземных вооружений и способным в случае необходимости сражаться самостоятельно, обходясь без чьей-либо поддержки. Создание в армии дивизий ознаменовывает ее переход из категории “любителей” в “главную лигу профессионалов”.

Дивизия северных вьетнамцев численностью в 12 000 человек состояла из четырех пехотных полков, по три батальона в каждом. В каждом полку имелись штаб, небольшое подразделение связи и батарея поддержки, оснащенная 120-миллиметровыми минометами. На дивизионном уровне кроме штаба действовали рота связи и инженерно-саперный батальон. По меркам западных стратегов, организация дивизий Вьетминя образца 1950 года, главным образом из-за отсутствия в структуре артиллерии, казалась устаревшей, так же как вышедшие из моды высокие штиблеты, которые, как поговаривают, носил и сам Зиап. Из-за недостаточной механизации в дивизиях Вьетминя соотношение живой силы и огневой мощи бьшо значительно ниже принятого на Западе уровня. Так, например, в батарее 120-миллиметровых минометов на 200 человек личного состава приходилось всего два миномета<3>.

В то же время нехватка тяжелого вооружения давала и некоторые преимущества. Дивизия могла передвигаться по бездорожью и сражаться в джунглях, на что оказывались неспособными французские части, зависевшие от танков, грузовиков и доставляемых по дорогам предметов снабжения. Структуру организации дивизий Зиапу диктовала реальность — нехватка у Вьетминя технических средств и тяжелого вооружения. Созданным им пяти дивизиям Зиап присвоил номера: 304-я, 308-я, 312-я, 316-я и 320-я. В следующую четверть века наименования этих частей будут ассоциироваться со всеми крупными сражениями всех трех индокитайских войн, а 308-й, или “Железной дивизии”, судьбой будет уготовано встать в один ряд с лучшими соединениями армий мира.


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   81




©engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет