P. S. Я всё ещё люблю тебя

22
Мы с Питером сидим бок о бок в Старбаксе и готовимся к экзамену по
химии.  Он  лениво  кладет  руку  на  спинку  моего  стула  и  начинает
накручивать  мои  волосы  на  карандаш,  а  потом  позволяет  им  рассыпаться,
как моток ленточек. Я не обращаю на него внимания. Он пододвигает мой
стул  ближе  к  своему  и  нежно  целует  меня  в  шею.  Я  посмеиваюсь  и
отодвигаюсь от него.
– Когда ты так делаешь, я не могу сосредоточиться.
– Ты говорила, что тебе нравится, когда я играю с твоими волосами.
– Нравится, но я пытаюсь заниматься. – Я оглядываюсь по сторонам и
шепчу: – К тому же мы на людях.
– Тут почти никого нет.
–  Здесь  бариста  и  вон  тот  парень  у  входа.  –  Я  пытаюсь  незаметно
указать  на  него  карандашом.  В  школе  все  только  затихло,  и  меньшее,  что
нам сейчас нужно, это новая вспышка мемов.
–  Лара  Джин,  никто  нас  здесь  не  заснимет,  если  ты  об  этом
волнуешься. Мы ничего такого не делаем.
– Я с самого начала тебе говорила, что не люблю проявлять чувства на
публике, – напоминаю я ему.
Питер ухмыляется.
– Да неужели? То есть ты забыла, кто кого поцеловал в коридоре? Ты
на меня буквально набросилась, Кави!
Я краснею.
– На то была особая причина, ты же знаешь.
–  Сейчас  тоже  есть  причина,  –  дуется  он.  –  Причина  в  том,  что  мне
скучно и я хочу тебя поцеловать. Это что, преступление?
–  Ты  как  дитя  малое,  –  говорю  я,  ущипнув  его  за  нос.  –  Если
помолчишь  и  позанимаешься  еще  сорок  пять  минут,  сможешь  поцеловать
меня в уединении своей машины.
Лицо Питера светлеет.
– Договорились!
У него вибрирует телефон, и Питер тянется к нему, чтобы посмотреть.
Он хмурится и печатает ответ, быстро работая пальцами.
– Все нормально? – спрашиваю я.
Он  кивает,  но  выглядит  отвлеченным,  продолжая  с  кем-то
переписываться, несмотря на то что мы должны заниматься. Теперь я тоже

отвлекаюсь и думаю, что это может быть. И кто.

23
Я  толкаю  тележку  с  продуктами  в  поисках  сгущенного  молока  для
лаймового  пирога,  когда  замечаю  Джоша  в  отделе  с  хлопьями.  Я
направляюсь к нему и врезаюсь в него тележкой.
– Привет, сосед! – говорю я.
–  Привет!  Представляешь,  –  Джош  гордо  и  довольно  улыбается.  –
Меня досрочно приняли в Университет Вирджинии!
Я пронзительно взвизгиваю и отпускаю тележку.
– Джош! Это потрясающе! – Я обнимаю его и прыгаю, а потом трясу
его за плечи. – Ты чего не радуешься, болван?
Он смеется и тоже пару раз подпрыгивает, прежде чем отпустить меня.
–  Я  счастлив.  Мои  родители  на  седьмом  небе  от  радости,  потому  что
теперь им не придется платить за репетиторов. Они уже несколько дней не
ссорились.  –  Потом  Джош  застенчиво  спрашивает:  –  Ты  расскажешь
Марго? Мне как-то неудобно ей самому звонить, но она должна знать. Она
ведь постоянно помогала мне с учебой. По большому счету, все это только
ее заслуга.
–  Я  ей  расскажу.  Она  будет  счастлива  за  тебя,  Джош.  И  папа  с  Китти
тоже.
Я  поднимаю  руку,  как  бы  говоря  «Дай  пять!»,  и  он  ударяет  по  ней.
Поверить не могу, что Джош будет учиться в колледже и мы уже не будем
соседями.  Не  так,  как  раньше.  Может,  теперь,  когда  он  окончит  школу  и
уедет из города, его родители наконец-то разведутся, а потом продадут дом,
и  мы  уже  не  будем  даже  вроде-как-соседями.  Мы  почти  не  разговаривали
уже несколько месяцев, еще до того как он расстался с Марго, и мы очень
давно не общались, но я хотя бы знала, что он рядом, за соседней дверью,
на случай если он мне понадобится.
–  Когда  пройдет  чуть  больше  времени,  –  начинаю  я.  –  Когда  с  Марго
все уляжется, ты будешь приходить к нам на ужин, как раньше? Мы по тебе
скучаем.  Китти  не  терпится  показать  тебе  новые  трюки  Джейми.  Правда,
ничего особенного он не умеет, так что не слишком надейся, но все равно.
Лицо  Джоша  расплывается  в  улыбке,  в  этой  медленной  улыбке,
которую я так хорошо знаю.
– Конечно, – говорит он.

24
Мы,  сестры  Сонг,  очень  серьезно  относимся  к  изготовлению
валентинок.  Это  милый,  скромный,  искренний  и  старомодный  жест,  а
значит,  лучше  всего  делать  их  своими  руками.  У  меня  полно  материалов
для скрапбукинга, к тому же для такого случая я припасла обрезки кружев,
ленточки и салфетки. Еще у меня есть жестянка с бусинками, жемчугом и
стразами,  а  также  винтажные  резиновые  штампы:  с  купидоном,
всевозможными сердечками и цветочками.
Исторически сложилось так, что папа получает общую валентинку от
нас  троих.  В  этом  году  Марго  впервые  пришлет  открытку  от  себя  лично.
Джош  также  получит  одну,  правда,  ее  создание  я  поручила  Китти  и  едва
заметно подписала свое имя в нижнем углу.
Большую часть дня я потратила на валентинку для Питера. Это белое
сердце,  обклеенное  по  контуру  белым  кружевом.  В  центре  розовыми
нитками  я  вышила:  «ТЫ  МОЙ,  ПИТЕР  К.».  Я  знаю,  что  это  заставит  его
улыбнуться.  Валентинка  получилась  простой  и  беззаботной,  несерьезной,
как  и  сам  Питер.  Тем  не  менее  она  соответствует  случаю  и  признает  тот
факт,  что  мы,  Питер  Кавински  и  Лара  Джин  Сонг  Кави,  состоим  в
отношениях.  Я  собиралась  сделать  куда  более  вычурную  открытку,
большую,  с  бусинками  и  рюшками,  но  Китти  предостерегла  меня,  что  это
будет слишком.
– Не истрать весь мой жемчуг, – говорю я Китти. – Я годами собирала
эту коллекцию. В прямом смысле, несколько лет.
Как всегда практичная, Китти отвечает:
–  Зачем  его  собирать,  если  не  использовать?  Столько  стараний  лишь
для того, чтобы он лежал в крошечной жестянке, где никто его не увидит?
– Ну ладно, – сдаюсь я, потому что она права. – Просто приклеивай его
только на валентинки для тех, кто тебе действительно нравится.
– А фиолетовые стразы?
– Их можешь тратить, сколько хочешь, – разрешаю я великодушно, как
богатый землевладелец – менее везучему соседу.
Фиолетовые  стразы  мне  все  равно  не  подходят.  Я  выбрала  стиль
викторианской эпохи, а стразы – это скорее Марди Гра
[2]
, но я не говорю об
этом Китти. Такой уж у нее характер: если она увидит, что ты не особенно
что-то  ценишь,  то  тоже  начнет  относиться  к  этому  с  подозрением,  и  вещь
потеряет для нее интерес. Однажды мне удалось надолго убедить ее, что я

обожаю изюм и что ей позволено съедать никак не больше своей доли. На
самом  деле  изюм  я  терпеть  не  могу  и  была  счастлива,  когда  Китти  начала
уплетать его за обе щеки и даже делала тайные запасы.
Я украшаю сердце всякими белыми орнаментами и размышляю вслух:
– Может, приготовим папе особенный завтрак? Можно купить одну из
тех  соковыжималок,  что  продают  в  торговом  центре,  и  сделать  розовый
свежевыжатый  сок  из  грейпфрутов.  И,  кажется,  я  видела  в  Интернете
недорогие вафельницы в форме сердца.
– Папа не любит грейпфруты, – говорит Китти. – А вафельницей мы и
обычной практически не пользуемся. Может, просто вырежем сердечки из
прямоугольных вафель?
– Это будет выглядеть дешево, – усмехаюсь я.
Но она права. Нет смысла покупать что-то, чем мы будем пользоваться
раз  в  год,  даже  если  это  стоит  всего  девятнадцать  долларов  и  девяносто
девять  центов.  Чем  старше  становится  Китти,  тем  больше  она  походит  на
Марго, а не на меня.
Но потом она говорит:
– Тогда можно вырезать из вафель сердечки с помощью формочек для
печенья! И добавить красный пищевой краситель.
– Отличная идея! – улыбаюсь я ей.
Может, все-таки от меня в ней тоже что-то есть? Китти продолжает:
– Можно добавить краситель и в сироп тоже, чтобы он стал красным,
как кровь. Кровавое сердце!
Нет, забудьте. Китти ни на кого не похожа.

25
В ночь накануне дня святого Валентина мне вдруг приходит в голову,
что  открытки  для  Питера  будет  недостаточно,  а  слойки  с  вишней  –  это
фантастическая  идея,  так  что  я  встаю  до  рассвета,  чтобы  испечь  их
свежими,  и  теперь  кухня  напоминает  сцену  преступления.  Вишневый  сок
забрызгал всю плитку и поверхности. Настоящая кровавая бойня, вишневая
кровавая  бойня.  Даже  хуже,  чем  в  тот  раз,  когда  я  пекла  торт  «красный
бархат»  и  случайно  разлила  на  столешницу  красный  пищевой  краситель.
Мне пришлось оттирать его зубной щеткой с растворителем.
Зато  слойки  получились  идеальными,  как  с  картинки:  румяными  и
уютными,  с  аккуратными,  вдавленными  вилкой  краями,  и  маленькими
дырочками,  через  которые  выходит  пар.  Я  собираюсь  взять  их  на  ланч  за
наш стол. Уверена, что Питеру, да и Гейбу с Деррилом, они понравятся. Я
также поделюсь с Лукасом и с Крис, если она вообще придет в школу.
Я пишу Питеру, чтобы он за мной не заезжал, потому что хочу прийти
пораньше и положить валентинку ему в шкафчик. Мне кажется, это очень
мило,  ведь,  если  подумать,  шкафчик  –  это  тот  же  почтовый  ящик,  а  всем
известно,  что  письмо,  отправленное  по  почте,  гораздо  романтичнее  того,
что просто вручается лично.
Китти  спускается  около  семи,  и  мы  вдвоем  накрываем  для  папы
праздничный завтрак, положив у его тарелки валентинки от нас двоих и от
Марго.  Я  оставляю  ему  две  слойки,  но  не  смогу  увидеть  его  реакцию,
потому  что  хочу  успеть  в  школу  раньше  Питера.  Он  всегда  приезжает  в
последний момент, так что мне надо быть на месте хотя бы за пять минут.
Добравшись до школы, я опускаю валентинку в шкафчик Питера и иду
в кафетерий, чтобы его дождаться.
Но, когда я вхожу, оказывается, что он уже там: стоит около торговых
автоматов  вместе  с…  Женевьевой.  Он  положил  руки  ей  на  плечи  и  что-то
сосредоточенно ей говорит. Она кивает, опустив глаза в пол. Что это может
быть? Чем она так расстроена? Или это просто спектакль, чтобы удержать
Питера?
Отлично! Теперь у меня такое чувство, что в День святого Валентина я
помешала  своему  парню  и  его  бывшей  девушке.  Действительно  ли  Питер
просто  старается  быть  хорошим  другом  или  это  что-то  большее?  От
Женевьевы всегда надо ожидать чего-то большего, знает об этом Питер или
нет. Интересно, они обменялись подарками, как в старые добрые времена?

У  меня  паранойя,  или  это  нормально,  что  бывшие,  оставшиеся  друзьями,
обмениваются подарками на День святого Валентина?
Но вот Джен меня замечает, говорит что-то Питеру и, продефилировав
мимо меня, выходит из кафетерия. А парень шагает ко мне.
– С Днем святого Валентина, Кави!
Питер  берет  меня  за  талию  и  поднимает  в  воздух,  как  будто  я  ничего
не вешу. Поставив меня обратно, он говорит:
– Мы можем поцеловаться на публике, раз уж такой день?
– А где моя валентинка? – спрашиваю я, протягивая руку.
Питер смеется.
– Черт, она у меня в рюкзаке. Блин! Какая ты нетерпеливая.
Что бы это ни было, я вижу, что ему не терпится меня порадовать, от
чего  я  тоже  воодушевляюсь.  Он  берет  меня  за  руку  и  ведет  к  столу,  где
оставил рюкзак.
–  Сначала  сядь,  –  командует  Питер,  и  я  слушаюсь,  а  он  садится
рядом. – Закрой глаза и протяни руку.
Я  повинуюсь  и  слышу,  как  он  расстегивает  молнию  рюкзака,  а  потом
кладет что-то мне в руку. Бумажку. Я открываю глаза.
– Это стихотворение, – говорит он. – Для тебя.
И всегда свет луны навевает мне сны
О пленительной Ларе Джин!
И зажжется ль звезда, вижу очи всегда
Обольстительной Лары Джин!
Я  подношу  пальцы  к  губам.  Обольстительная  Лара  Джин!
Невероятно!
–  Для  меня  никогда  еще  не  делали  ничего  более  прекрасного!  Я  так
счастлива, что могу заобнимать тебя до смерти!
Я  представляю,  как  он  сидит  у  себя  в  комнате  за  столом,  водя  ручкой
по  бумаге  и  подбирая  слова,  и  окончательно  в  него  влюбляюсь.  До
мурашек. Электрический разряд пробегает от макушки к пальцам ног.
– Правда? Тебе понравилось?
– Очень понравилось!
Я  обнимаю  его  и  сжимаю  изо  всех  сил.  Я  положу  эту  валентинку  в
свою  коробку  из-под  шляпы  и,  когда  мне  будет  столько  же  лет,  сколько
Сторми, я буду доставать ее, любоваться и вспоминать этот самый момент.
Забудьте  о  Женевьеве.  Забудьте  обо  всем.  Питер  Кавински  написал  мне

стихотворение.
– Это мой не единственный тебе подарок. Самое крутое впереди.
Он  выпутывается  из  моих  объятий  и  достает  из  рюкзака  небольшую
бархатную коробочку. Я ахаю. Довольный, он говорит:
– Ну же, открывай быстрее!
– Это брошка?
– Даже лучше.
Я закрываю рот рукой. Это тот самый кулон! Медальон в виде сердца
из  антикварного  магазина  его  мамы,  тот  самый,  которым  я  любовалась
долгие  месяцы.  На  Рождество,  когда  папа  сказал,  что  кулон  продали,  я
думала, что он навсегда ушел из моей жизни.
– Невероятно! – шепчу я, трогая вставленный в центр камушек.
– Давай помогу тебе надеть.
Я  поднимаю  волосы,  а  Питер  обходит  меня  и  застегивает  цепочку  на
шее.
–  Я  вообще  могу  принять  такой  подарок?  –  размышляю  я  вслух.  –
Питер, он так дорого стоил. Прямо очень-очень дорого.
–  Я  знаю,  сколько  он  стоил,  –  смеется  Питер.  –  Не  волнуйся,  мама
сделала  мне  хорошую  скидку.  Я  провел  много  выходных  за  рулем  ее
фургона, подбирая мебель для магазина, но это ерунда. Это не важно, если
он тебе нравится.
Я касаюсь кулона.
– Да! Безумно нравится!
Исподтишка я оглядываю кафетерий. В голове проскакивает приятная
мысль, что было бы круто, если бы Женевьева все это видела.
– Так, а где моя валентинка? – спрашивает Питер.
– У тебя в шкафчике, – отвечаю я.
Теперь  я  жалею,  что  послушала  Китти  и  не  стала  придавать  большое
значение своему первому Дню святого Валентина с парнем. С Питером. Ну,
ничего.  У  меня  еще  есть  теплые  вишневые  слойки.  Я  отдам  ему  все.
Простите, Крис, Лукас и Гейб.
Я  никак  не  могу  нарадоваться  на  свой  кулон.  В  школе  я  надеваю  его
поверх  свитера,  чтобы  все  смотрели  и  любовались.  Вечером  я  показываю
его  папе,  Китти  и  Марго  по  видеочату.  В  шутку  я  даже  хвастаюсь  перед
Джейми  Фокс-Пиклом.  Все  под  впечатлением.  Я  ни  на  секунду  его  не
снимаю: я принимаю в нем душ, я ложусь в нем спать.
Это  как  в  книге  «Маленький  домик  в  больших  лесах»,  когда  Лоре  на
Рождество подарили тряпичную куклу. У нее были черные глаза-бусинки и

нарисованные ягодами губы и щеки. Красные фланелевые чулки и розово-
голубое ситцевое платье. Лора с нее глаз не сводила. Она крепко держала ее
и забывала обо всем вокруг. Маме приходилось напоминать ей, что другие
девочки тоже хотят поиграть.
Именно так я себя и чувствую. Когда Китти просит примерить кулон,
на  долю  секунды  я  колеблюсь,  но  потом  мне  становится  стыдно  за  такую
скупость.
– Только осторожнее, – говорю я сестренке и расстегиваю цепочку.
Китти делает вид, будто роняет кулон, и я вскрикиваю.
– Шучу! – смеется она.
Она  подходит  к  моему  зеркалу  и  смотрит  на  себя,  наклонив  голову  и
изогнув шею.
– Неплохо. Ну что, ты рада, что я свела тебя с Питером?
Я бросаю в нее подушкой.
– Можно мне его одалживать по особым случаям?
– Нет! – И тут я снова вспоминаю о Лоре и ее кукле. – Да. Но только
по действительно особым случаям.
– Спасибо, – говорит Китти.
Потом  она  поднимает  голову  и  смотрит  на  меня  с  очень  серьезным
видом.
– Лара Джин, можно задать тебе вопрос?
– Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, – отвечаю я.
– Это насчет мальчиков.
Я  киваю,  пытаясь  скрыть  удивление.  Мальчики!  Уже  началось.  Ну
ладно.
– Я слушаю.
– Обещаешь ответить честно? Слово сестры?
– Конечно. Садись ко мне поближе, Китти.
Она садится на полу рядом со мной, и я обнимаю ее за плечи, излучая
материнскую теплоту и заботу. Моя младшая сестренка растет.
Она смотрит на меня наивными глазами.
– Вы с Питером делаете «это»?
– Что? – Я ее отталкиваю. – Китти!
– Ты обещала ответить! – говорит она, торжествуя.
– Хорошо, мой ответ – нет, маленькая любопытная пиявка! Боже! Уйди
из моей комнаты!
Китти уносится, хохоча, как обезумевшая гиена. Я еще долго слышу ее
смех через весь коридор.

26
Когда я уже, было, подумала, что шумиха с видео в джакузи наконец-
то  осталась  далеко  позади,  появилась  новая  версия.  Похоже,  этот  кошмар
никогда не закончится. Говорят, в Интернете ничего не умирает. В этот раз
я  сижу  в  библиотеке  и  краем  глаза  вижу,  как  две  девчонки  из  младшего
класса,  используя  одну  пару  наушников  на  двоих,  смотрят  видео  и
хихикают.  На  экране  я  в  ночной  рубашке  накрываю  Питера,  как  одеяло.
Несколько  секунд  я  сижу  в  нерешительности.  Вмешаться  или  не
вмешаться? Я вспоминаю слова Марго о том, что надо быть выше этого и
вести себя так, будто мне все равно. Но потом думаю: к черту!
Я  встаю,  подкрадываюсь  к  подружкам  и  вырываю  наушники  из
ноутбука. В динамиках звучит песня из «Русалочки».
– Эй! – возмущается девчонка, поворачиваясь на стуле.
Потом  она  видит,  что  это  я,  и  они  с  подругой  в  панике
переглядываются. Девочка резко захлопывает ноутбук.
– Что же ты? Включай, – говорю я, скрестив руки.
– Нет, спасибо, – отвечает она.
Я  тянусь,  открываю  ноутбук  и  запускаю  видео.  Тот,  кто  его
смонтировал,  разбавил  его  сценами  из  мультфильма.  «Когда  придет  моя
очередь?  Я  тоже  хочу  подняться  на  поверхность  и  увидеть  мир  над
головой…»
Я захлопываю ноутбук.
–  К  вашему  сведению,  это  видео  приравнивается  к  детской
порнографии,  за  его  просмотр  вас  могут  арестовать.  Ай-пи-адрес  уже  в
системе.  Подумайте  об  этом  прежде,  чем  смотреть  дальше.  Это
распространение запрещенного материала.
Рыжая девочка смотрит на меня в изумлении:
– Каким образом это детская порнография?
– Я несовершеннолетняя, и Питер тоже.
Вторая девочка ухмыляется:
– Вы же вроде заявили, что не занимались тут сексом.
Я в тупике.
–  Что  ж,  это  пусть  выясняют  в  министерстве  юстиции.  Но  сначала  я
поставлю в известность директора Локлэн.
– Как будто мы одни это смотрим! – возмущается рыжая.
– Представьте, как бы вы себя чувствовали на моем месте, – взываю я

к их совести.
–  Я  была  бы  счастлива,  –  бормочет  вторая  девочка.  –  Тебе  повезло.
Кавински – высший класс!
Повезло. Это точно.
Когда я показывала Питеру новую интерпретацию нашего видео, я не
ожидала,  что  он  так  расстроится.  Обычно  все  плохое  отскакивает  от  него,
как об стену горох. Думаю, поэтому он всем так нравится. Он уверен в себе
и всегда сдержан. Окружающих это успокаивает.
Но  «Русалочка»  выводит  Питера  из  себя.  Мы  смотрим  видео  на
телефоне, в его машине, и он так злится, что чуть не выбрасывает телефон
в окно.
– Вот сволочи! Как они посмели?
Питер ударяет по рулю, и раздается гудок. Я подпрыгиваю. Я никогда
не  видела  его  таким  разъяренным.  Я  не  знаю,  что  сказать  и  как  его
успокоить.  Я  выросла  в  доме  с  одними  женщинами  и  самым  спокойным
отцом на свете. Я ничего не знаю о бурном нраве мальчиков-подростков.
–  Черт!  –  кричит  он.  –  Меня  бесит,  что  я  не  могу  защитить  тебя  от
всего этого!
–  Меня  не  нужно  защищать,  –  говорю  я  и  тут  же  понимаю,  что  это
правда. Я и сама неплохо справляюсь.
Он смотрит перед собой.
– Но я хочу! Я думал, что все уладил, но вот снова началось! Это хуже,
чем лишай!
Я хочу успокоить его, рассмешить, отвлечь.
– Питер, у тебя лишай? – дразню я его.
– Это не смешно, Лара Джин.
– Прости. – Я накрываю ладонью его руку. – Поехали отсюда.
Питер заводит машину.
– Куда хочешь поехать?
– Куда угодно. Никуда. Просто поедем.
Я  не  хочу  никого  видеть,  не  хочу  многозначительных  взглядов  и
перешептываний. Я хочу спрятаться. «Ауди» Питера – наш маленький рай.
Чтобы  скрыть  унылые  мысли,  я  одариваю  его  ослепительной  улыбкой.
Достаточно широкой, чтобы он улыбнулся в ответ.
Поездка успокаивает Питера, и к тому времени, как мы оказываемся у
моего  дома,  к  нему,  похоже,  возвращается  хорошее  настроение.  Я
приглашаю его зайти и поесть пиццу, потому что сегодня у нас вечер пиццы
и  все  такое,  и  обещаю,  что  он  может  заказать  любую  начинку.  Но  Питер

качает головой и говорит, что ему нужно домой. Впервые он не целует меня
на  прощание,  и  я  чувствую  себя  виноватой  в  том,  что  ему  так  плохо.  Я
знаю,  что  частично  это  из-за  меня.  Он  чувствует,  что  должен  поступать
ради меня правильно, но не может, и это его убивает.

жүктеу/скачать 1,14 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: