Юрий бригадир сны скорпионов

Филип Ридли, «Отражающая кожа»

По подоконнику яростно ползла божья коровка. Глянцевая такая, деловитая, нацеленная на вечный бой. Я время от времени смотрел на нее левым глазом, но правый отделяться от своего напарника не хотел и дружественно косил в ту же сторону, отчего приходилось заново вглядываться в оптический прицел. «А хамелеон бы смог», — машинально подумал я, представив себя с глазами в разбежку, и улыбнулся. В этот раз наглазник сидел как родной, был мягким и эластичным, но отчетливо вонял какой-то восточной косоглазой химией. Закупал его отдельно от СВД Сеня. Он хотел как лучше — и взял белорусский восьмикратный, хотя я ему сто раз говорил, что лучше новосибирского ПСО все равно ничего нет. В общем, сначала я наотрез отказался, отчего Сеня сильно погрустнел, но потом мы вдвоем выехали за город, пристреляли винтовку в лесополосе, разобрали, смазали, отрегулировали — и я решил, что Белоруссия все ж таки не настолько фантастическая заграница. Учитывая относительную легкость заказа, а также расстояние в пятьдесят метров, СВД с неродным прицелом била очень даже неплохо. Запах вот только мешал, но терпеть оставалось всего ничего, а я с детства не особо привередливый. Работа диктует, жизнь корректирует.

К моему левому уху намертво присосалась bluetooth-гарнитура. Рядовая «жабра», без особых изысков. Время от времени Сеня звонил, докладывал мне обстановку, гарнитура автоматически включалась, я подтверждал прием. Звонок я прежде видел, чем слышал, потому что телефон, лежащий прямо передо мной, вдруг бесшумно оживал, моргал дисплеем, и на нем возникала флегматичная панда, жующая молодые побеги бамбука. Мог быть и жираф, и водопад, и даже красный мотоцикл. В свежекупленном ворованном телефоне обнаружилось несколько картинок — выбирай любую. Но я на Сеню поставил панду. Причина очень простая — нет никакой связи между Сеней и пандой.

Как всегда бывает, в последние несколько тягучих минут перед выстрелом появилось время. Подумать, прикинуть и осознать. Когда никто не дергает, не мешает и не заставляет менять позицию, возникают разные суровые мысли. Так что я стал размышлять, а зря — почти сразу вернулось первоначальное склизкое, неприятное ощущение. Оно мелькнуло у меня еще тогда, когда Сеня уверял меня в невероятной легкости заказа. Он таким легким и почудился с первой минуты, отчего я насторожился, веря и не веря такой удаче.

Везло нам во всем. У клиента не было личного телохранителя, только водитель и четыре сотрудника из службы безопасности, но они охраняли не его, а бизнес, причем двоих можно сразу вычеркнуть, поскольку они были специалистами по компьютерной части. Я понятия не имею, почему Кудинов не собирался защищать себя. Возможно, многолетняя работа на сильных мира сего убаюкала подлеца, плюс попутно заставила поверить в собственную нужность и неуязвимость. А может быть, он был фаталистом… и нисколько не боялся умереть раньше времени. Ведь если ты путаешься под ногами, тебя уберут все равно. А если нужен, то и бояться нечего. У этих фаталистов, как известно, раньше времени ничего не бывает, все секунда в секунду. Кудинов подсчитал, что кровавые девяностые давно закончились, успели красиво обрасти легендами — и не давили воспоминаниями на мозжечок. Лютый беспредел уступил место благородным шахматам. Поэтому мозг защищать придется, решил Кудинов, только от бессонницы. Или, в крайнем случае, от мигрени.

И тут свеженький акт… плюс смена декораций. Подползаем мы с Сеней, как два злобных осьминога, и профессионально, красиво, с достоинством залегаем в засаде. Ни он, ни я, конечно, не знаем, по чьей мы тут воле — этого еще не хватало. Лишняя информация — она, как известно, мешает не только спать, но и дышать. Так что один, то есть — я, расположился на шестом этаже, а второй, Сеня, неизвестно где, но в пределах досягаемости, если, как говорится, форс-мажор...

Это кажется, что у него работенка — не бей лежачего. Ведь если я не справлюсь, то завершать заказ придется ему. Без боевого опыта, без снайперского навыка, без чутких пальцев, посреди толпы взбешенных охранников, спецуры, милиции и прочих испуганных и жаждущих справедливости. И если у него не получится, то он тоже исчезнет. И настанет для всех мир, и забрезжит на какое-то время солнце. Так что пусть лучше я. Тогда уж точно — почти всем будет хорошо.

Я поправил синюю рабочую кепку, очень похожую на бейсболку, мельком бросил взгляд на божью коровку и снова прицелился.

СВД — армейское, не киллерское оружие. В первую очередь потому, что сильно длиннее метра, и оттого ни в дипломате, ни под плащом винтовку не пронесешь. Она вообще не предназначена для того, чтобы эдак непринужденно фланировать с ней по городу, делая вид, что это, скажем, такой специальный немецкий нивелир, а ты сам, дескать, инженер-строитель. Не поверит никто. Первая же бабуленция начнет показывать пальцем и звонить в редакцию местной газеты. Но Сеня наш — не дурак. Сеня придумал поместить винтовку в узкий офисный шкаф-пенал, после чего закрыл его на ключ и обклеил фирменным скотчем. Ну и красота! Вчера после обеда мы, одетые в одинаковые синие комбинезоны, занесли мирный груз в нужный кабинет в правом крыле бизнес-центра. Кроме СВД, в шкаф без проблем влезли сухой паек, вода в пластиковых бутылках и даже емкость для мочи. Это чтобы я не отвлекался во время задания и не шлялся по коридору. В левом крыле, наискосок и этажом ниже, располагался кабинет клиента. Это потому, что здание гламурный архитектор задумал в виде полуоткрытой и поставленной на попа книги. Не знаю, что им двигало, возможно — портвейн или кокаин, но здание вышло не оригинальней других. Вроде и новое, а где-то уже видел. Никого ровным счетом это не волновало — и, как только подали в бизнес-центр электричество, в него рванул деловой народ.

И сам клиент, и мы, якобы предприниматели, и еще полсотни всевозможных фирм, организаций и прочих холдингов-молдингов активно, как весенние муравьи, обживали помпезно открытое месяца два назад здание. Кто-то въехал сразу, убедился, что стандартный ремонт не страшнее того, что был у него раньше, протянул к себе телефон с интернетом и сразу стал продавать и покупать что-нибудь ненужное. А кто-то вызвал гламурных дизайнеров — и они принялись все ломать, переделывать и согласовывать. В общем, бизнес-центр «Агат» каждый деляга обживал по-своему.

Надо сказать, первые два-три дня в «Агате» функционировали турникеты, вход-выход был только по электронным ключам в виде кредитных карточек. Но уже на четвертый день какой-то бригадир отделочников потерял карточки всей бригады и долго матерился, а другой прораб, крутой, как Брюс Уиллис, погнул хлипкое никелированное ограждение на входе, затаскивая свой мегабетонорез.

Смахнув слезу, руководство центра решило на первое время карточную систему отменить, поскольку невозможно было контролировать всех любителей сделать себе красиво. Выход нашелся моментально и сразу. Внизу поставили крупночелюстных охранников, которые при приближении орали: «Куда?», «К кому?» и «На какой?» Еще через неделю парадный вход засрали цементным раствором, и тогда руководство приняло еще одно судьбоносное для нас и для Кудинова решение — открыть второй вход для пролетарского быдла через подземную парковку. С тыла, так сказать. С тех пор на парадном входе у всех строго, с достоинством спрашивали: «Куда?» — а с черного входа заходила всякая нетрезвая сволочь в помятых спецовках, вообще ничего никому не докладывая.

Конечно, это все планировалось не навсегда. Руководство решило, что как только будет отполирован последний сантиметр паркета, всех снова направят через турникет с карточками — и тут уже пощады не будет никому. А как же! Вот только руководство ведать не ведало, что к этому времени одному гендиректору будет уже, мягко говоря, не до того.

В общем, Сеня напряг извилины и в этой неразберихе почти арендовал нужный кабинет квадратов на пятьдесят с лишним. Почти — это значит, что он пришел и договорился, что здесь будет аудиторская компания, а вот вам, кстати, задаток. Договор подпишем буквально в понедельник, когда приедет с командировки самый главный в мире босс. Успокоенный деньгами, управляющий даже глазом не моргнул, отдал ключи и лично проводил Сеню до дверей. Попутно он продемонстрировал места, где в коридорах стоят видеокамеры. Несколько открытых и парочка замаскированных. Чтобы, значит, у нас никто ничего никогда не спер. Внутри вашего офиса, сказал он, можно тоже установить, но это уже за отдельную плату. Сеня не возражал и сказал, что непременно воспользуется такой возможностью: босс приедет и даст добро.

В общем, у нас складывалось все настолько просто, что мне сразу это не понравилось. Не бывает так, не везет так никогда, неправильно это: и сверхдешевый сейчас на рынке СВД вместо дорогущего инструмента; и клиент без охраны; и мое, так сказать, рабочее место — не какой-нибудь там чердак, весь в паутине, а нормальный кабинет, откуда выходишь, как честный труженик, в приличном костюме, и никто тебе слова не скажет, дескать, какого вы тут шляетесь и не вы ли пришили только что вон того господина.

Сеня у нас по-хорошему хитрый и жадный. На винтовке мы, говорит, сильно экономим. СВД сейчас на рынке валом, цены упали до неприличия. Да, изношенные, бывает, попадаются, но я лично, уверил меня Сеня, выбирать буду. Инструмент мы пристреляем, да и что там особо пристреливать: пятьдесят метров для тебя — пустяк, с закрытыми глазами отработаешь. Даже смешно говорить…

Тут он прав, конечно. Но я бы хотел для такого дела что-нибудь мелкокалиберное. СВ-99, например. Это вообще праздник. Если стрелять из комнаты, то на улице не слышно, а размер у него в разобранном виде — только что в папку не входит. А СВД — это все-таки 7,62 калибром и метр, однако, двадцать пять в длину. Тяжело, неуклюже, шумно и узнаваемо. Звук выстрела сильно отличается от легкого щелчка, скажем, строительного пистолета. Но мы все же надеемся на повсеместный шумный ремонт. Пять минут назад перфоратор грохотал наверху — просто чудо. Конечно, никто нам не гарантирует, что во время выстрела он опять загрохочет. Но сильно хочется, чтобы повезло. Уходить ведь придется не мешкая. И не бегом, ни в коем случае. Я вот папку взял с собой для солидности. Человек с папкой выглядит чрезвычайно мирно и безопасно. И даже если он торопится, поглядывая на часы, никто его ни в чем не заподозрит.

У входа, на вешалке, висит мой пиджачок от костюма; сверху, на полочке для головных уборов лежит папка и шляпа; а сам я в рабочем комбинезоне синего пролетарского цвета, с молнией от мотни до горла. Брюки, рубашка и даже галстук — под ним. Надевать их, зараза, всегда хлопотно, поэтому я все это и не снимал. Как только я отработаю, то комбинезон в угол, пиджачок на плечи — и с папкой в коридор. И дверь не забыть захлопнуть, и в камеры (а их две на этом участке, одна — скрытая) не глядеть. Впрочем, приклеенная манерная испанская бородка, затемненные очки, а главное — шляпа — меняют мою внешность ровно настолько, чтобы после никто не смог уверенно меня опознать. Предположить — да, но поклясться — это уж точно нет. Велико вначале было желание уйти в комбинезоне — пролетариев ведь много по коридорам шляется. Но то, что проканает здесь, совершенно точно вызовет повышенный интерес на улице, а нам с Сеней этого не нужно. Так что я выйду в коридор в шляпе, потом, увлеченно рассматривая бумаги в раскрытой папке, пройду по коридору до лифта; либо (запасная ситуация) — до пожарной лестницы, доберусь до подземной парковки, там — в машину, до точки — и спать; а потом, когда высплюсь — к девкам…

Черт, опять опережаю события. С детства кажу «гоп».

Ладно, что там у нас с клиентом…

Клиент суеверно относится к кондиционерам, поэтому ровно до обеда, пока солнце не обогнуло здание, окна в его кабинете открыты по причине страстной любви к свежему воздуху, и это несмотря на перманентные ремонты вокруг и пыль. Когда мне Сеня принес план кабинета, я даже рот открыл — насколько идеально для нас стоит его любимое кресло.

Не ждет, нет, совсем не ждет сюрприза генеральный директор консалтингового агентства… Тоже, кстати, что за фирма такая и чем занимается?.. Строительная — строит, это всем понятно; топливная — бензин разливает, это тоже ясно. А чем занимается, мать ее, консалтинговая?! Поход на сайт завершился полным недоумением, поскольку термин «финансовый менеджмент» мне говорил только о том, что клиент — гусь мутный и, как пить дать, рождественский. Судя по всему, через него идет поток невыразимо грязной зелени, чтобы в конце пути стать просто изумрудной.

Это, конечно, не мое собачье дело. Но я отчего-то всегда стараюсь знать чуть больше, чем рассчитывает заказчик. В моем ремесле знать — значит выжить.

Сотовый телефон на столе впереди меня вдруг ожил и моргнул дисплеем. Панда все так же невозмутимо жевала бамбук.

— «Никель» на повороте, — отчитался Сеня.

«Никелем» мы договорились называть серебристый четырехсотый «мерседес» клиента. Сам клиент у нас — Лесник, а секьюрити — номерные лоси. Их два — Лось-первый и Лось-второй. Мы знали в лицо только двух сохатых, а вот фото компьютерных лосей достать не удалось, что нас не очень расстроило, ибо вероятность их появления была равна нулю.

— Понял, — ответил я.

Отключаться не стал, поскольку, если не было оговорено специально, это всегда делал Сеня.

Совершенно не вовремя я заметил, как божью коровку занесло на повороте, она скользнула по торцу подоконника и исчезла из поля зрения. Какого черта ей здесь надо?.. Дальнейшее размышление отняло у меня еще полсекунды жизни. Звучало оно так: «Если бы божья коровка ползала по прямой, я бы ее вообще не увидел».

Ахтунг! «Соберись, надо настроиться!» — сказал мне мой внутренний сержант, и я подобрался, как гепард перед забегом. Стальные когти вонзились в грунт.

В ухо проник какой-то фоновый строительный шум, а следом и Сенин голос:

— На крыльце двое, охрана бизнес-центра. Это не лоси. «Никель» уже на парковке у ворот.

— Понял.

В принципе, если б я распахнул окно полностью и высунулся на улицу, то мог бы увидеть это и сам. Но моя задача как раз прятаться, а не маячить, как Фигаро. Поэтому окно открыто всего сантиметров на двадцать и зафиксировано подручными средствами. У окна высокий стол, за ним, наклонившись вперед и широко расставив ноги, сижу на офисном стуле я, как памятник снайперу. Кресло с колесиками я, разумеется, для работы брать не стал, чтобы оно в ответственный момент не поехало. На столе удобно расположился мой локоть, а сам я слился с СВД в одну скульптурную композицию. Будь здесь стекла обычные, то снаружи меня можно было бы увидеть, но во всем «Агате» окна с односторонней прозрачностью, почти зеркальные. Даже если гипотетический человек из виртуального прекрасного далека присмотрится, то увидит только щель, в которой мерещится синяя бейсболка, но не более.

— Понял.

Конечно, промазать в стандартных условиях я не могу, но всегда есть возможность отказа оружия, пусть даже теоретическая. Да и вообще, я не привык идеализировать ситуацию. Когда-нибудь и любой, даже отчаянно косоглазый попадает в цель. Когда-нибудь и любой мегаснайпер, чемпион всех окрестных галактик, промахивается. Теория вероятности. Для заигрывания с нею придумали запасной парашют, космонавта-дублера и плавкие предохранители. А также магазин для патронов, потому что никогда не знаешь, сколько пуль потребуется в действительности, при минимальной достаточности в одну.

Я несколько раз очень медленно и глубоко вдохнул и выдохнул через нос. Пошевелил плечами, поустойчивее расположил ноги. За почти зеркальными стеклами дальнего крыла здания я ничего не видел. Я просто знал, где расположено кресло, какая створка откроется, и всматривался, располагая перекрестие прицела, за неимением реальной цели, точно в центре окна. Прошло три минуты, но его никто не открыл. Иногда в такие мгновения мне мерещится, что на подсознательном уровне я и клиент становимся единым фантастическим организмом. Возможно, мы начинаем в унисон дышать… и у нас одинаково бьется сердце. Так с одной скоростью и в одном направлении бегут антилопа и нагоняющая ее львица. Из одной крови, из одного мяса. Мистические тени друг друга.

Я никогда не жалел клиента и не переживал за него, но иногда внутренне подключался к нему. А он, как мне казалось, чудилось, представлялось — ко мне. Это получалось не каждый раз, но если получалось, то мы работали как синхронные прыгуны в воду. Где-то там удар сердца — и у меня удар. Где-то вдалеке невнятная, расплывчатая мысль о солнце — и у меня. Он медленно набирает в грудь воздуху. И я. Он выдыхает, спокойно и расслабленно. Я тоже. И вдруг он задерживает дыхание, повинуясь стадному импульсу. Это я перестал дышать, слившись со снайперской винтовкой в одно целое. За мгновение до выстрела ни он, ни я уже ничего не можем изменить. А потом выстрел, отход по программе, безопасное место, катарсис и комната релаксации. База отдыха какая-нибудь загородная, сауна, девушки… Это не от радости. Это для того, чтобы рядом кто-то был. Чтобы не думать о бездне и не погружаться в себя. Но и пить больше ста граммов мне нельзя. Специфика работы. Разворошишь нервы чрезмерно, раскрутишь — вразнос пойдешь. Сеня, кстати, алкоголь вообще не пьет, а глотает какие-то таблетки, отчего превращается в желе — и способен три часа пялиться в одну точку на стене в полуметре от телевизора. Зато молчит. Тут уж — кто как привык. На отдыхе каждый сам за себя, по себе, для себя — и это не обсуждается. Последнее время мы даже отдыхаем с ним раздельно, потому что ни к чему показывать свои слабости.

Сеня по поводу синхронности и подключения к клиенту как-то сказал, что это я фантазирую — и ни одна цель в мире своего мясника еще не чувствовала. Я, разумеется, согласился. Поскольку тоже не любил лирики, начиная еще с писклявых индийских фильмов, а уж мистики — и подавно. Но каждый раз я со слабым, тлеющим страхом жду, что клиент вдруг посмотрит мне прямо в глаза и весело подмигнет. А ничего уже изменить будет нельзя. И не помогут никакие телохранители. Не остановить пулю и не позвать на помощь службу спасения. Все уже предрешено.

Иногда мне это снится. Я тщательно прицеливаюсь, нахожу точку, а он вдруг спокойно поднимает голову и смотрит мне прямо в душу, в мозг, в самое мое «я». Без страха и горести, без удивления и боли. Смотрит с таким видом, как будто в этот момент он стократ сильнее меня и умнее. Я не выдерживаю — и осторожно гашу этот взгляд, будто смущаясь или прося прощения. Потом, конечно, выстрел, отход по программе, катарсис и комната релаксации. Как же без нее, без комнаты. Чистые хрустящие простыни, шелковая девичья кожа. Клубника, кубики льда, пузырьки со дна. Тишина такая, что слышно, как бьется сердце.

Иногда подсознательное ожидание ответного взгляда мешает работать и, что самое неприятное, временами заранее видится наяву. Начинает проигрываться в мозгу снова и снова — и не остановить эту затягивающую игру-забаву из двух всепонимающих взглядов.

Сене об этом я не говорю. Как минимум он захочет меня уволить… как максимум — без выходного, так сказать, пособия. Так что у меня есть веская причина не любить собственное безумие. Да.

Глаз от окна я теперь не отводил, но оно открылось все равно неожиданно. Я не вскочил, конечно, не та выучка. Но мускулы мгновенно напряглись. В проеме я увидел не лося, не самого Лесника, а неизвестную женскую фигуру. Как пить дать — сотрудницу фирмы. В моей мозговой картотеке ее не было. И я сразу подчеркнул для себя красным карандашом — на будущее надо бы знать секретарей-помощников в лицо. Не только когда они в меню, а даже просто — на всякий случай. Я вот ее не знаю, а вдруг она — телохранитель.

Неизвестная зафиксировала окно на нужный угол и исчезла. Стало хорошо видно длинный полированный черный стол для переговоров с двумя блестящими графинами на нем. Он плавно и даже изящно перетекал в письменный стол генерального директора. Последний формой больше всего походил на почку — этакий согнутый овал. Хороший стол, подумалось мне. Локти не сваливаются. Углов нет — синяков не набьешь. Для секса, опять же, в самый раз. Хоть как даму крути — не поцарапаешь.

А позиция для меня была невероятно удобной. Делать уже было абсолютно нечего, оставалось только сосредоточиться и нажать на спуск. Кудинов разговаривал с каким-то перцем, которого я сначала видеть не мог. Он где-то рядом вытанцовывал, не решаясь подойти. Потом Кудинов указал на ближний к себе стул, приглашая невидимку сесть. Через секунду в проеме показался человек в буром костюме. На голове у перца были серьезные чиновничьи залысины, а в руках он держал пачку документов. Человек подходил, на ходу высказывая, видимо, свои соображения, потом сел, не закрывая ни на секунду рта, разложил на столе бумаги и, делая над ними пассы, почти как фокусник, продолжил что-то яростно доказывать. Кудинов поднял холеные ладони и стал махать ими вниз, успокаивая собеседника.

А я в этот момент забеспокоился.

Ситуация была стопроцентной, но Сеня не звонил. Стрелять без приказа нельзя. Но и упускать случай нелогично, а плюс к тому — откровенно, по-человечески жалко.

Кудинов в ходе разговора встал, не переставая жестикулировать, и вдруг неожиданно резко пропал из поля зрения — просто прошмыгнув мимо человека с залысинами. Я от досады сжал челюсти и жестко выдохнул.

Собеседник Кудинова в буром костюме неудобно повернулся на стуле и, выворачивая себе шею, стал говорить еще быстрее. Секунды тянулись очень медленно, как густой таежный мед. Кудинов неожиданно опять появился и прошмыгнул в свое кресло, с другой пачкой документов. На первом документе сверху было просто неприличное количество печатей. Штук десять. Ненаглядный мой клиент швырнул всю пачку на стол перед лысым (мне показалось, что я услышал шлепок) и откинулся на спинку кресла. Позиция опять скомпоновалась — лучше не бывает. Черт, где ж ты, Сеня!..

Человек с залысинами с опаской поперебирал внимательно новые бумаги, покачал головой на манер китайского болванчика, а потом с энтузиазмом и видимым облегчением сказал: «Ну хорошо…» То есть, конечно, я этого не услышал, но для такой простой фразы сурдопереводчики не требуются.

Я отвлекся — и не увидел, как включился дисплей телефона перед звонком, поэтому сразу услышал треньканье в левом ухе и затем (наконец-то!) голос Сени:

— Лесник в кадре?

— Вижу, могу работать, — отрапортовал я.

— Давай.

«Повтори», — перед выстрелом у нас обязательно, для стопроцентной ясности.

— Подтверждаю, работай.

Время и до этого было медовым. А сейчас оно вообще засахарилось. Космически медленно я навел крест сначала на лоб, потом между глаз Кудинова. Если отклонение произойдет, то в какую бы сторону ни ушла пуля, все равно ранение будет смертельным.

Я набираю в грудь воздух, потом задерживаю дыхание и превращаюсь в камень. Клиент тоже вдыхает и медленно переводит взгляд в мою сторону, на пятнадцать градусов влево. Он не должен смотреть сюда, ему совершенно незачем меня разглядывать, он вообще не может меня увидеть. Кудинов не знает, не ведает, не чует, что я вообще есть. Это наверняка так. Но он все равно вдруг поворачивает голову на пятнадцать градусов влево и смотрит мне в душу. А я ведь это уже видел... Полусон-полуявь. Среди бела дня замаячит-забрезжит марево на секунду — и вот он, взгляд перед выстрелом.

В этот момент мне показалось, что он тоже, как и я, задержал дыхание. И вот мы оба ныряем в один и тот же омут. Жалости нет. Нет обиды, разочарования, досады, боли. Есть ощущение… похожее на то, когда ты летишь с трамплина в воду — и где-нибудь посреди траектории совершенно точно понимаешь, что ничего в этом полете изменить уже нельзя. До того как взобрался на трамплин… и даже до того, как оттолкнулся, как прыгнул — еще было можно. А теперь — уже нет. Теперь уже только долететь, довращаться, свести руки замком над головой — и войти в воду.

В глубине души я понимал, что это все нервы и никчемные фантазии. Никто никогда ничего не чувствует. Если бы клиенты чувствовали — всенепременно падали бы на пол, убегали и закрывали б лицо холеными руками. Ничего этого никогда не было и не будет. Есть баллистика, оптические свойства воздуха, начальная скорость пули, температура, расчетное отклонение. Это все можно перепроверить — и каждый раз выйдет немного по-разному, потому что данные меняются. Но пуля все равно полетит в цель, потому что это — физика. А «посмотреть в душу» — это не физика. Это шизофрения, поскольку души никто не видел и не измерял. Ненаучная фантастика, вранье и религиозные фокусы.

Но куда он тогда смотрит?

Это неправильный вопрос, решил я, — и все встало на свои места.

Плавное нажатие. Неожиданный для самого себя выстрел. Кудинов на мгновение исчезает из поля зрения. Приоткрытое окно исчезает также. До кучи исчезают бессмысленные выдумки и прочая психология с мистикой, поскольку отдача очень даже осязаема. Пряный резкий запах сгоревшего пороха, горячей латуни, стали и смазки. Легкий звон после хлесткого выстрела в ушах. Снова наизготовку. Снова перекрестие. Внимательно смотрим.

— Есть, — звучит гулкий, как из колодца, голос Сени.

— Контроль? — спрашиваю я.

В прицел видно, что Кудинов все еще сидит в кресле, но завалился на бок — и на лбу его темнеет аккуратное, словно просверленное отверстие. Чуть правее и выше переносицы. Упасть клиенту не дал подлокотник.

— Контроль, — доносится через полсекунды из гарнитуры.

Не рассуждаю. Учитывая, что пуля ушла чуть вправо и вверх, делаю небольшую корректировку. На этот раз пуля точно влетает по центру лба. Но Кудинову от этого уже не холодно и не жарко. Человека с серьезными залысинами уже нет, только листки на столе. И сейчас каждая секунда для меня имеет запредельно бешеную цену.

Сеня, Сеня, давай отход! Комнату релаксации мне! Девок, сауну! Базу отдыха! Мир, нормальный, живой, без трупов этих, без странных взглядов в центр души!

Почему Сеня молчит? Я нарушаю правила и говорю первым:

— Отход?

— В чем дело? Босс?..

Молчит. Краем глаза и опять совсем не вовремя замечаю стремительно выползающую на торец подоконника божью коровку.

Сеня, давай, скажи хоть что-нибудь!

Уже секунд пятнадцать прошло. Еще двадцать — и я буду уходить сам, без приказа. Это неправильно, но уже нет времени.

И вдруг Сеня жестко и бесповоротно принял решение. Это было понятно по его твердому, уже без колебаний, голосу, по тону, а самое главное — по скорости, с которой он говорил:

—Уходи сам, нас ждали! В здании около взвода, первый этаж. На дно по запасному варианту, отбой!

Мы давно подозревали, что когда-нибудь прокол произойдет. Почему нам так казалось — ни Сеня, ни я вменяемо объяснить не могли, но разработали ровно пять вариантов отхода от дел наших скорбных. Первый предполагал, если без подробностей — не высовываться, второй — поменять город, третий — имя, а четвертый — страну. Пятый, гипотетический, предполагал родиться заново и заняться разведением кур редких пород.

Сеня отключился, а для меня сразу наступила дикая, пронзительная тишина с серебряными колокольчиками. В ушах звенел и настаивался такой малиновый звон, как будто я только что отстрелял в БТРе целую ленту из КПВТ, а не сделал всего каких-нибудь два несчастных выстрела из снайперской винтовки.

Благодарить Сеню сейчас особо было не за что. Но был один плюс. Если бы он спасал только свою драгоценную шкуру и бросил трубку, я бы по утвержденной нами заранее схеме через пару минут оказался на подземной парковке — и меня почти наверняка бы схватили. Это в лучшем случае. Худший для меня вариант под названием «убит при задержании» бы еще более вероятен. А теперь я предупрежден. Конечно, это не дает никаких сказочных гарантий. Но это делает меня чуточку свободней.

Ладно, лирику в анус. Что мы имеем? Ни на парковку, ни через главный выход мне сейчас нельзя. Но что самое главное — нельзя мешкать.

Скорости мне не занимать. В обычной жизни я увалень, разгильдяй и даже где-то флегма. Но в критической ситуации я умею концентрироваться за ноль секунд — и тогда действую как хорошо смазанная и настроенная машина.

Я вскочил со стула, вжикнул молнией на комбинезоне, развалил его надвое, освободил плечи, одним движением спустил грубую ткань до колен и быстро вытащил ноги из штанин. На это ушло не более полутора секунд. Затем быстро подошел к вешалке, снял пиджак, накинул его на плечи. Застегивать не стал, но поправил на ощупь галстук и даже чуть подтянул. Это заняло еще три секунды. Нахлобучивание шляпы и засовывание папки под мышку времени не заняло вообще, потому что я это делал на ходу. В общем, когда я закрывал дверь на замок с той стороны, прошло не более пяти секунд, а мое участие во всем вышеизложенном уже пришлось бы доказывать. Слева по коридору в десяти метрах был лифт, справа в пятнадцати — пожарная лестница. Я пошел вправо, энергично размахивая папкой.

Выскочив на лестницу, я тут же услышал снизу быстрый топот нескольких пар специальной обуви, встреча с которой мне явно не улыбалась. Между перилами была щель сантиметров двадцать — мельком взглянув туда, я увидел внизу на поручне стремительную руку в черной полуперчатке, несколько напоминающей оную у велосипедистов или гонщиков. Она прыгала вверх по перилам с ужасающей быстротой и подбиралась уже к третьему этажу.

Так как я был на шестом, то на четвертый и ниже мне уже было не успеть. Тогда бы я столкнулся с обладателем черной полуперчатки нос к носу. Можно было либо на пятый, либо на какой угодно, но — выше. Вверх и вниз — это уже выбирал не я, а ноги и интуиция. Не раздумывая, как нашкодивший кот, я бесшумно бросился вниз на два пролета, метнулся к двери, открыл ее, тотчас аккуратно закрыл за собой — и через два широких шага оказался у какого-то кабинета. Таблички на двери не было, я нажал на ручку, оказалось заперто — и я, взвинченный адреналином, просто замер на месте. Бежать уже было нельзя, поэтому я постоял, послушал, как велосипедисты на пожарной лестнице прогрохотали вверх мимо пятого этажа на шестой, убедился, что они именно туда, и пошел прямо по коридору. Через двадцать метров справа должен был быть женский туалет, это я запомнил, когда несколько дней назад изучал план здания. А дверь мужского туалета — следующая. Пока все отлично. В туалете, само собой, нет видеокамер.

Я открыл спасительную дверь, и без задержки прошмыгнул внутрь. Последняя кабинка.

Выйти из кабинки совсем другим человеком с другой походкой. Тщательно вымыть руки и лицо. Ликвидировать на нем остатки клея от поддельной бородки. Высушить руки сначала бумажным полотенцем, а потом сунуть под приятный, но малоэффективный, как и везде, фен. Успокоиться. Посмотреть в зеркало. Снять галстук, сунуть его в карман. Расстегнуть на рубашке еще одну пуговицу. Достать из внутреннего кармана пиджака очки в блестящей металлической оправе с нулевыми прозрачными стеклами. Надеть их. И выйти опять в коридор. Пиджак небрежно перекинут через левую руку — жарко. Я теперь совсем не похож на того делового испанца, который входил в клозет.

Теперь длинный поход по коридору в другой конец здания. Я не бежал, просто сильно увеличил длину шага — и от этого двигался не элегантней лыжника.

Почему именно в тот конец — не знаю. Почему не на лифт и дальше на еще какой-нибудь этаж — тоже не ведаю. Инстинкт, знаете ли. Я ж говорю — будь я обычным человеком, я б совершил уже кучу дурацких поступков. Но в состоянии стресса я — эффективная машина, и у меня не бывает ошибок. У меня восемь глаз, четыре уха и способность не просчитывать ситуацию, а находиться над ней. Я не знаю, как это назвать. Но это похоже на полет над бушующей горной рекой. Опасно внизу. А сверху я все вижу и все знаю без всяких там умозаключений и размышлений.

Казавшееся снаружи огромным здание — на самом деле не такое уже большое. После поворота меня уже не увидеть с пожарной лестницы. Я повернул и быстрыми лошадиными шагами дошел до конца коридора. На пути попались двое рабочих в оранжевых, очень чистых спецовках, тащивших блестящую стремянку. Мы вежливо уступили друг другу дорогу и взаимно извинились за доставленное неудобство.

На пожарной лестнице с другого конца здания никого не было. Во всяком случае, когда я тихонечко приоткрыл дверь и прислушался — посторонних звуков не услышал. Проскользнув в проем, закрыл за собой дверь, почти бесшумно рванул вниз — и оказался уже на четвертом этаже. Прогресс.

На этом этаже было два конференц-зала, большой и малый, несколько офисов и небольшое кафе для служебного пользования. Я не напрягался, вспоминая, я просто представил план этажа, который разворачивал пару дней назад. Ничего в этой мнемонике сложного нет, я даже увидел примятые сгибы бумаги и пятно от пролитого Сеней кофе.

Почему я не пошел дальше вниз? Это к вопросу — почему я вообще делаю выбор: все та же интуиция, древние подкожные сенсоры.

Четвертый этаж, а также и все остальные донизу — сильно отличались по дизайну. Офисов было все меньше, а всяких служебных, торговых и вспомогательных помещений — все больше. К тому же, нижняя часть здания была не полуоткрытой книгой, а массивной под нее подставкой в виде треугольной призмы, выжигающей глаза своими зеркальными фасадами. От этого в пространстве нижних этажей уже не доминировала примитивная коридорная система. Прозрачные холлы, местами искусственная, а кое-где и живая зелень, мягкая мебель и живописные уютные загашники с фонтанчиками, где, по замыслу архитекторов, должны были сидеть бизнесмены, обдумывая — чего, как и почем.

Половина этой гулкой призмы была пустой, залитой солнцем и просматривалась сверху донизу. На плане световой дворик именовался атриум — и представлял собой предмет гордости архитектора. На плане атриум казался совсем не страшным. Но когда я из полутемного коридора попал на фактически смотровую площадку, почувствовал дискомфорт. Дело в том, что не только мне было «видно все, ты так и знай» — и меня самого можно было заметить с главного входа. За эти минуты внизу скопилась куча разнокалиберного вражеского народа. В форме были не все, половина щеголяла в гражданском, но, судя по мозолистым лицам, они все были служивые до мозга костей.

Я подошел к хромированному поручню и просто приказал себе смотреть. Расставив руки пошире и обхватив пальцами холодный блестящий металл, я нагло заглянул вниз. Интересовал меня сейчас один-единственный вопрос — знают меня в лицо или нет. Я снял очки, близоруко сощурился, достал из правого кармана платок и стал тщательно протирать стекла.

Один из стоявших внизу в гражданском бросил на меня снизу беглый взгляд, посмотрел в другую сторону, потом спохватился и стал пристально меня изучать. Он сверлил меня глазами секунды три. Если кто не знает — это очень много. Но я намерено не сходил с места и лишь тщательно полировал стекла. Сначала одно, потом, подышав на него нежно, другое. Сквозь прищур своих якобы близоруких глаз я смотрел прямо ему в переносицу, но он об этом не подозревал. Какие мысли у него проносились в голове стройной чередой — знать не знаю и ведать не ведаю. Но через три секунды он вздохнул, решительно отвернулся и забыл обо мне навсегда.

Я ответил на собственный вопрос о том, знают ли охотники меня в лицо, но это оказалось непросто. Ладони вспотели.

Теперь мне нужно было мгновенно найти место, где обитает много народу. Подходил кружок юных пивоваров, цирковая студия, фитнес-салон, стриптиз-клуб для слепых, и вообще что угодно, лишь бы там толпились и тусовались. Проблема была в том, что когда у меня проходит рабочий стресс, я начинаю жевать сопли и наступать сам себе на туфли. В толпе это не так заметно, есть вероятность сойти, скажем, за поэта, художника или больного. Впрочем, это одно и то же.

Впереди я заприметил загашничек с мягким диваном и фонтанчиком типа «писающий мальчик», но не в виде голого беспризорника, а в виде блюющей цапли на одной ноге. Цапля меня не интересовала, но рядом была приоткрытая дверь, а сбоку от нее — столик, за которым скучали двое: девица с приличным декольте и мужик с лицом добермана. На столике лежали: стопка бейджиков, несколько листков бумаги и еще какая-то канцелярская дрянь. Не раздумывая, я рванул туда, поскольку точно помнил, что там был один из входов в малый конференц-зал.

Я подходил медленно, как городской теплоход к сельскому дебаркадеру, попутно пытаясь понять, что напечатано на листках бумаги. Где-то за метр я уловил ключевые слова: «реалити-шоу» и «кастинг». Что ж за день сегодня такой, чего ж так не везет-то! Ну почему не свидетели Иеговы, не физкультурники, не яйцеголовые айтишники?! Обманутые акционеры тоже неплохо бы подошли. Но выбирать не приходилось, и я решил импровизировать. Кастинг так кастинг. Будет вам реалити, будем вам и шоу. В общем, за те несколько секунд, что я подходил, решение созрело само собой, и я отчеканил, глядя прямо в декольте:

— Здравствуйте! Волков!

Волков в моей жизни был вообще ни при чем, если не считать когда-то зачитанного до дыр «Волшебника Изумрудного города».

Девушка с готовностью схватила со стола листок и стала усердно утюжить его носом:

— Волков… Волков… Волков, — причитала она, видимо, чтобы не забыть. — Волкова нет, — убитым и безнадежно виноватым голосом наконец сказала она.

— Отставить, — безапелляционно рявкнул я. — Волков есть! В списке нет — это возможно, а сам — тут как тут.

Мужчина с лицом добермана повернул ко мне голову, просканировал сверху донизу серыми выцветшими глазами, подумал, наклонил голову к девушке и откорректировал:

— Напиши на бейджике фломастером. Аксеновой тоже в списках не было. Что тут поделаешь! Извините, накладочка, — доверительно сказал он мне — почти, между прочим, вежливо.

— Ничего, ничего, — так же вежливо ответил я, получив из рук девушки бейджик и анкету.

— Проходите, располагайтесь, там места много, можете пока попить чаю, там столик с бутербродами, — мягко посоветовала девушка.

— А долго это? — осторожно поинтересовался я.

— Не могу сказать, — замялась она, — кто-то сразу выходит, кто-то задерживается. Кто-то был целых двадцать минут. Отбор — дело непростое, сами понимаете.

— Понимаю, — подтвердил я бархатным голосом и прошел в зал.

Очень хотелось узнать, куда меня отбирают. В голове промелькнуло с полдесятка самых разных шоу, одно гаже другого, от кулинарных до политических, включая позор всей человеческой цивилизации — «Дом-2». Хорошо, решил я. Паниковать не будем, разберемся — и все тут разрулим как надо.

Малый конференц-зал был действительно с гулькин нос, не больше школьного класса. Штатных сидений тут было около сорока, еще столько же мест, если постараться, можно было добить стульями, ежели, как говорится, что. Но «ежели что» сейчас как раз не вытанцовывалось. Вольготно расположившись на самых лучших местах, сидело в зале человек семь-восемь. Поскольку лучшие места каждый понимал по-своему, то распределились товарищи по несчастью как попало. Для себя я решил, что прятаться не буду совсем, и сел в первом ряду, нагло вытянув вперед ноги. Посидел, подумал. Аккуратно снял пиджачок, положил его на соседнее место, тщательно прикрепил бейджик к карману рубашки. Посидел, еще подумал. Расправил на коленке лист анкеты и стал внимательно вчитываться. Первые пункты вообще не вызывали никаких вопросов. Фамилия, имя-отчество. Адрес, телефон. Образование, работа, туда-сюда… Размер одежды, обуви. Зачем? Ну ладно… Немного насторожили пункты «невыплаченные кредиты» и «находитесь ли вы в данный момент под следствием». Ответил честно. Тщательно выписывая что-то типа «отнюдь», напоролся глазами на восхитительный пункт «количество попыток суицида». Проморгался, но тут же впал в недоумение, разглядев очередной веселенький пункт, вопрошавший буквально следующее: «Способ совершения, подчеркнуть нужное или написать собственный вариант». Нужными способами являлись: утопление, отравление, огнестрельное и холодное оружие, повешение, падение с большой высоты и самосожжение.

«Однако…» — подумал я и осторожно огляделся. Мои внезапные и ни в каком виде не нужные мне коллеги сидели абсолютно спокойно. Никто не подрывался с места, не курил дурь и не медитировал в противогазе. Так что я поневоле пожал плечами, снова повернул голову и продолжил увлекательное чтение.

«Причина неудачи» — тоже изрядно веселила. Там были «неожиданное вмешательство», «отказ оружия», «некачественные отравляющие вещества», «страх», «сознательная имитация», «стыд» и «жалость». Отдельной строкой шло «нежелание плохо выглядеть после смерти».

Говоря откровенно, если бы я несколько минут назад не убил человека и не находился в своем особенном состоянии, когда у меня все скользит над реальностью, я бы уже давно потребовал водки, сатисфакции и тишины. Но сейчас организм все еще лихорадочно работал на выживание — и такой ерундой, как тупить и впадать в ступор, не заморачивался.

Ну что ж, соберемся, сконцентрируемся, подключим резервы. Я ж обернулся?.. Обернулся. А после того, как я это сделал, мне уже не надо было снова оборачиваться и разглядывать, где кто сидит. Фотографическая память — лучший навык мясника. После отличной стрельбы, конечно. Я просто держал в голове цветную картинку — и, прикрыв глаза, раздумывал, кто у нас тут годится в союзники. Это непременно. Один в поле не воин. Ищем напарника, используем его в извращенной форме и уходим по-английски. Не я придумал, конечно, но такой бухгалтерский подход мне по душе.

Итак. За мной, немного справа, сидела девица с галактическим количеством черных серег. Уши как сито — дырка на дырке. Но у сита дырки для дела, а у девицы — для дурости. Ни одна даром не пропала. Вид у нее был озорной такой, сатанинский. Такие девицы любят тушить сигареты об себя. Или об любимого-ненаглядного, который чудит не меньше и едва-едва доживает до совершеннолетия. О юбилеях там речь вообще не идет.

Слева, в четвертом, по-моему, ряду, сидели уже две девицы — не разлей вода. Подружки явно не собирались расставаться никогда. Розовые, как поросята, клетчатые, яркие, с вызывающими фишечками и капельками значков, брелочков, цепочек и черт знает еще чем таким, неистребимо сорочьим.

Выше них сидел парень-ботаник, глубоченно ушедший в себя. Он не взглянул на меня, когда я вошел, и, похоже, вообще не заметил, что я, насекомое, появился в его жизни. За толстыми очками индифферентно блуждали глаза. Лузер по жизни, да. Но на выкрутас способный, факт. Такой при удачном раскладе легко тебя завалит. Ты в его системе ценностей эфемерный клоп-водомерка, а он — герой из эпической саги.

Далеко-дальше, справа, сидела девушка, которую я мог видеть только в профиль. Маленькая, светленькая, никакая, незаметная. Ладно, не определил, не понял — бывает. Моль.

Кроме вышеперечисленных субъектов в геометрическом центре зала находился еще один таинственный незнакомец, но он вытянул ноги так далеко вперед под переднее сидение, что не сидел даже, а глубоко лежал на своем месте. Видно было только часть лица и поганенькую жидкую челочку. Либо устал и спит, либо прячется, а прячется — уже хорошо. Эту устрицу можно забыть.

Резюме неутешительное. Какое-то время мне придется наслаждаться жизнью в компании полудурков.

— Девушка, — спросил я, повернувшись к перфорированной девице, — вот здесь — что имеется в виду?..

Она повернула голову, явно борясь с желанием послать меня в сатанинские голубые дали. Но себя пересилила и даже пересела ко мне поближе.

— Где? — спросила она неожиданно хриплым прокуренным голосом.

— Здесь написано — «кредо».

— Ну… кредо и есть. Убеждения имеешь?

— Нет.

— О чем думаешь, чего хочешь, чем дышишь? Веришь во что?

— Круто, — похвалил я и поманил ее к себе пальцем.

Она придвинулась еще ближе и даже подставила ухо.

— Тебя как зовут? — спросил я.

— Герда, — ответило сатанинское отродье.

— Костя, — почти промурлыкал я. — Далеко от меня не отходи.

— Зачем? — удивилась Герда.

— Пока не знаю, — честно ответил я.

— А не пошел бы ты в жопу! — прошипела девушка губами, щедро накрашенными черной губной помадой.

— Не убегай! — засмеялся я и отвернулся.

Так, с ней каши не сваришь. Неуправляемая, зверски одинокая. Но ведь бесполезных людей не бывает. Надо просто правильно их готовить!

Через пять минут я ответил на все пункты анкеты, руководствуясь одним принципом — как можно ярче. Как я понял, жесть здесь приветствуется, а фриков любят и подавно.

Когда я дописывал последнюю строчку, заметил, как за приоткрытыми дверями снаружи конференц-зала быстро прошли, почти пробежали несколько человек. Послышались сначала отдельные голоса, затем — не очень сильная перебранка, но слов я разобрать не смог. Следом я отчетливо разобрал стальной оружейный лязг. Голоса прошли чередой и смолкли, и тут из другой двери, прямо посредине зала, которую я сразу не заметил, вышла шатенка в длинном платье с высокой, античной какой-то прической и благородной донельзя шеей. Держала она ее фантастически.

— Кто еще заполнил? — спросила она.

Я поднял листок и помахал им в воздухе.

— Что-то я вас не припоминаю, — наморщила женщина лоб.

Вместо ответа я пожал плечами.

— Ну хорошо, давайте сюда! — смилостивилась шатенка и отобрала у меня анкету. — Ждите, мы вас вызовем.

Время тянулось. Я стал успокаиваться. Вызвали ботаника, он возвратился минут через пять и, демонстративно не глядя на нас, смертных, вышел из конференц-зала. Потом вызвали попугайчиков-неразлучников. Они вообще не возвратились. Соответственно, заключил я, их там где-то оставляют для каких-то низких скотопромышленных целей. Мысль была очень здоровая, и я улыбнулся. На перфорированную девицу потратили всего несколько секунд, поскольку почти сразу дверь снова открылась — и женщина вызвала самого заднего парня в белых кроссовках. Он, ссутулившись, спустился до первого ряда, потом встряхнулся, распрямил плечи и слишком уж решительно прошел внутрь. С ним как-то не сложилось. Судя по всему, его планировали оставить, но он считал себя круче всех и требовал многого. Через пятнадцать минут его удалили, и он ушел, нагло хлопнув дверью. Остались никакая девушка-моль, лежачий неизвестный и, собственно, я.

В этот момент женщина с благородной шеей торжественно вышла и театрально объявила:

— Волков, пожалуйста!

Я встал, надел пиджак, застегнул его на все пуговицы и направился навстречу… ну, скажем, славе.

В большой, ярко освещенной солнцем комнате стоял массивный стол, за которым сидели двое мужчин и одна женщина. Центральный, видимо, командовал, а поскольку у него были густые усы, то я его сразу для себя окрестил Буденным. По правую от него руку сидел режиссер, художник или еще какой творческий работник в затрапезной футболке. Она вся была искусно забрызгана пятнами, которые складывались в авторский узор. Судя по получившемуся рисунку, футболка стоила либо баксов триста, либо ее давали в нагрузку в «Ашане» за красивые зрачки. Удивительно, как иногда дизайнерская шмотка походит на майку бомжа с вокзала. По левую руку от Буденного сидела дама, глубоко погруженная в хозяйственные заботы, и я для нее был объект материальный, а не капитан Немо.

Я внятно, не ленясь, сказал: «Здравствуйте», — после чего сел перед ними на маленький несерьезный стульчик. Стульчик был не для отдыха, а для посетителей, чтобы у жертвы и мысли не было зависнуть здесь надолго.

Все это сказочное жюри смотрело на меня так, как будто тщательно прицеливалось. Женщина даже глаз прищурила. Но поскольку в моей бурной жизни меня частенько брали на мушку, особенно я не расстроился.

— Здравствуйте, — ответил за всех Буденный и без подготовки, сразу взял быка за рога: — Вы не очень интересный внешне!

Я даже немного опешил. Только я открыл рот для оправдания, как меня перебил творческий работник:

— Да, — сказал режиссер или художник, или бомж с вокзала, — вы не запоминаетесь.

«Слава богу», — искренне подумал я, а вслух предложил:

— Можно приодеть.

— Хм, — высказала аргумент женщина по хозяйственной части.

— Понимаете, молодой человек, — терпеливо начал мне объяснять Буденный, — это же шоу. Реалити-шоу, телевизионное.

— С картинками, — подсказал я.

— Да, — не моргнув глазом, согласился главный, — а у вас вид… будто вы в очереди стоите за, я не знаю, бесплатными лекарствами. Да вас и там не заметишь! — радостно продолжил Буденный. — Я бы за вами занимать не стал, я б вас просто не запомнил.

Недаром Сеня мне говорил, что ты, мол, как китаец среди пекинцев. Спящий осьминог — и то, тварь, на дне заметней.

Все, что мне теперь было нужно — тянуть время. Шоу с телевизорами мне было глубоко по-барабану. Но где-то по зданию ходили невыносимые лично для меня люди. Встреча с поганцами не сулила мне никаких мятных пряников. Поэтому я выдержал театральную паузу и сказал, как мне показалось, глубокомысленно:

— Для любого шоу требуется подтанцовка.

— Это верно, — оживилась женщина-хозяйственник, — дайте-ка мне анкету, Николай Алексеевич.

Буденный протянул ей измятый еще лично мной на колене листок, та нетерпеливо вырвала его из холеных пальцев и углубилась в чтение.

— Так… один раз… Холодное оружие? — удивленно подняла она голову. — Что это было — бритва, кинжал?

— Нет, — покачал я головой, — финка.

— Шрам можете показать? — неожиданно сексуальным голосом попросила женщина.

Я секунду подумал, кивнул головой, поднялся, снял пиджак, бросил его на стул и расстегнул рубашку.

— Поближе подойдите! — отчего-то прохрипела хозяйственница.

Я сделал шаг вперед.

— Еще ближе! — в этот раз заинтересовался уже Буденный.

Мне было нетрудно, и я подошел прямо к их столу. Бояться мне было нечего. Когда-то давно, в мой, как сейчас помню, пятнадцатый день рождения я не в меру выпил (откуда ж тогда было знать про свою меру) и обидел ровно такого же чудака, как и я. Точно такой же чудак, молодой и румяный, включил быка и пропорол мне бок самодельной финкой с наборной рукояткой.

— Вообще-то, — сказал бомж-режиссер в авторской футболке, — если вы били в это место, то шансов умереть у вас почти не было.

— Да теперь-то я знаю. Но ребята утверждали, что сердце — слева.

— Ну не настолько слева! — вдруг заржал совершенно неинтеллигентным смехом Буденный.

— Не настолько, — подтвердил я. — Можно одеться?

— Да, конечно, — с сожалением разрешила женщина.

Я тщательно застегнулся, заправил рубашку в брюки — и вдруг в этот момент услышал, что сзади резко открылась дверь и несколько пар абсолютно небальной обуви застучали по паркету.

— В чем дело?! — раздраженно вскрикнул Буденный.

— Прошу извинить, — сказал за моей спиной немного простуженный голос, в котором не было даже намека на раскаяние, — проверочка, в здании находится особо опасный преступник. Кто такие и что у вас здесь происходит? — деловито поинтересовался голос.

— Мне кажется, это не ваше дело, — зачем-то стал лезть на рожон главный, который, судя по всему, всю жизнь руководил — и с детства не терпел таких вот простуженных и отмороженных.

— Погодите, Николай Алексеевич, — пришел на помощь более гибкий творческий работник в футболке, — у людей ведь работа! Я думаю, вы не по адресу, — обратился он к служивому. — Мы проводим кастинг, здесь случайных людей нет. Все они приглашены нами после тщательного изучения.

— Кого вы проводите? — помолчав секунду и не найдя в своем словаре такого слова, спросил простуженный.

Трое за столом переглянулись — и слово взяла женщина:

— Отбор для участия в телепередаче, понимаете?

— А, понимаю… — без всякого выражения сказал невидимый мне человек. — Так… проверьте то помещение! — коротко приказал он.

Пара-тройка человек в крепкой обуви рванули в другой конец комнаты, где таилась еще одна дверь, которую я сразу не заметил. Теперь я их разглядел краем глаза. Ничего мирного они из себя не представляли — черные терминаторы с черными автоматами в черных масках, прямо как из пионерского ужастика. Терминаторы, мешая друг другу, резко рванули дверь за ручку, так же резко проникли внутрь — и практически сразу оттуда раздались сдавленные крики.

— Там кто у вас? — поинтересовался служивый.

— Слушайте, прекратите балаган, — возмутился Буденный, — там у нас уже прошедшие кастинг, отобранные!

— Кастинг-херастинг… — задумчиво проговорил простуженный, прошел мимо меня вперед — и я, наконец, увидел его хотя бы частично в профиль.

Поворачиваться к нему, а также сверлить его любопытными глазами я первый не собирался. Служивый в штатском производил впечатление. Метр восемьдесят, девяносто килограмм, стрижка — вшам не разгуляться, а под пиджаком выпирали либо два кастета, либо два пистолета.

— Попрошу всех встать, — сипло проговорил он, и для непонятливых показал ладонями, как это делается, и повернулся ко мне.

— Я стою, — вежливо подсказал я.

— Вижу, — пронзительно посмотрел мне через глаза прямо в мозг простуженный и вдруг взялся пальцами за мой бейджик.

— Что значит — встать? — возмутился в этот момент за его спиной единственный оставшийся сидеть Буденный.

— Волков, значит? — тихо, не отвечая на его реплику, спросил у меня сиплым голосом человек с двумя кастетами.

— Волков, — согласился я.

— Это хорошо, что Волков, — кивнул он несколько раз головой, понемногу теряя ко мне интерес.

После этого он повернулся к моим вершителям судеб и, сдерживая раздражение, продолжил:

— Мало того что встать, еще и руки поднять!

— Что? — угрожающе, но как-то не очень убедительно протянул Буденный — и, само собой, от возмущения привстал.

— Давайте, давайте! — бесцветно, но твердо произнес простуженный.

— Да я вас… — главный по кастингу стал лихорадочно придумывать самый извращенный способ уничтожения служивого.

— Милый мой, — презрительным голосом произнес главный у терминаторов, — полчаса назад в вашем гнилом бизнес-центре был убит гендиректор одной фирмы. И убийца, я думаю, еще здесь.

— Где это — здесь? — испугался Буденный.

— В здании! Так что вы или прекращаете тут паясничать, или я вас сейчас подозревать начну со всей пролетарской ненавистью.

— Николай Алексеевич, встаньте, я вас умоляю, мы и так от графика отстаем! — взмолился гламурный бомж в суперфутболке.

— Ну, знаете, я этого так не оставлю… — театрально возмутился Буденный, тем не менее — медленно вставая.

— Да ради бога, — устало, но с ненавистью произнес простуженный.

Все трое подняли руки. Наиболее смачно в этой ситуации выглядела женщина: у нее поднялись немалые сиськи и стали раздражать всех своими сосками, каждый — размером с добрый советский болт.

— А мне? — осторожно поинтересовался я.

— Что — «мне»? — ржаво спросил служивый.

— Мне тоже руки поднять?

— Да и им не надо было. Это я так, чтобы не гундели! Ненавижу интеллигентов. Садитесь, господа, и не мельтешите, а то я что-то нервный сегодня… — милостиво махнул обеими руками простуженный.

Я осторожно пожал плечами и слегка кивнул, что можно было расшифровать как угодно. И нашим и вашим, как говорится.

В этот момент сдавленные крики в соседнем помещении для откастингованных прекратились, дверь распахнулась от молодецкого пинка, и показался огромный терминатор, волочивший за шкирку волосатого парня. Парень ехал задницей по паркету и для порядку отчаянно бил по нему пятками.

— Это что? — строго спросил простуженный терминатора в маске.

— У него пистолет, — пробурчал тот через маску и мощно швырнул парня под ноги начальнику.

— Какой пистолет, — захныкал парень, пытаясь подняться на ноги, но его тут же профессионально прижали к полу железными коленями, — это зажигалка!

— Дай! — нетерпеливо и нервно помахал к себе ладонью простуженный.

Черный как смерть терминатор передал начальнику блестящую безделицу рукояткой вперед. Тот принял, осмотрел явно китайскую хреновину, хмыкнул и нажал на спуск. Раздался щелчок — и из ствола тут же выскочил синеватый газовый огонек.

— Вот дурак… — протянул простуженный. — Из-за такой вот игрушки на прошлой неделе парня пристрелили… и правильно сделали. Что за волосы дурацкие? — ткнул командир в воздух железным пальцем

— У кого? — спросил парень.

— У тебя, мурзилка хренов!

— Отаку.

— В какую еще атаку? — повысил сиплый голос простуженный.

— Ну стиль такой, японский.

Судя по выражению глаз, предводитель терминаторов ненавидел не только интеллигентов, но и японцев. Простуженный поднял свободный кулак, красочно потряс им, но потом сдержался, развернулся и быстро пошел к выходу, не оглядываясь.

— За мной… Дебила отпустить! — приказал он на ходу.

Черные терминаторы прогрохотали по паркету следом — и последний резко и наглухо закрыл за собой дверь, как точку поставил.

— А зажигалку? — отчаянно пискнул фанат Японии.

Некоторое время все зачарованно смотрели в направлении двери и приходили в себя. Через три секунды дверь снова открылась — и пущенный тренированной рукой игрушечный пистолет полетел «японцу» точно в голову, вращаясь не хуже томагавка. Когда до виска оставались сущие пустяки, я выбросил руку и ловко поймал зажигалку. Не специально, конечно, машинально.

— Эк вы его! — с уважением произнес режиссер-бомж-художник в дорогостоящей футболке.

Я пожал плечами, крутя в руках игрушку.

— Вообще, — произнес режиссер, — времени у нас нет, поэтому по поводу Волкова я сразу «за».

Я не знал, как это оценить, поэтому почесал себе затылок стволом зажигалки.

— И я! — подозрительно заинтересовано вскинула руку хозяйственная женщина, тут же засмущалась от этого и уже с деланным безразличием, оправдываясь, добавила: — У нас с холодным оружием никого нет! А то, что незаметный… так мы его загримируем.

— А вот это да, а вот это — правильно! — обрадовался главный. — Слушайте, Волков, давайте не отходить от этого сценария?

— Какого? — не понял я, крутя в руках блестящий китайский сувенир.

— Вы покончите жизнь с помощью ножа для колки льда, например. А не хотите сделать себе харакири?..

Я вообще-то на работе ничему не удивляюсь. А сейчас я как раз на работе, положение у меня, мягко говоря, жесточайший плазмолиз, и я не должен даже бровью повести. Такая у меня особенность. Чем ситуация сложнее, тем я кинжальней. Но я не просто повел какой-то там бровью, а вообще открыл рот для приема всех наличных в природе ворон. Сразу после этого я подошел к столу, положил на него пистолет-зажигалку, взял со стола пластиковую бутылку с водой, открутил крышечку и выпил граммов сто залпом. Поставив емкость на стол, я выдохнул, оглянулся по сторонам и сказал:

— Хочу. Это называется не харакири, а сэпукку, но я согласен.

— Сэпукку — это самурайский ритуал самоубийства, — назидательно, как ребенку, начал объяснять Буденный.

— И что? — спросил я.

— Вы не самурай, к сожалению, а то это был бы вообще подарок судьбы. Харакири — разрезание живота, способ. Харакири может даже крестьянин себе сделать. А вот сэпукку — это то же самое, но сделанное по всем понятиям.

— По правилам, — уточнил я.

— Если хотите — да, по их правилам. Это, по сути, главная роль самурая в его героической жизни. Ладно, — решил не затягивать историческую лекцию Буденный и спросил соседа справа: — Роман, вы, я как понял — «за»?

Роман вспыхнул глазами и резко кивнул:

— Без вариантов.

— А вы, Маргарита Федоровна? — спросил главный женщину, у которой болтообразные соски уже не были заметны.

— Да. Внешность — это не главное. У нас же хорошие стилисты, сделаем с вас хоть Левоконева.

— Это кто? — насторожился я.

— А, — без всякого пиетета бросил Роман, — певец один, трансвестит, сценическое имя — Океан.

— Я что, на трансвестита похож? — удивился я, в тот же самый момент пытаясь заточенным своим слухом определить, насколько далеко и в какую сторону ушли терминаторы с простуженным.

Мне можно было бы уже и восвояси отправиться, но я не был уверен в том, что путешествие вниз на четыре этажа, а главное — на улицу, за пределы здания, пройдет успешно. Там парковка, ограда, вахтер с громким названием секьюрити на выезде, там все гораздо опасней. Здесь я вижу все глаза, которые на меня смотрят, там я не буду видеть и половины. Сеня, Сеня, что ж мы с тобой, сукины дети, наворотили, где ж прокололись… Нет, сейчас анализ делать не надо — надо думать, как выбраться. Потом обсудим.

— Да нет, Волков. Это я к примеру. Кого угодно, в смысле, сделаем. Маргарита Федоровна имела в виду, что стилисты у нас — просто отпад.

— Ладно, это педерастия гнойная тут ни к чему! — перебил Романа Буденный. — Я тоже «за» — и объявляю вам, что вы успешно прошли кастинг на право участия в реалити-шоу самоубийц с рабочим названием «Сны скорпионов». Добро, так сказать, пожаловать… и все такое прочее!

Оп-па… «Введите мне хлорофилл», — подумал я как-то невзначай, прокрутил на пальце пистолет-зажигалку, взял ее за ствол и протянул фанату Японии.