Ковтун Е.Н. (Москва). Эволюция восточноевропейской фантастики в последней трети XX в

Ковтун Е.Н. (Москва). Эволюция восточноевропейской фантастики в последней трети XX в.

В дальнейшем «классические» типы вымысла, и в том числе фантастика, претерпели значительные изменения. Суть их во многом связана с общими процессами развития литера­туры, с изменением ее роли и функций в нынешнем обществе.

В 1970–1980-х гг. эволюция фантастики была относительно плавной. В литературе СССР и большинства славянских стран преобладала, как и ранее, фантастика рационального типа, именуемая в тот период «научной» (НФ). На фоне первых полетов в космос и нарас­тающих темпов технического прогресса ее приоритет не подвергался сомнению. Однако уз­кое понимание художественных задач этого типа литературы, неприятие властями и крити­кой фантастических гипотез, хоть сколько-нибудь расходящихся с научной картиной мира, привело к попыткам наиболее талантливых авторов переосмыслить традиционную пробле­матику НФ, либо обратиться к иным вариантам «повествования о необычайном». Подъем переживала комическая, пародийная и социально-критическая фантастика. Возможности са­тирической условности, копирующей сюжеты и схемы иных типов вымысла, вскрывая их подчас ложную значимость, использовали, например, чешские фантасты поколения 1970-х гг.: О. Нефф, 3. Вольный, Я. Вейсс. В отечественной прозе штампы НФ подвергались сати­рической критике у И. Варшавского, А. и Б. Стругацких и других писателей.

Fantasy в 1970–1980-е гг. нередко обитала под крылом «фантастики для детей» или «сказочно-фантастической прозы» (повести Ю. Томина, романы В. Крапивина и К. Булыче­ва). Несколько иная тенденция – скрывать fantasy под маской science fiction – присутствовала в книгах В. Орлова «Альтист Данилов» и «Аптекарь» и в «Маске» С. Лема. Богатые возмож­ности открывал перед fantasy уход в сферу философской и мифологической условности. Она выступала в облике притчи и неомифа в творчестве Ч. Айтматова и А. Кима; в болгарской («Барьер», «Белый ящер», «Озерный мальчик» П. Вежинова), сербской (Д. Киш) и хорват­ской (П. Павличич) интеллектуальной прозе 1980-х гг. Иными словами, в 1970-1980-е гг. в СССР и странах Восточной Европы все более ощущалось тяготение писателей-фантастов к синкретичности, активному взаимопроникновению различных типов вымысла.

Окончательно тенденцию к синтезу выявили и закрепили 1990-е гг. Немалую роль в этом сыграла ставшая доступной восточнославянским литературам эстетика постмодерна. Фантастическая литература оказалась весьма чувствительна к постмодернизму в том числе потому, что его ведущий эстетический принцип заключается в моделировании вымышлен­ных миров с включением в них как мира реального, так и миров, ранее созданных человече­ским воображением. Постмодернизму свойственно принципиальное «стирание границ» меж­ду реальностью и вымыслом — точнее, мастерски созданная иллюзия их слияния. Автор-постмодернист внушает читателю: мир именно таков, как он представлен в данном тексте; мало того, чем парадоксальнее сюжет, тем более точно он воплощает реальность.

Вот почему постмодернизм чувствителен к необычайному в самых разных его проявле­ниях, но более всего – к самой причудливой фантастике, переходящей в фантасмагорию и гротеск, к непосредственному соседству в тексте обыденных реалий с событиями и превра­щениями, буквально «не лезущими ни в какие ворота» (романы В. Пелевина, Д. Липскерова, М. Айваза, И. Кратохвила). Фантастика «естественна» в художественном мире постмодер­низма, а фантасмагория и гротеск представляют собой высшие степени воплощения художе­ственного вымысла. Вот почему мы находим их и у предшественников этого литературного течения («У королев не бывает ног» В. Неффа), и у корифеев «элитарной» постмодернист­ской прозы («Хазарский словарь» М. Павича), и в его более «массовой», авантюрно-развлекательной разновидности (Макс Фрай).

Из ведущего принципа постмодернизма – игры с реальностью и вымыслом на про­странстве художественного текста – неизбежно вытекает сознательное неразличение в рам­ках данной эстетики отдельных типов вторичной условности. Характерные для science fiction и fantasy, сказки и мифа, сатирического и философского иносказания приемы писатель-постмодернист с шокирующей читателя смелостью употребляет совокупно, «смешивая жан­ры». Однако подобная совокупность рождает новые смыслы, и читатель, способный сми­риться с полной невероятностью описанного, получает неожиданное удовольствие.

Настораживает лишь то, что «повествование о необычайном», на наш взгляд, не терпит «полного бессмыслия», одной лишь самоценной и самодостаточной художественной игры. Степень зависимости от «идеи» в фантастике является более высокой, нежели в остальной литературе. Ведь сущность любого «повествования о необычайном» – иносказание; подра­зумеваемое в каждом из его типов оказывается важнее того, что изображено непосредствен­но в тексте. Вот почему даже в эпоху крушения социальных идеалов восточноевропейской фантастике не уйти от трудного поиска достойных осмысления проблем.

Литература

1. Ковтун Е. Н. Поэтика необычайного: Художественные миры фантастики, волшебной сказки, утопии, притчи и мифа (На материале европейской литературы первой половины XX века). М, 1999; Карел Чапек и социальная фантастика XX столетия. М., 1998 и др.