…осенью узнаешь: высшая смелость –
быть прозрачным,
словно стекло,
вся эта хрупкость, невесомость, следы
чужих беззастенчивых пальцев,
предельная
щедрость
–
дарить
нутряное накопленное тепло,
настоящая зрелость – уметь доверять,
помнить, бояться;
в наших краях осенью принято
возвращаться,
время отсутствия истекло
{1}
.
Нежность первая, вступительная
Восемь лет назад моя жизнь кардинально изменилась.
В течение месяца я подала на развод, вернулась жить к маме
и сменила работу. Первая перемена болела, вторая отзывалась
жгучим стыдом, а третья стала огромным вызовом: в моем
маленьком уютном болотце начались соревнования по гребле.
Мне повезло. Обойдя сумасшедшее количество претендентов,
я вошла в состав редакции,
которой предстояло с нуля
разработать проект для женщин на TUT.BY – крупнейшем
новостном интернет-портале Беларуси. Следующие два с
половиной года я работала Кэрри Бредшоу: писала разудалые
тексты об отношениях, полные иронии, стеба и уверенности в
том, что я знаю о мужчинах все. Встретив через какое-то время
будущего мужа, я
поняла, что не знаю о них ничего. Я
куражилась напрасно.
Потому что в том, что касается живых людей, постоянного
знания не бывает – каждый проведенный бок о бок год меняет
картину мира. То, что раньше казалось нормой, перестает ею
быть, а то,
что расценивалось как чудо, превращается в
привычку. Выводы и уроки прошлого перестают быть музейной
ценностью, экспонатами зала боевой славы: когда-то они
работали и защищали от боли, сегодня – мешают движению
вперед.
Через три года после развода (даже в один и тот же день) я
вышла замуж во второй раз. Еще через какое-то время мы с
мужем купили дом с чудесным садом и переехали из Минска в
пригород,
чтобы слушать, как падают яблоки и растет трава.
Мы стали родителями.
Я продолжала писать о любви и отношениях, но все чаще
ловила себя на мысли, что тема расползается в моих руках
нитками, рассыпается пуговицами, просыпается на пол мелким
песком – и просит оставить ее в покое. Я поняла, что больше не
хочу писать о любви. В том смысле, что другие заботы казались
значительнее, ощущались острее, требовали больше внимания
и сил. А любовь – ну что любовь… «Если что-то изменится – я
скажу».
Я устала
волноваться
о любви.
Разбирать отношения, как
ошибки в диктанте («семья» и «дом» правда пишутся через
«хочу» или проверочное слово – «надо»?), думать на
перспективу («Will you still love me when I’m no longer young and
beautiful?»
{2}
), задаваться вопросами, ответы на которые не
ясны, но уже заранее не нравятся.
Я поняла: единственный человек, который никогда меня не
оставит и перед кем мне не нужно танцевать с бубном, – я сама.
Мне не за чем сомневаться в своих
желаниях или доказывать
себе реальность своей боли: для меня
все именно так, как я
чувствую.
Я могу себе верить.
Мне можно на себя опереться.
Никто и никогда не будет любить нас так, как мы хотим, –
будут, как умеют. Но зависимость от других людей, их
меняющегося настроения не делает нас счастливыми – она
делает
удобными
. Мы настолько привыкаем приспосабливаться
и амортизировать собой, успокаивать
внутреннее бурление и
перерабатывать недовольство в молчание, что взрыв неминуем.
Момент, когда полетят клочки по закоулочкам, – лишь вопрос
времени.
Думать за других, чувствовать за других, предугадывать их
реакции – невероятно утомительно. И бессмысленно: проживать
чужую жизнь вместо того, чтобы
делать что-то прекрасное со
своей.
В мире, где ваша радость зависит от того, насколько точно вы
совпадаете с представлением о вас в чьей-то голове, скучно и
холодно. Это нормально – завершать отношения и работы,
которые больше ничего не дают. Которым больше ничего не
можете дать вы. Не потому что с другими людьми или в другом
месте будет ярче и интереснее, а потому что