Этим объясняется, почему мы не определяли и не изучали отдельно „свидетельств из первых рук". Дело в том, что вопрос был плохо поставлен историками. Различие должно бы относиться к показаниям, а не к документам. Существуют показания из первых, вторых и третьих рук, а не д о к у м е н т ы. То, что называют „документом из первых рук", почти всегда состоит отчасти из свидетельств, полученных из вторых рук относительно фактов, которых сам автор не знал. Документом из вторых рук, называют такой, в котором не содержится ничего из первых рук; таков, например, Тит Ливии; но это очень грубое различие, недостаточное для того, чтобы руководить критикой свидетельств.
172
дал ему то или иное сведение. Нужно, следовательно, переменить почву критики и задаться вопросом, правильно ли оперировало лицо, доставившее сведение; а если оно добыло свое сведение от третьего лица, что случается всего чаще, то необходимо переходить от одного посредника к другому в поисках за первым лицом, пустившим в свет данное показание, и задаться вопросом, было ли это лицо исправным наблюдателем.
Логически такой розыск наблюдателя источника (observateur-source) не представляется немыслимым; древние сборники арабских преданий дают, например, ряд последовательных ручательств за достоверность передачи этих преданий, но на практике почти всегда недостает данных, позволяющих добраться до наблюдателя: наблюдатель остается анонимом. Тогда на сцену выступает общий вопрос: как производить критику анонимного показания? Дело касается не только „анонимных документов", составленных прямо неизвестным автором, но также и известного автора с целью выяснения неизвестного источника его утверждений.
Критика действует, мысленно воспроизводя условия труда автора; имея же дело с анонимным свидетельством, ей почти не за что ухватиться. Она может воспользоваться только одним приемом: изучить общий характер документа. Можно рассмотреть, нет ли черты, общей всем показаниям документа, указывающей, что все они исходят от людей, обладающих одинаковыми предрассудками или одинаковыми страстями; в этом случае передача фактов, которой придерживается автор, носит известную „окраску"; предание, записанное Геродотом, носит афинский и дельфийский отпечаток. В данном случае, относительно каждого факта нужно задаваться вопросом, не был ли он искажен из расчета, тщеславия или благодаря предрассудкам известной группы. Можно также задаться вопросом, не принимая даже во внимание автора, был ли какой-либо повод для искажения или, наоборот, какой-нибудь повод наблюдать правильно, свойственный всем людям известного времени или страны, где должно было производиться наблюдение, например, каковы были у греков пути для получения сведений и предрассудки
173
относительно скифов во времена Геродота.
Из всех этих общих справок самая полезная относится к передаче анонимных свидетельств, называемых преданием (tradition). Всякое свидетельство, исходящее из вторых рук, представляет ценность только постольку, поскольку оно воспроизводит свой первоначальный источник; все то, что оно к нему добавляет, представляет собою искажение и должно быть устранено; точно так же все посредствующие источники имеют значение только как копии оригинального свидетельства, явившегося непосредственным результатом наблюдения. Критике необходимо знать, сохранили ли эти последовательные передачи в неприкосновенности или исказили первоначальное свидетельство, и в особенности было ли передаваемое документом предание писаное или устное. Письмо закрепляет свидетельство и делает передачу его верной: напротив, устное свидетельство остается впечатлением, подверженным искажению даже в памяти самого наблюдателя, путем смешения с другими впечатлениями; переходя устно от одного лица к другому, оно искажается при каждой новой передаче1 и, так как оно искажается по самым разнообразным причинам, нет возможности ни выяснить значения искажения, ни выправигь его.
Устное предание, по самой своей природе, является беспрерывным искажением; ввиду этого экспериментальные науки не признают иной передачи, кроме писаной. У историков нет основательной причины поступать иначе, по крайней мере, когда дело касается установления частного факта. А потому следует отыскивать в писаных документах свидетельства, дошедшие путем устной передачи, чтобы держать их в подозрении. Получить на этот счет сведения прямым путем очень трудно, потому что авторы, черпавшие сведения из устных преданий, неохотно в этом признаются2. Прихо-