свидетельств по их форме. Обыкновенно думают, что можно с первого взгляда убедиться в достоверности показаний автора и точности повествования, на основании так называемой „искренности тона" и „впечатления правдивости". Это почти неотразимое впечатление, но, тем не менее, оно представляет собою не что иное, как иллюзию. Не существует никакого внешнего критерия достоверности и точности. „Искренность тона" — это кажущаяся убежденность; оратор, актер, привычный лжец легче достигнут его, обманывая публику, чем застенчивый человек, глубоко верящий в то, что он говорит. Смелость утверждения не всегда доказывает силу убеждения, а только ловкость и бесстыдство1. Точно так же обилие и точность подробностей, хотя и производят впечатление на неопытных читателей, тем не менее, не гарантируют точности фактов2: они знакомят только с фантазией автора в том случае, если он правдив, и с его бесстыдством, если он лжет. Об обстоятельных повествованиях часто слышится мнение: „Такого рода вещи не могут быть вымыслом". Действительно, они не могут быть вымыслом, но они легко переносятся с одной личности на другую, а также из одной страны и эпохи в иные страны и эпохи. Никакой внешний характер документа не избавляет его от критики.
Ценность заявлений автора зависит исключительно от условий, при которых он работал. У критики нет другого средства, кроме исследования этих условий. Но нет необходимости восстановлять все эти условия, достаточно ответить только на один вопрос: правильно оперировал автор или нет? К этому вопросу можно приступить с двух сторон.
