Артем Тарасов Миллионер
жүктеу/скачать 1,22 Mb.
|
* * * Через несколько лет я чудом еще раз избежал ареста, уже после того, как мне отказали в регистрации на президентских выборах в 1996 году. Тогда меня вместе с Галиной Старовойтовой выкинули из списка кандидатов в президенты. Ельцину усилиями Березовского и Чубайса создавалась платформа для безоговорочной победы на выборах. Мы могли бы со Старовойтовой отобрать у него существенное количество голосов. В этом случае появлялся реальный риск победы на выборах коммунистов под предводительством Геннадия Зюганова. Я все это понимал, но было очень обидно, что нас выбросили за борт с судна, которое еще стояло в порту. После отклонения наших кассационных жалоб в Верховном суде России Старовойтова смирилась, а я пошел дальше. Собрал больше ста пятидесяти подписей депутатов Госдумы нового созыва о неконституционности решения Верховного суда России, не допустившего меня к участию в выборах, и подал иск в Конституционный суд об отмене результатов выборов Ельцина. Эта жалоба в Конституционный суд, конечно, канула в вечность, хотя судьи просто обязаны были принять дело к рассмотрению. Я понял, что бороться цивилизованными способами в России стало невозможно, а от способов нецивилизованных меня удерживала совесть, да и просто не было достаточного количества денег. Вскоре после обращения в Конституционный суд я узнал, что возобновлено мое уголовное дело. То самое, о контрабанде мазута, вновь закрытое в 1993 году и снова возобновленное уже в 1996‑м! Причем узнал я об этом очень странным образом. Пришла ко мне милая журналистка Настя Ниточкина. Я с удовольствием отвечал на ее вопросы, а она меня вдруг спрашивает: — Вы знаете, что вас вот‑вот арестуют? — Как арестуют? За что? — А вот так! Ведь ваше дело снова возобновили. Я брала интервью у следователя Семенова. Он сказал по секрету, что скоро за вами придут!.. Ах спасибо тебе, Настя Ниточкина! Спасла ты меня в очередной раз от тюрьмы! Выбора опять не было: надо срочно бежать из России. Уже в третий раз! Я в тот момент не был депутатом Госдумы и никакого иммунитета против ареста не имел. Видимость демократии, усиленно насаждавшаяся псевдодемократическими партиями и лидерами, создала у меня ложное ощущение, что в России можно добиться справедливости легальными способами, отстояв ее в суде. Я повелся на эти призывы и лозунги о честных выборах, о свободе слова и предпринимательства, о честности и неподкупности власти. Утешает в какой‑то степени только то, что я не один такой обманутый, а в компании многих уважаемых людей, попавшихся на ту же удочку, с которой мне удалось опять сорваться. Вторая эмиграция была очень тяжелой не только морально, но и физически. В 1993 году я действительно вернулся в Россию, думая, что навсегда. Привез целый контейнер, сорок восемь коробок личных вещей, в том числе и все книги, и мое большое электрическое пианино, и коллекции металлических рыбок и галстуков. Теперь же снова приходилось все бросать и уматывать на «малую родину», в Лондон. Часть вещей впоследствии мне переправили друзья. До сих пор у меня хранятся так и не распакованные с 1993 года коробки с костюмами и рубашками, из которых я давно вырос по объему того места, где бывает талия. Я предвидел, что на границе может произойти конфликт. Мне приходилось улетать по российскому паспорту, с визой в Англию, которую я, к счастью, заблаговременно поставил. Мой дипломатический паспорт был сдан после поражения на выборах в новую Госдуму. Представляя себе возможные неприятности, я, конечно, использовал весь свой накопленный опыт ухода от преследования. Во‑первых, очень тщательно выбрал дату отлета — 6 декабря. Это было воскресенье, как раз после праздника Дня Конституции, когда весь мужской состав пограничной службы должен был находиться на «отдыхе» после вчерашней попойки. Во‑вторых, я приехал в Шереметьево за два часа до отлета, купив там же билет на рейс компании «Бритиш Эйруэйз» до Лондона. В‑третьих, снимать мой срочный отъезд мы пригласили телевидение: операторы из НТВ согласились это сделать бесплатно. Владимир Гусинский меня ненавидел и с удовольствием санкционировал съемку моего ареста в аэропорту. Все ждали грандиозного скандала, пахло жареным… Как и предполагалось, в смене пограничников и служащих таможни не было ни одного мужчины — только женщины. Я прошел таможню без приключений, зарегистрировался на рейс и подошел к пограничному пропускному пункту. И тут мой паспорт конфисковали. Мне говорят: выйдите из очереди! А до вылета оставалось минут тридцать пять, не больше. Паспорт унесли в подсобку, у которой дверь осталась приоткрытой. Я стоял рядом и слышал, как бедная женщина‑пограничник кому‑то яростно названивает, а никого нет на месте, все с перепоя, «с бодуна», еще не проспались, как видно! Она кричит в трубку: «Я не могу принять решение сама, это же иностранный рейс, как мы его можем задержать?» Наконец возвращается и отдает мой паспорт. Я выбегаю последним и успеваю на посадку, промчавшись по тоннелю к закрывающимся дверям самолета… Простите, господа из телевидения! Не удался ваш сюжет для передачи «Криминальная хроника». Ну уж ладно, в следующий раз как‑нибудь… Новый год мы с женой Леной встретили уже на Карибских островах. Милицейская мафия опять меня не заполучила! Ох и отплатит она когда‑нибудь мне за эти свои проколы! Я готов ко всему. Но все же есть надежда: может, состарюсь и выйду в тираж до этого момента или, может быть, забудутся старые обиды у бывших «стражей порядка», ушедших на свободные хлеба в частные компании? Если бы не я начинал тогда кооперативный бизнес в России, может быть, и не было бы этих частных компаний вообще? Станет ли это аргументом в мою защиту от их посягательств? Я же действительно помог всем материально, поскольку самым непосредственным образом был причастен к созданию рынка в России. Теперь вон сколько вы получаете, с зарплатой прежней не сравнить! * * * О том, как меня преследовал криминальный мир, можно написать целую книгу. Но одна история, уверен, закончится очень плохо. И если когда‑нибудь я буду похищен или убит, то могу уже сейчас назвать моего преследователя, помешавшегося на мысли отнять у меня деньги. Он в этом отношении абсолютно невменяем. Это стало у него каким‑то пунктиком, навязчивой идеей. А он, безусловно, бандит да еще и наркоман. Все начиналось в далеком 1990 году. Мой заместитель по объединению «Исток» Владимир Павличенко привел своего приятеля‑ингуша Аслана Дидигова и сказал, что он достанет очень хорошие ковры, которые мы сможем выгодно продать. — И вообще, он вращается в разных кругах, ходит на сходки в ресторан «Узбекистан», и если, не дай бог, что случится, к нему можно будет обратиться. Я не придал тогда этим словам никакого значения. «Что может с нами случиться?» — наивно думал я. Следом за Дидиговым к нам пришел второй ингуш, Аслан Мусатов. Он оказался настоящим бизнесменом, очень предприимчивым и умным парнем. Оба они стали у нас работать. В то время еще не было рэкетиров и не было «крыш». Ингуши получали у нас какие‑то деньги, мы привозили по импорту товары и размещали их на хранение на территории спортивного комплекса, который помогли им открыть и отремонтировать. А вскоре этот комплекс присоединился к нашему «Истоку» вместе с другими службами и отделениями. Со временем Дидигов и Мусатов фактически вошли в число тех пяти‑шести человек, которые составляли верхушку моего объединения «Исток». Мы вместе проводили время, отдыхали и ездили в командировки. Аслан Мусатов вник во все тонкости дела и действительно работал на наш общий успех. Однажды мы все же обратились к Дидигову за помощью. Мне позвонил Лева Гукасян, который руководил тогда одним из направлений «Истока», и очень испуганным голосом сообщил: — Артем, срочно приезжай, на меня наехала мафия! Я говорю: — Гукасян, ты шутишь, что ли? Какая мафия? Мы не в Америке, а в России! У нас мафии нет и быть не может… — Нет, всерьез наехали и хотят с тобой встретиться.
— Мы получили информацию о том, что в Шереметьево на ваше имя пришел груз — несколько тысяч компьютеров, и мы хотели бы получить с них процент. А за это мы вас будем охранять и защищать, что послужит дальнейшему процветанию вашего бизнеса. Это была явная дезинформация. Никаких компьютеров мы не получали. Я ответил: — Вы передайте вашему шефу: если он предоставит доказательства, что это наши компьютеры в Шереметьеве, можете немедленно забирать их себе! Зачем какие‑то проценты — я вам все их отдаю! Только охранять меня не надо. Не требуется. И не появляйтесь без нужды больше в этом месте никогда! Больше этот человек не появился… Такова была единственная история подобного рода, которая хоть как‑то связывала меня с Дидиговым. Но, как оказалось, это была очень большая первая ошибка, допущенная мной в отношениях с Асланом. Я искренне считал его своим приятелем. Когда у него родился очередной ребенок, а я был уже за границей, то немедленно перевел ему пятьдесят тысяч долларов, хотя у меня в тот момент было не очень хорошо с деньгами. Это была вторая ошибка. Однажды Дидигов заехал ко мне в гости в Лондон. Он уже купил себе греческий паспорт и путешествовал по миру, «наварив» очень большой капитал на афере с чеченскими авизо, которые были инструкциями Центробанка на выдачу наличных денег, только поддельными. Я тогда впервые услышал о чеченских авизо, и Дидигов мне объяснял: — Артем, это же так просто! Мы пишем бумажку, она идет в банк. Получаем два грузовика наличных и везем их прямо домой, в Грозный. Аслан процветал — купил виллу под Цюрихом, роскошный «Роллс‑Ройс». Он уже постоянно общался с бандитами: играл с ними в казино, у кого‑то занимал деньги, с кем‑то крутил дела… В 1992 году произошел налет на бывший офис «Истока», который мы отдали Аслану. Там в упор людьми в масках и в камуфляжной форме были расстреляны несколько ингушей. В прессе появилась своеобразная версия: мол, кто‑то решил, что Тарасов вернулся в Москву. Убивали якобы меня, а пострадали посторонние люди. Потом мне и это тоже припомнили. Это была третья ошибка, но уж совсем вроде не моя. И вот в 1993 году, победив на выборах в Госдуму, я вернулся в Москву и стал работать депутатом. Дидигов позвонил мне однажды и попросил заказать пропуск в Думу. Я обрадовался: все же старинный приятель хочет ко мне зайти, что ж тут плохого? Пришли двое. Прямо с порога Аслан заявил мне: — Ну что, когда ты будешь с нами расплачиваться? Я очень удивился: — За что, Аслан?
— Все подсчитано, ты должен мне заплатить шесть миллионов долларов! За то, что я был твоей «крышей» в «Истоке», ты должен мне половину всех своих денег! Не заплатишь, будем разбираться по‑другому. Что я ощутил тогда? Теперь уже трудно вспомнить. Россия так переменилась за два года моей вынужденной эмиграции… Эта была уже совсем другая страна: криминализированная, беззаконная, мафиозная и беспечная. Жизнь человека стала разменной монетой. Ею рассчитывались за долги или за то, чтобы не платить по долгам, она была платой за карьеру, за место руководителя, которое должен был занять нужный человек. Начали убивать людей за свободу слова, за то, что много знал или много заработал. За то, что не так поделился или чтобы присвоить все себе, а свалить грехи на умершего. Подобные случаи происходили каждый месяц, потом каждую неделю и несколько раз в неделю. Они распространялись по российским городам, как вирусная инфекция, как эпидемия убийств. Я понял, что сотворили с Россией за эти два года — страна вошла в политическое и экономическое пике, из которого, казалось, не было сил и возможности вырулить обратно… * * * Пока существовала плановая советская система, Россия не могла стать бандитской страной. Экономические преступления совершались в сравнительно небольших размерах — в теневой экономике, в торговле и мелком производстве. Люди же, которые контролировали действительно большой капитал, то есть казну государства, сами в воровстве не нуждались. Они жили на всем готовом, практически при коммунизме. Все деньги страны были фактически приватизированы. Их могли расходовать так, как вздумается, как в голову взбредет! И никто этих людей не контролировал. Они были вне преследований и вне подозрений. Они работали в Политбюро ЦК КПСС, в КГБ, в Совете Министров СССР, в Госплане и Госснабе, в министерствах и ведомствах, в органах партийной власти на местах. Когда рухнула система планового распределения и централизованного управления страной, деньги стали распределяться по всей ее территории, и начался неуправляемый из центра процесс. Неуправляем он был и на местах. Представьте себе какой‑нибудь город в Сибири, где директор нефтеперерабатывающего завода, которому разрешили напрямую, без внешнеторговой организации экспортировать продукцию и продавать ее куда хочешь, вдруг в одночасье становился богатым человеком. У него появилась иностранная машина, он построил себе роскошную виллу в пригороде… Конечно, очень скоро к нему приходил местный криминальный авторитет, у которого была армия бандитов. И директор, не желая портить отношения и рисковать, начинал отчислять ему сначала рубли, а потом валюту. Тот же предлагал отныне защищать директора и интересы его предприятия. Через какое‑то время директор обращается к авторитету за помощью, поскольку у него возникла проблема. Чтобы отгрузить дополнительный объем нефти, нужна подпись бюрократа из местного представительства государственной структуры, которую тот не дает. Авторитет начинает решать проблему. Он обычно обо всем договаривается. А если нет, этого человека стараются запугать, доводя до такого состояния, что он все равно подпишет нужные бумаги. Либо его просто убивают. Тогда на его место приходит другой, свой и понятливый, с которым можно всегда договориться. Дальше — больше. Нужно что‑то решить, а чиновник в Москве этому препятствует. Местные авторитеты выходят на московских авторитетов, и работа идет по той же схеме… Из российской глубинки в Москву, к центральным группировкам бандитов устремились потоки различных дел, а значит, и «лаве» — больших денег! Часто и здесь разборки заканчивались трупами. Следствие и поиск виновных влекли за собой подкуп милиции и прокуратуры. Очень скоро стражи порядка, сидевшие на мизерной зарплате, начинали сотрудничать с криминальным группировками и часто сами переходили в эти структуры, где платили во много раз больше. Придя туда, они сохраняли и поддерживали связи в органах со своими бывшими коллегами, подкармливали их, разлагая эту службу изнутри. Таким образом, огромные деньги, которые были заработаны на банкротстве Внешэкономбанка и чеченских авизо, а позднее на приватизации государственной собственности и торговле природными ресурсами, оседали в криминальных структурах, что позволило им очень быстро развиваться. У них появились талантливые менеджеры‑финансисты, интеллигентные референты и визажисты. Очень многие бандиты занялись недвижимостью, в том числе и за рубежом, которая стоила по российским меркам копейки. Поэтому первая волна приватизации процентов на шестьдесят оказалась криминальной. А оставшиеся сорок процентов выкупили западные фирмы через подставных представителей. В итоге сформировавшиеся российские криминальные структуры сильно отличаются от всех известных в мире, например, тем, что существуют в бизнесе совершенно открыто. Когда английские банкиры говорят со мной о вывезенных российских нелегальных капиталах, я возражаю: таких вообще нет! — Как это нет? — удивляются они. — А вот так! По вашим меркам нелегальные деньги — это наркобизнес, подпольная торговля оружием и проституция. У нас все это процветает, но вовсе не является главной статьей дохода криминального мира. Наш основной криминалитет — в банках, финансах, недвижимости, экспортной торговле… А это легальный бизнес!
— Вот когда он вас обстреляет или похитит, тогда мы его и возьмем, — сказали мне с улыбкой в милиции. Всем бандитам, с которыми встречался Дидигов, он рассказывал вымышленную историю о том, что был «крышей» у Артема Тарасова и что я должен ему шесть миллионов долларов. Потом он обещал им половину, а может быть, и больше. Бандиты воодушевлялись и готовили бесконечные наезды на меня, которые начались в 1994 году и длятся до последних дней беспрестанно. Впрочем, с небольшими перерывами: после того как мне удается отбиться от очередных покушений, а Дидигов пребывает в поиске очередных рэкетиров. — Ребята, вы почитайте газеты, — убеждал Дидигов. — Там пишут, что за границей у «Истока» осталось двадцать шесть миллионов долларов. Из них тринадцать мои! Тарасов здесь, давайте получим с него! А потом и Павличенко достанем, прямо в Монако… Вскоре Дидигов в сопровождении пяти вооруженных бандитов приехал в компанию «Милан». Они зашли в кабинет, где сидели мы с Маликом Сайдуллаевым. Один из них достал пистолет, передернул затвор, положил в карман — так это все начиналось… Я спрашиваю Дидигова: — Почему ты считаешь, что я тебе должен? Ты принимал Участие в каких‑то работах «Истока»? — Нет, — отвечает он.
— Нет, не знаю! Но я знаю, что ты мне обещал половину своих средств и я был твоей «крышей»… Я тогда не чувствовал испуга, наверное, потому, что не отдавал себе отчета в серьезности ситуации. Я даже предложил Дидигову: давай поедем куда‑нибудь в ресторан вместе, выпьем, посидим, нормально поговорим. Ну, разберемся в конце концов между собой сами. А Малик понимал, насколько все серьезно. Зря затвором в России не щелкают. Моя жизнь висела на волоске. — Ты виноват, что тогда в офисе «Истока» расстреляли моего родственника, — вдруг сказал вооруженный бандит. — Теперь ты мне ответишь за его смерть. Это тебя хотели расстрелять, а расстреляли по ошибке его. Ты мой кровник теперь. Я тебя все равно достану! Обсуждать что‑либо после этого было бессмысленно. Надо было просто выдержать наезд. За дверями офиса ребята тоже вооружились. Откуда‑то появились пистолеты и даже один ручной пулемет. Поскольку наехавшие говорили по‑чеченски, то у оставшихся на улице при джипах с нашей охраной завязалась беседа. — Он друг Малика, и мы его не отдадим, — заявили наши чеченцы. — Вы против вайнахов не пойдете ради какого‑то русского, — возражали другие из свиты ингушей.
— Забудь ты про этого Тарасова. Что он может тут, в Англии? Денег на внедрение от него мне не надо. У нас их самих хватает. В Россию он не поедет, так как там его арестуют. Давай работать вдвоем — будешь зарабатывать миллионы долларов в год! Будем делить прибыль пополам! Малик очень оскорбился: — Ты предлагаешь мне продать друга за какие‑то миллионы долларов?! Я друзей не продаю! Все контракты с англичанином были моментально разорваны. А я опять почти поверил в существование благородства и чести. Очень скоро Малик нашел группу программистов из вычислительного центра Генштаба РСФСР и дал им задание придумать программное обеспечение к игре. Так появилось знаменитое «Русское лото». Программисты настолько увлеклись этой идеей, что тут же уволились и всем отделом перешли работать в специально созданную компанию под названием «Милан». * * * Малик еще раз прекрасно проявил себя, когда мы со Стасом Намином хотели заполучить спорткомплекс «Олимпийский», чтобы привезти знаменитую группу «Айронмейден» с концертом в Москву. В «Олимпийском» шли дискотеки господина Лисовского, с которых он имел десятки тысяч долларов ежедневно — вход стоил пятнадцать долларов, а запускал он по тысяче человек и даже больше, и так каждый день! Остановить дискотеку на несколько дней означало для Лисовского «попасть» на эти деньги. Если бы он был один, но за ним стояли Иосиф Кобзон и Отари Квантришвили… В то время в России уже шли первые крупные разборки. И Малику пришлось завоевывать авторитет практически с нуля. Он не был знаком с Отари Квантришвили, но поехал на встречу с ним, взяв с собой только одного друга. В кабинете гостиницы «Интурист» на Тверской было полно вооруженных людей, и сам Отарик начал вести себя с посетителями, как со своими подчиненными. Но Малик вдруг оборвал его на полуслове и сказал: — Мы приехали не просить, а поставить условия! Это прозвучало так неожиданно и резко, что Отарик чуть со стула не слетел. — Так вот, — продолжил Малик, — я не намерен разговаривать в присутствии этих головорезов. Пусть все бандиты выйдут, и тогда я познакомлю тебя с нашими условиями: если ты их примешь — то примешь, если нет — скажешь «нет». И все переговоры. А условие у Малика было такое: или Квантришвили закрывает на десять дней дискотеку Лисовского и получает за это пятьдесят тысяч долларов, или не получает этой суммы, но дискотека все равно будет остановлена без его участия, потому что концерт группы «Айронмейден» состоится в «Олимпийском» в любом случае. — Так что ты выбираешь? — спросил Малик. Отарик не знал, какие люди стоят за Маликом, но понял: лучше с ними не ссориться. Таким тоном с ним никто не разговаривал последние пять лет…. Договор был подписан тут же — Лисовский отдал зал за пятьдесят тысяч долларов под концерт группы из Лондона. * * * Охранная структура, созданная Маликом, была однажды испытана самым серьезным образом. В настоящем бою. В конце 98‑го года у Малика в Чечне украли сестру. Вначале родственники думали, что это традиционное воровство невесты перед замужеством, и особо не беспокоились. И вдруг через четыре дня выясняется: ее украли с целью выкупа! Что сделал Малик? Он собрал команду друзей и вылетел в Грозный спасать сестру. Там он заявил примерно следующее по местному телевидению: — Я не дам ни копейки выкупа за свою сестру! Но заплачу двести тысяч долларов за сведения о тех, кто ее украл. Сейчас наша мама лежит в московской больнице и пока еще ничего не знает, что произошло с моей сестрой. Если она узнает, то, скорее всего, этого не переживет. А если она умрет, то я с десятью братьями и родственниками стану всем вам кровником! Мы создадим свою армию и будем убивать всех вооруженных чеченцев подряд. Даю вам на размышление несколько дней. Думайте, пока наша мама не узнала о случившемся… Уже вечером захватили какую‑то банду. Бандитов пытали, и они указали на другую банду, которая похитила сестру Малика. Их взяли в плен тоже очень быстро в селе под Грозном. В середине села вырыли яму, посадили в нее бандитов — и все чеченцы, проходя, плевали в них… Вот так сестра Малика была спасена. Можно себе представить: ребята, отъевшиеся на московских харчах, не воевавшие в Чечне, приехали туда и взяли две вооруженные банды за четыре дня! Этот случай очень серьезно поднял авторитет Малика в Чечне. К нему потянулись люди, родственники которых годами находились в заложниках, как к человеку, который реально может помочь. У Масхадова, к сожалению, реальной власти никогда не было… Малик рассказывал мне, как однажды на собрании, где сидели Радуев, Басаев и им подобные, Масхадов говорил о новых мерах борьбы с похищениями людей. Выслушав его, Радуев предложил: — Пусть несколько человек, фамилии которых я сейчас назову, покинут зал! Названные им люди тут же встали и вышли. — Вот посмотри, уважаемый господин президент, — сказал тогда Радуев, — все, кто остался в этом зале, воруют людей. Так, что ты там хотел с нами сделать? И Масхадов, проглотив это оскорбление, ушел… * * * В 95‑м году я был в Чечне — тогда уже начали вести первые переговоры о перемирии. Я видел разрушенный город, множество свежих могил. Поскольку я был гостем Малика, то чувствовал себя в полной безопасности и гулял там совершенно один. Помню, как мы с Маликом однажды отправились на рыбалку. Чеченец, который шел впереди нас, спрашивает меня: — Можем пойти в обход, а можем наперерез, но там минные поля. Ты как предпочитаешь? Мы пошли по минному полю. Это, конечно, был кураж. Но судьба была к нам благосклонной. Я не могу передать вам ощущения прогулки по минному полю. Малик, впрочем, шел впереди, но я, поверьте, практически не отставал и не старался поставить ногу ему во след. В озере, где мы ловили рыбу, торчал какой‑то железный цилиндр. И меня попросили в его сторону леску с грузом со спиннинга не кидать. Спрашиваю: — А в чем дело? — Мало ли что, — отвечают мне, — это же ракета упала и, не взорвавшись, воткнулась в дно озера. Вдруг от удара грузила она все же взорвется?
— Артем Михалыч, мы хотим получить большой кредит в банке и прокрутить его. Нужно, чтобы за нас кто‑то ходатайствовал. Помоги нам, пожалуйста! Я говорю: — Хорошо, я дам вам проект текста официальной гарантии, как это делается во всем мире. Если ее подпишет ваш банк и она будет принята другим банком — ну, например, «Столичным», они проверят, что там реальные фонды, и тогда под них выдадут деньги. Я могу посодействовать — поговорить об этом с хозяином «Столичного». Он мой приятель. Только давайте мне проверенную гарантию от первоклассного банка. — Вот и замечательно! — говорит дагестанец. — Напиши, пожалуйста, такое письмо!
— Знаете, Артем Михайлович, после вашей бумаги мы очень сильно поистратились. Это стоило нам миллион шестьсот тысяч долларов, которые мы потратили на переговоры с нашим банком! Вы должны их теперь покрыть. Это была какая‑то чушь, но дама представляла криминальную структуру, которая осуществляла обычный в России наезд. Она трясла моей бумагой и кричала, что я за это в ответе! Потом намекнула, что за ней стоят бывшие деятели КГБ из «убойного» отдела и что мой случай очень похож на случай с Иваном Кивелиди: мол, если вы не заплатите, то скоро умрете, как он, отравленный солями тяжелых металлов, подложенных в телефонную трубку. Я дружил с детства с Иваном Кивелиди, и его смерть тогда потрясла даже видавших все на свете представителей московской элиты. Но такой наезд на пустом, казалось бы, месте… Какая же беспредельная наглость! Конечно, Малик опять был вынужден вмешаться. Чеченцы возмутились моим поведением: — Зачем ты влез в это дело? Я говорю: — Но это же люди, которые у вас здесь постоянно толкались в офисе! Ваши друзья! Откуда я мог знать! И в бумаге написано, что они предоставят банковскую гарантию на проверку… Страна продолжала меня удивлять и напрягать. Иммунитета от возможности погибнуть при странных обстоятельстве или от пули в спину, увы, пока не появлялось. * * * У любого предпринимателя было всего три варианта, как выжить и спасти свой бизнес в России в 1994‑1999 годах. Первый — пойти под «крышу» воров, что делало бизнес не самостоятельным. Но у воров были свои критерии и порядок. Они не брали очень много денег. Процентов десять‑двенадцать — это по‑божески, что вполне позволяло бизнесу выжить и развиваться. Кроме того, воры предоставляли реальную защиту. А талантливые бизнесмены, такие, как Илья Медков, еще и постоянно обманывали «своих» воров, используя свой гораздо более высокий интеллектуальный уровень. Второй вариант — выйти на ФСБ или МВД через структуры, в которых работают их бывшие сотрудники. Эти бандиты похуже. У них не было никакой совести и никаких внутренних ограничителей или понятий. Сегодня они тебя защищали, а завтра вышло постановление тебя убить: они и убьют! Причем за «крышу» они драли уже процентов по тридцать‑сорок… Так работал Саша Смоленский, сделав ставку на структуры, приближенные к Коржакову. В итоге он остался ни с чем после российского дефолта 1998 года. Каким‑то образом тоже избежал тюрьмы, но работать больше в России ему так и не дали. Я встречался с Сашей, когда Коржакова уволили. Он был в ужасном состоянии. Сказал мне в отчаянии: — Боже, какой я идиот! Единственно, что меня хоть как‑то поддерживает в этой жизни: один из замов Коржакова остался на месте. Если бы не это… На Гусинского работали Бобков, бывший заместитель председателя КГБ Крючкова, и Савастьянов, начальник московского КГБ, который слетел с должности после того, как поддержал «Мост» во время наезда команды Коржакова на Гусинского. Был и третий вариант, который осуществил, к примеру, Малик, — это собственная служба безопасности, сильная настолько, что все остальные ее боялись и не желали с ней связываться. В то время я уже знал наиболее сильные московские группировки — Малик, защищая свой бизнес, вынужден был изучать обстановку и при необходимости общаться со всеми авторитетами. Мы внедрили игру «Русское лото» на телевидении, и лотерея начала приносить все больше и больше денег. Сначала это были тысячи долларов, потом миллионы. К Малику относились уважительно и со страхом. Вообще к тому времени чеченцы стали реальной силой в Москве, которая жила по своим законам. У них был совершенно отвязанный лидер Дудаев, огромные деньги по фальшивым авизо, ушедшие в Чечню, где строились роскошные особняки, процветала торговля и отлаживался внутренний рынок. У компании «Милан» был офис в центре Москвы, на территории, которую контролировала очень сильная солнцевская группировка. Но к Малику даже никто не пришел. Солнцевские дали молчаливое «добро» на его существование безо всякой дани. Конечно, третий вариант — самый сложный. Он требовал огромной силы воли и ежедневной готовности умереть за свое дело. И еще определенной национальности. Вот чеченцы могли создать тогда свою организацию, которая не признавала ни власти, ни авторитетов. Другим это не удавалось. Конечно, по большому счету все варианты одинаково плохи. Нашим бизнесменам было трудно поверить, но факт остается фактом: ни в одной цивилизованной стране давно уже не существовало ничего подобного! Даже в Колумбии или на Сицилии. Мафиозные структуры в России, как ядовитые грибы, которые выросли на месте других паразитирующих в свое время организаций: обкомов, парткомов, профсоюзов… Своя охрана была необходимостью, но очень дорогой. Я пишу не о службе безопасности, а именно об охране. Мы содержали в «Милане» семьдесят‑восемьдесят человек, которые целыми днями ничего не делали, а просто существовали на случай отбивания наезда и помощи в сборе и транспортировке наличных лотерейных денег. Каждому из них все равно нужно было заплатить тысячу долларов в месяц. Значит, восемьдесят тысяч уходило только на это. * * * Во времена «Истока» (не говоря уже о моем кооперативе «Техника»), созданном в 89‑м году, никаких подобных служб у нас не было. Тогда рэкетиры занимались ресторанами, рынками и маленькими палатками. К внешней торговле они и близко не подходили. И, конечно, у меня не было никакого постоянного телохранителя. Зато в 95‑м году со мной иногда ходила третья часть охранной команды «Милана» — до двадцати вооруженных бойцов. Кроме того, у меня был личный телохранитель по имени Руслан. В два раза больше меня по комплекции, абсолютно не испытывавший чувства страха, он мог прошибить стену кулаком. Блестяще владел боевыми искусствами, но до последнего не ввязывался в драку, несмотря на то что мог одним ударом убить хоть человека, хоть быка на выбор. Руслан вырос в глухом горном селе, поэтому с русским языком у него были проблемы. Тем не менее он имел привычку беседовать с неодушевленными предметами. Однажды Руслан гладил свою рубашку и, как обычно, разговаривал с ней — вот, мол, я тебя глажу, сейчас ты будешь такая красивая… И вдруг загладилась складка. Руслан сказал: «Слушай, я тебя предупреждаю! Еще раз такое сделаешь, я с тобой разберусь!» Стал гладить дальше — появилась еще одна складка. Тогда Руслан взял рубашку и выкинул ее в окно с третьего этажа! Она повисла на дереве, и с тех пор каждый раз, проходя мимо Руслан говорил ей: «Ну что, хорошо тебе там висеть? Теперь ты поймешь, что такое жизнь! Раньше ты на мне бесплатно каталась себе на здоровье, а теперь сама виновата! Виси и подыхай там под дождем!» Был еще забавный случай, когда в Латвии мы с Русланом поселились в гостинице. Нам дали соседние номера. Руслан появился буквально через пять минут и говорит: «У меня неприятности. Понимаешь, туалет испорчен, а мне туда надо…» Я удивился: как испорчен, не может быть! Прихожу, а на крышке унитаза бумажная лента: проведена дезинфекция. Надо было просто сорвать ее… В общем, с Русланом скучать не приходилось. Но главное — я был полностью в нем уверен. Скажу больше: в случае покушения на мою жизнь первым погиб бы именно он. Я оформил его помощником в Думе. Все знали Руслана и очень хорошо к нему относились. А он с удовольствием высказывал свое мнение о текущих политических событиях и честно, от всего сердца переживал за неудачи России в экономике и политике. Кроме Руслана, у меня был вооруженный водитель из органов, который раньше возил бывшего спикера Верховного Совета России — Хасбулатова. Потом Малик его уволил, и появился новый. В самых ответственных случаях Малик давал мне в качестве сопровождающего одного из своих братьев. Это была очень надежная защита, ведь если с братом что‑нибудь случится, все закончится кровной местью. Это знали все, включая Дидигова. Вообще любой чеченец охраняет объект, который ему поручен, вовсе не за деньги. Он расценивает это как святой долг. Его нельзя переманить на другую сторону, пока он сам не решил, что ты ему враг, что, впрочем, происходит достаточно часто и неожиданно. Конечно, тогда охраняли и мою семью, хотя я знал, что ничего с ними случиться не должно. Когда начались разборки с Дидиговым, к его родственникам в Ингушетии приехали наши люди и объяснили: если с родными Тарасова что‑нибудь произойдет, так просто это никто не оставит. Глаз за глаз, если хотите. * * * Во время самой первой разборки с Дидиговым нам помогло то, что его сопровождали ингуши и чеченцы. Увидев Малика, они были поражены. Кто‑то даже сказал Дидигову: — Слушай, мы бы не поехали, если бы знали! Мы думали, что тут русские, а это же свои, братья! Как ты можешь выступать против них? Встреча закончилась ничем — нужен был судья. У русских обычно приглашают воров в законе, а в чеченских разборках это может быть чеченец или ингуш, которого уважают обе стороны. И такой человек вскоре нашелся — генерал в отставке, чеченец, живущий в Москве. Он занимался крупным бизнесом и вообще был культурным человеком. К нему обратилась наша сторона, и Дидигов со своими бандитами признал его авторитет. Мы назначили новую встречу, на которой я опять должен был доказывать Дидигову, что ничего ему не должен. — Во‑первых, я не имею никакого отношения к этим двадцати пяти миллионам! А во‑вторых, когда я уходил из «Истока», то все вам оставил: контракты, производство, дома, машины, валютную аптеку, кучу лицензий на вывоз сырья… Это же огромное хозяйство! Вы меня не трогали столько лет, а теперь вдруг появляетесь, когда все это давно растеряли! Даже по воровским законам считалось, что здесь явно что‑то не так. Опять мы разошлись, ничего не решив. После этого Дидигов предложил нашему чеченскому судье войти с ними в долю: похитить меня прямо в аэропорту, взять выкуп, а деньги поделить. Разумеется, судья, как человек выбранный и призванный судить, с гордостью отказался. * * * Тогда Дидигов обратился к известному чеченскому бандиту Хозе, который только что вышел из тюрьмы, был зол, голоден и без средств. Вдруг, непонятно почему, на офис «Милана» нагрянул подольский ОМОН. Устроили обыск, перевернули все вверх дном, но ничего не нашли. Они искали оружие, как стало ясно через полчаса. После их отъезда в кабинете Малика появился сам Хоза в сопровождении бригады вооруженных до зубов чеченцев. На улице расположились десятки машин с головорезами, прямо на Ленинском проспекте, на глазах у прохожих, которые, видимо, ожидая перестрелки и взрывов гранат, старались быстро перебраться на другую сторону улицы. Мы предполагали, что наезд случится, но вообразить, что в этом будет замешан подмосковный ОМОН, конечно, не могли. Малик тоже готовился к встрече заранее: он пригласил в Москву друзей из Тольятти и Питера. В большом зале офиса собрались человек тридцать. Остальные ждали на улице. Меня тут же вызвали. Я вошел в зал, пожал руку Хозе, познакомился с другими бандитами. Но когда мне протянул руку Дидигов, я отказался от рукопожатия… С их точки зрения, это было абсолютно неправильным поведением — оскорблением всех присутствующих. Хоза взорвался и стал кричать по‑чеченски. Я не понимал ни слова, но без труда осознал, что опять допустил непоправимую ошибку. Однако пожать руку Дидигову меня никто бы не заставил, даже под пыткой. Чеченцы с моей стороны выдержали этот взрыв очень спокойно и стали говорить по существу. Я ничего не понимал. Да меня фактически и не спрашивали. Меня просто, как вещь, делили две эти группировки, а я должен был сидеть и ждать своей участи, о которой, возможно, мне будет объявлено. Что мне оставалось? Я сидел и ждал. Депутат Государственной думы от Центрального округа Москвы, член Комитета по безопасности, кандидат технических наук, свободный и обеспеченный человек, в своей родной стране, я должен был тупо наблюдать, как за меня решали мою судьбу и жизнь. Один из наших ребят из Тольятти по имени Шамад еще недавно работал следователем. Поэтому он прекрасно знал и воровской жаргон, и аргументы, которые надо приводить на сходках и разборках. — Допустим, Аслан имеет право на этого коммерсанта, — говорил он нарочито по‑русски… — Но смотри, Хоза, что произошло. Коммерсант написал заявление, ушел с работы, забрал свою долю, и никаких претензий к нему не было. Какого черта претензии возникли через четыре года, когда коммерсант уже принадлежит другим хозяевам? Это все говорилось обо мне. Я был вещью, которой пользовались! Которая кому‑то, оказывается, принадлежала! Но дело все равно оборачивалось не в нашу пользу. Хоза нуждался в деньгах и продолжал настаивать, чтобы чеченцы отдали чужого. Вдруг кто‑то сказал: — Мы уже один раз разбирались, у нас был посредник, давайте его вызовем. Вызвали. Приехал чеченский судья и тут же заявил: — Я этим людям руки тоже не подам — они мне предлагали войти в долю и украсть Артема. Дидигов с компанией были морально уничтожены. Они серьезно подставили Хозу — ведь он приехал честно разбираться, по чеченским понятиям, а получилось все по‑бандитски несправедливо. Разборка закончилась миром. Хоза сказал: — Все, больше мы Тарасова не трогаем! Я тогда уступил и пожал руку Аслану Дидигову, и мы даже договорились вести совместный бизнес… Малик был очень доволен, поскольку считал, что продолжения больше не будет. А я чувствовал: все только начинается. И не ошибся! Дидигов проиграл в казино огромную сумму, и у него снова возродилась идея‑фикс: отнять деньги у меня, чтобы расплатиться со своими долгами… Во время этих разборок в Москву ко мне должна была приехать делегация английских парламентариев. По моей инициативе в Лондоне было создано специальное общество дружбы между парламентами России и Англии, и мы периодически обменивались визитами и делегациями. Я понимал, что на меня запросто могут напасть и во время визита англичан. Пришлось обратиться за помощью к Лужкову. Я написал, что за мной охотится мафия и поскольку я боюсь международного скандала, то прошу на время приезда англичан выделить мне охрану. Лужков дал указание руководителю московского ОМОНа, лично генералу Рушайло. Генерал прекрасно знал, чего я опасаюсь. — Мы ничего сделать с ним не можем, — сказал Рушайло. — Но охрану тебе дадим, поскольку мэр поручил. Ко мне прикрепили омоновцев. Это были огромные ребята, прекрасно экипированные, все с маленькими пистолетами‑автоматами и в полной амуниции. Англичане были поражены, когда их встретил такой эскорт. А в гостинице случился небольшой казус: у одного из омоновцев упал на пол автомат и сам начал стрелять, вращаясь во все стороны. Депутаты, конечно, страшно перепугались… Хозу вскоре убили в какой‑то разборке. Я увидел об этом сообщение в программе новостей по НТВ, где показали его окровавленный труп. Дидигов в том году больше не появлялся, но через год возник снова, еще более сильный и наглый. жүктеу/скачать 1,22 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|