Б. У. Джолдасбекова, Н. К. Сарсекеева

91 

Зная свой диагноз, Байрон не жалеет о жизни, а в своих предсмертных снах 
- он снова у моря, встречается с верным другом, поэтом-романтиком Шелли, 
держит в своих руках томик стихов Китса, с которым Шелли никогда не 
расставался, и по-прежнему находится в строю, «
во главе своих полков
».
«Непризнанными законодателями мира» называл поэтов Шелли, что было 
очень близко и Байрону. У поэтов, в отличие от политиков, нет настоящей 
власти, но именно они побуждают людей осознать, как несовершенна жизнь, и 
побуждают стремиться к идеалам, достойным высокого призвания человека. 
Байрон Домбровского и себя видел одним из таких «законодателей», а между 
тем отношения его с соратниками весьма далеки от идеальных, о чем 
свидетельствуют гневные внутренние монологи поэта, несобственно-прямая 
речь, активно используемая Домбровским.
В финале новеллы возникает мотив вечного изгнанничества, отторженности, 
неприкаянности гениальных художников и памяти о них в сознании 
«благодарного» потомства: 
«Спят в земле Альбиона великие люди. Спит 
обезглавленный Томас Мор, взысканный на эшафот милостью самого короля; 
спит Чаттартон, доведенный голодом до самоубийства; спит Шекспир – 
автор драм, неизвестных при жизни; спит под полом своей деревенской церкви 
лорд Джордж Гордон Байрон, сердце которого осталось в Греции,- мирно 
спят великие изгнанники, прощенные и признанные после смерти своей 
страной! И всех их Англия чтит по-одинаковому!»
Не так давно, в 2009-м, в 11-12-м номерах журнала «Дружба народов» 
появился не печатавшийся ранее «роман в повестях и рассказах» (авторское 
определение) Ю.Домбровского, озаглавленный им «Рождение мыши» [21]. 
Само существование его долгое время было под вопросом: то ли по причине 
незавершенности, то ли был утерян, то ли не устраивал автора. 
Полная версия этого произведения, более пятидесяти лет пролежавшего на 
книжной полке в шкафу, вышла в Москве в издательстве «ПРОЗАиК» в 2010 г. 
благодаря усилиям вдовы писателя Клары Турумовой - Домбровской и 
Д.Быкову. По словам вдовы писателя, Домбровский никому его не показывал, 
отшучивался: «Так, ерунда, суета». Произведение больше напоминает 
новеллистику, с динамично развивающимся, как всегда у Домбровского, 
действием и «крепкими» сюжетами, яркими диалогами.
Главный герой – журналист, работает в тылу врага, спасаясь лишь мыслью о 
любимой, которая, по всей видимости, его верно ждет. После войны герой 
попадает в плен, только не фашистский. Николай Семенов оказывается в 
английской военной тюрьме, откуда его чудом освобождает советский МИД. 
Причина же ареста героя в том, что он, бежав из лагеря для военнопленных, 
убил британского разведчика, приняв его за эссэсовца.
Спустя годы, вернувшись на родину, Семенов узнает: его жена за это время 
вышла замуж, вырос их сын – Петушок. Поскольку вдумчивый анализ этого 
цикла еще ждет своего исследователя, здесь отметим лишь, что ряд перекличек, 
совпадений и образно-мотивных параллелей с ранней русской классической 
прозой сближает дискурс «Рождения мыши», в частности, с дискурсом «Героя 

92 
нашего времени» М.Лермонтова по силе драматического осмысления жестоких 
обстоятельств сознанием творчески одаренной, незаурядной личности.
Так, в рассказе «Хризантемы на подоконнике» героем выступает «бритый» 
актер по фамилии Печорин, да и перипетии его жизни (отношения с 
женщинами) напоминают о знаменитом предшественнике в романе 
Лермонтова. А в целом, повествование посвящено творческим личностям, 
настойчиво ищущих духовные ориентиры в изменившихся обстоятельствах 
бытия, идущим друг к другу через все препятствия и препоны, стоящие на их 
пути. Интересно, что в книге, как и в творчестве писателя в целом, нет ни 
одного непривлекательного женского образа (новеллы «Царевна-лебедь», 
«Леди Макбет»).
В критике была высказана версия о том, что в истории двух любящих 
зашифрована история любви писателя К.Симонова, бывшего в годы войны 
журналистом, и талантливой актрисы советского кино М.Серовой. В пользу 
этой версии говорит, в частности, созвучие фамилий: Симонов-Семенов.

Прослеживается все то же умение Ю.Домбровского ценить прелесть мира и 
все его краски, «бродяжничество» героя, культ женской прелести… Но 
появляется и нечто новое по сравнению с ранее рассмотренными 
произведениями писателя: некий синтез эстетического и антиэстетического, в 
частности, густой налет эротизма.
В ранних текстах Домбровского (в «Державине», например) эстетизм в 
идеале сводился к прицельной способности замечать в мире главным образом 
прекрасное, сосредоточившись на нем. А в новелле «Хризантемы на 
подоконнике» из «Рождения мыши» можно отметить пластичность, экономию 
изобразительных средств, умение «дать» героя двумя-тремя фразами. Так, 
запоминается краткое упоминание Семенова о лагере как досадном 
«препятствии».
Точно также лагерь для самого Домбровского – досадное препятствие на 
пути вечного странника, на этом он никогда не сосредоточивался. Как 
отмечают многие, писавшие о нем, о страшном, о тюрьме и следствии в 1937-м 
он умудряется написать смешно, а не страшно. Нередко в связи с этим
Домбровского называют антиподом автора «Колымских рассказов», 
российского писателя Варлама Шаламова (П.Косенко, Д.Быков, В.Непомнящий 
и др.). 
В критике довольно часто также отмечается присущая Домбровскому 
манера «гипертрофировать» все прекрасное (не случайно писатель любил 
творчество А.Грина). Художественный дискурс Домбровского ироничен и 
изыскан, «уважителен» по отношению к читателю, тяготеет к эссеистическим 
обобщениям. Возможно, поэтому В.Лихоносов в своей книге «Люблю тебя 
светло» в разделе, посвященном автору «Факультета…», назвал Домбровского 
«человеком старой классической культуры».

жүктеу/скачать 1,2 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: