Б. У. Джолдасбекова, Н. К. Сарсекеева



Pdf көрінісі
бет46/72
Дата03.09.2023
өлшемі1,2 Mb.
#180093
түріПротокол
1   ...   42   43   44   45   46   47   48   49   ...   72
Байланысты:
treatise15377

молоденькая красивая женщина, почти девушка, в
белом халате, похожая на левитановскую осеннюю березку».
Второй раз ее недобрым словом поминает Нейман в связи с письмом, 
переданным Р.Л. Штерну ее мужем, референтом наркома. Отношение к 
содержанию письма и Тамары Долидзе, читающей специально оставленное 
Штерном распечатанным письмо, и ее дяди Неймана резко негативное. Тамара 
говорит о нем «…тоном, не то насмешливым, не то презрительным», Нейман 
обзывает автора письма «сумасшедшей дурой», «березкой», «Ботичелли», 
«психопаткой». 
«
Левитановская березка»,
по профессии врач-гематолог, предлагает 
использовать в благих целях «метод переливания трупной крови», назвав его 
блестящим завоеванием советской медицины 1932-37-ых годов. «Работники 
медицинской части управления, учитывая обстановку и легкость получения 
свежей трупной крови», вносят «рационализаторское предложение». Даже они, 
оба работники судебной системы, не могут принять его.
В третий раз эта женщина-«рационализатор» появляется в тюремной 
камере зека Зыбина, сопротивляющегося системе всеми дозволенными и 
недозволенными способами. Он объявил голодовку и ждал конца: «Пришли за 
ним на следующее утро. Два надзирателя осторожно подхватили его под руки и 
повели. Тут в коридоре на секунду сознание возвратилось к нему, и он спросил: 
«Это в тот конец?» «В тот, в тот», ответили ему, и он успокоился и кивнул 
головой. Все шло как надо. Сейчас появится и молодой красивый врач. 


98 
Но его привели не в тот конец, где стреляют, а в большую, светлую 
комнату». Она пришла к нему в виде «белого видения», «ее лицо, такое ясное и 
чистое, что казалось, оно испускает сияние». Она для него стала символом 
спасения, мысленно он называет ее «березкой». Между ними возник разговор, 
понятный ей, автору и читателю. Для Зыбина же его чудовищный смысл 
остался неузнанным.
«Однажды она предложила ему сделать переливание. Он спросил, что 
это даст. 
- Ну как же, - удивилась она. – Да все это даст. – И глаза ее страшно 
поголубели, словно она говорила о своем самом дорогом. – Ведь Кровь, - она 
произнесла это слово с большой буквы, - Кровь! Река жизни. Когда она 
иссякнет, то и жизнь прекращается. Если бы у нас под руками всегда был 
достаточный запас доброкачественной свежей крови всех групп…».
Этот диалог знаменателен, необходим для характеристики не только этой 
героини, но и всех, кто служит новой власти. Зыбин в силу своей позиции не 
видит порочного и страшного в словах врачихи, мечтающей о налаженном 
выпуске свежей крови только что казненных заключенных. Он воспринимает 
ее как «солнечного зайчика», сравнивает с святым доктором Гаазом, жалеет ее, 
считая, что «она делится своей кровью с заключенными». Тайна «березки» 
осталась нераскрытой.
Но Домбровский-повествователь довел эту сюжетную линию до логичес-
кого конца, показав истинную сущность «великих задач» ученого, серьезно 
разрабатывающей «научную» тему переливания больным крови расстрелянных. 
Образ «березки» возникает в романе Домбровского на скрещении разных 
взглядов: ее мужа – тоже медика, восхищенного научным талантом жены, 
ничего не ведающего зека Зыбина, который пленен красотой, скромностью и 
чистотой тюремного врача, всезнающих Штерна и Неймана. Даже и они не 
могут скрыть гадливого отношения к «рацпредложению» пользоваться для 
переливания не донорской, а «свежей трупной кровью», «учитывая…легкость 
ее получения». Но Домбровский не судит героиню и не «прощает» ее. Он дает 
возможность самим героям покаяться.
Идея покаяния, ставшая главной в литературе второй половины ХХ века, 
реализуется в романе Домбровского в осознании степени падения, в понимании 
каждым предателем мотивов своего предательства. По мнению писателя, 
«измерить рок XX века» можно лишь мерой – не коллективной вины и 
ответственности, за которой может укрыться и палач, и тайный доносчик, - а 
всеобщего греха. 
Спасением от этой всеобщей напасти может служить город. Таковую 
функцию в романах Домбровского исполняет Алма-Ата. Образ города в 
художественном произведении является одним из значимых элементов 
композиции текста, выполняет символико-идеологическую и ценностную 
функции, определяя своеобразие отношения героя со средой. Город 
рассматривается писателями как модель Вселенной, его организация отражает 
структуру мира в целом. 


99 
Такой тип художественного пространства воплощен в образах 
Петербурга и Москвы, созданных А.С. Пушкиным и М.Ю. Лермонтовым; 
Петербурга и Москвы, Парижа и Рима, Миргорода, N и NN в произведениях 
Н.В. Гоголя; вымышленного города-символа, созданного фантазией М.Е. 
Салтыкова-Щедрина; Окуров М. Горького и город Градов (как бы город в 
квадрате) А. Платонова и т.д.
В литературоведении специальных исследований о городе как 
художественном 
пространстве 
сравнительно 
немного. 
В 
основном 
исследователи рассматривают эту проблему в связи с выяснением его роли в 
формировании поэтической манеры, стиля художника. При этом основным 
объектом внимания, в силу своей политической культурной значимости,
становятся две столицы – Петербург и Москва, ибо именно там 
культивировались духовные и художественные традиции эпохи. Петербург, в 
силу своего особого геополитического статуса, активно перерабатывал 
европейские идеи в свете русских традиций. Это придавало ему, по сравнению 
с патриархальной Москвой, более действенный, активный характер, вносило в 
ритм 
петербургской 
жизни 
особую 
напряженность, 
обостренную 
психологическую драматичность, фантасмагоричность.
Такую «многослойную» интерпретацию города можно обнаружить в 
трудах В.Г. Белинского [«Петербург и Москва»], В.Я. Брюсова [«Медный 
Всадник», «Некрасов как поэт города»], Н.П. Анциферова [«Душа Петербурга», 
«Петербург Достоевского», «Быль и миф Петербурга»], Ю.М. Лотмана 
[«Символика Петербурга и проблемы семиотики города»], В.Н. Топорова 
[«Петербург и петербургский текст русской литературы»] и т.п. 
В истории мировой цивилизации город воспринимается как «вторая 
природа», создаваемая человеком, как мир, данный нам в ощущениях. Он 
возникает из взаимодействия между людьми в сжатом пространстве как поле 
человеческих взаимоотношений, поэтому он стал одним из «вечных» 
художественных образов в искусстве и литературе. О. Шпенглер в «Закате 
Европы» писал, что «всемирная история есть история города», то есть город 
обладает ментальной силой, способной формировать сознание людей и 
придавать определенный характер возникшей в нем культуре.
В русской литературе разработана универсальная система поэтических 
средств и приемов, позволяющих представить образ города (больше на примере 
Петербурга) как города триумфа цивилизации и в то же время как место для 
«необычайного», 
фальшивых 
идеалов, 
галлюцинаций, 
обманов. 
Урбанистическая тема развивается на основе фольклорных, эсхатологических и 
библейских сюжетов.
В казахстанской литературе, как в казахской, так и русской, образ города 
и в особенности столиц - Алма-Аты и новой Астаны – пока не занял должного 
места в художественной эпической прозе. Наиболее значительными являются 
два обращения к этой теме: романы Юрия Осиповича Домбровского, 
создавшего в них облик «необычайного города» Алма-Аты 1930-х годов, и 
дилогия Дмитрия Снегина «В городе Верном», где показан жизнь и быт 
старого города, больше известного как крепость Верный.


100 
Исследователи творчества Ю. Домбровского утверждают, что Алма-Ата в 
жизни писателя сыграла достаточно большую роль. Этот город в его 
произведениях предстает как «неслучайное пространство». Сюжет романа 
«Хранитель древностей» начинается с прибытия героя в этот город и 
завершается его мыслью о том, что «…и хорошо бы сегодня <…> выбраться в 
горы» [22, с.230]. Основное действие происходит в Алма-Ате, который назван 
героем-повествователем «


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   42   43   44   45   46   47   48   49   ...   72




©engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет