Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук



жүктеу/скачать 2,24 Mb.
бет30/32
Дата06.02.2022
өлшемі2,24 Mb.
#38138
түріДиссертация
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   32
с позиции гендерных отношений

В данном параграфе мы ставим задачу проанализировать, как представлены концепты «мужчина» и «женщина», как идет репрезентация гендерных отношений в произведениях русской литературы, а также выявить культурную специфику гендерных отношений в художественных произведениях.


Материалом для проведения лингвокультурологического анализа послужили несколько рассказов М. Зощенко и В. Шукшина.
Главная героиня рассказа М. Зощенко “Бабье счастье” тетя Нюша характеризуется как серая дамочка, которая несмотря на свою серость, разбогатела. В русской языковой картине мира серый цвет олицетворяет собой невыразительность, тусклость, слабо выраженный интеллект. Серость по гендерному стереотипу соотносится с недалекостью женщины, которая по названной причине неспособна даже увидеть свою выгоду: «..по серости своей она не сразу разобралась в своем капитале». В представленном контексте слово «капитал», по нашему предположению, приобретает в произведении
М. Зощенко особое значение. Автор неслучайно использует марксовское понятие вместо привычного «богатство» или «имущество». Все, что нужно женщине, ей дано природой, на другое она неспособна и не должна претендовать. «Женский» капитал заключался в беременности, с которой женщина в конце концов смиряется. Беспокойство вызывает лишь будущая трудовая деятельность. «Да как же, говорит, я теперича, войдите в положение наниматься буду?» Сфера деятельности героини ограничивается стиркой, мытьем пола, что несомненно отражает типичное мужское представление о «женском» занятии. Нюша – жертва сексуальных домогательств дворника Мишки, торговца Четыркина, Пашки полотера. Выход из трудной женской ситуации находят соседи, предлагая выбрать Четыркина. Хотя автор не конкретизирует пол участников беседы, можно предположить однако, что соседи Нюши – это лица женского пола, так как в подобных ситуациях невозможно представить мужчин, дающих подобный «совет». Вероятнее всего предположить, что они выразят «братскую» солидарность с виновниками сложившейся ситуации. Хотя гендерный стереотип отрицает наличие интеллекта у женщин, «женская» логика нисколько не уступает «мужскому» уму. «У Четыркина все-таки ларек, и, может, он, Четыркин, рублей триста зарабатывает. Сто рублей тебе, а остальное пущай хоть пропивает с горя». Наивная Нюша богатеет благодаря «случаю» и жалеет, что не использовала такую возможность раньше. Автор подчеркивает природную ограниченность женского пола, мягко сравнивая ее с наивностью.
Само название рассказа говорит о существовании некоего счастья, характерного для женщин. Пол автора является определяющим, конструирующим женский. «Бабье счастье» складывается из мужского окружения, детей, семьи. М. Зощенко, на наш взгляд, иронизирует: не так много нужно женщине для счастья. В целом, для реализации концепта «женщина» автор использует некоторые языковые единицы, вкладывая в них определенное гендерно маркированное значение: серость – глупость, капитал – беременность, бабье счастье – непритязательность, ограниченность. Данные единицы, на наш взгляд, не могут иметь идентичную семантику при построении концепта «мужчина».
Логично продолжает тему материнства и детства, входящих в данную концептосферу, следующий рассказ М. Зощенко «Папаша». В рамках данного произведения мы обнаруживаем совершенно иной взгляд на вещи. Автор реабилитирует «слабый» пол, представляя мужчину в образе «жертвы». Володька Гусев признан на суде отцом младенца. Горе молодого «счастливого отца» не поддается описанию. «Очень он грустит по этому поводу». Мужчина не принимает решения суда, обвиняя Маруську Коврову в интриге, характерной женской натуре. Одновременно интрига является авторским замыслом.
М. Зощенко как бы сталкивает два и без того противопоставленных мира: мужской и женский. В произведении наблюдается смягчение критериев мужественности: русский мужчина эмоционален, нежен, чувствителен. Сильный пол слабеет на глазах, грозя «захворать от таких дел». Женщина представлена как корыстолюбивая и прагматичная интриганка, требующая третью часть его дохода. Мужчина безответственный и легкомысленый как по отношению к женщине, так и к собственному ребенку. «Мне на младенцев завсегда противно было глядеть. Ножками дрыгают, орут, чихают». Общество в лице судьи на стороне женщины. Но по данному факту мы предполагаем, что оно достаточно бюрократично, чтобы оставить женщину в проигрышной ситуации. Справедливость должна восторжествовать!
Одним из существенных для концепта «женщина», как известно, является социальная роль жены. Рассказ «Плохая жена» представляет образ неблагополучной женщины. Типичный муж, занятый на службе и перегруженный разными делами, поручает своей жене присмотреть за займами. Узнав о сокрытии выигрыша, он подает на нее в суд, «чтобы доказать, какая ты есть в наши дни нахальная и вредная жена, не могущая служить примером для нашей современности». Суд обвиняет ее в глупости, что опять-таки отражает стереотип мышления.
Однако и маскулинность представлена в невыгодном положении и проявляется в антисоциальной форме: пьянство. «Он есть неудачная фигура на фоне нашей общественной жизни». Жена объявляет протест мужу через измену. Хотя долг женщины – это, прежде всего «долг советской гражданки, способной жертвовать ради высоких идей…». Суд называет женщину отрицательным явлением времени, так как она ответственна (по своей природе) за подрастающее поколение.
Факт разделения устоев и труда между мужчиной и женщиной можно заметить, анализируя рассказ М. Зощенко «Семейное счастье». Сразу нужно отметить, что «счастье», о котором будет говориться в рассказе, определено как «семейное», то есть принадлежащее и мужу, и жене на равных условиях, но в действительности это не так. Интересно описание занятий супруга и супруги в момент прихода рассказчика: «Сидит хозяин довольный такой за столом, газету читает. Жена рядом шьёт что-то», что сразу наводит на мысль, что главный в семье – супруг, ему подчиняется жена. Это же подтверждается и через различие в описании настроений персонажей: он – «довольный», а она – никакая, просто «шьёт». На вопрос автора, что же Егоров радостный и довольный, он отвечает так: «поздравляй нас … с новой жизнью, с новыми переменами, с новыми семейными устоями», то есть изменения в семье, по словам Егорова, привели к полной реформе устоев, ссылаясь на «довольный вид» своей супруги, которая похожа на фею. Но та почему-то «улыбнулась криво и говорит: «… мы на кухне бросили стряпать. Без плиты обходимся. В столовую ходим». Именно в этом выражается «семейное счастье» Егоровых: супруг как глава семьи принимает решение пощадить жену, избавить её от вечных «кухонных» проблем, посещая столовую общего питания. Если более подробно углубиться в психологию мужчины, то можно легко обнаружить истинную причину заботы о женщине: «представьте себе, выгода и польза от этой перемены. Скажем, пришли гости. Ну, сидят, ждут. Прислушиваются – не подают ли на стол. А ты им, чертям, объявляешь между прочим, дескать, извините, мы в столовке питаемся. Хотите – идите, не хотите – не надо, за волосы не потащим». Этими словами русский мужчина не только подчёркивает, что он стремится быть прагматичным, извлекать пользу из предпринятых дел, но и неумение этим заниматься: «Бывало, придёт супруга с работы – мечется, хватается, плиту разжигает… Одних спичек сколько изведешь. А тут пришла, и делать ей, дуре, нечего». Освобождение времени должно быть затрачено на более полезное занятие: «Шей хоть целый день». В сознании мужчины «дым, чад, пар, жар, перегар» - пустая трата времени, тогда как шить – досуг, свободное время. А на замечание автора о том, что его действия неправильны, что вместо шитья ей хочется газету почитать, он проворчал: «Недоволен, чёрт. Обедать ему не дали, так и скулит», на что автор обращает внимание читателя: мужчине не свойственно экономить как женщине, а если он и экономный, то обязательно скупой.
Монолог свидетельствует о том, что мужчина считает себя хозяином дома, принимающим решения. Особенно нужно отметить в его речи наличие лексем, выражающих его пренебрежительное отношение к жене: «дура», «баба», использование необстоятельственных императивов «шей», «пользуйся». Русский муж возлагает дополнительную работу на жену, проявляя при этом недостаток индивидуальной предприимчивости: «… пришла с работы и шей, кончила шить – постирай. Стирать нечего – чулки вязать можешь … А то ещё можно заказы брать на шитьё, потому что времени свободного хоть отбавляй».
Речевое поведение мужчины подтверждает тот факт, что в сознании мужчины и женщины уже достаточно прочно укрепился стереотип устоев и разделения труда в семье: верхняя позиция в иерархии закреплена за мужем, что совпадает со сложившимся в сознании общества стереотипом семейной женщины, которая помимо основной работы должна вести работу по дому. Женский голос в рассказе не присутствует, решение принимает мужчина. Женщина подчиняется мужу, потому что в семье уже с малых лет ей начинают прививать все качества «настоящей хозяюшки», формировать её взгляд на положение в семье и на отношение её к мужу. Воспитание в семье привило женщине кротость и толерантность по отношению к мужу, она не может защитить себя и отвечает бессвязно: «Да что же, отчего не брать? Можно брать…». Однако Егоров называет свой акт раскрепощением, ругает жену за равнодушие, употребляя вульгарное сочетание «надуться как мышь на крупу».
Весь процесс, как уже указывалось в теоретической части работы, то есть процесс формирования определённых стереотипов у мужского и женского пола, протекает в социуме вначале в окружении родителей, впоследствии в школе, в среде сверстников и учителей и в процессе общения и контакта с другими источниками информации: СМИ, художественными произведениями. Эти устои и стереотипы диктуются социумом личности, которая развивается и приобретает знания о различиях между полами и их особенностями.
Рассказ М. Зощенко «Семейное счастье» подтверждает факт наличия стереотипов половых ролей в семейной жизни. Мы видим, что главный герой Егоров Митрофан Семёныч занимает статус хозяина. Он принимает решение «раскрепостить» свою жену, накладывая на неё, однако, ярмо женской «предназначенности»: «как же ей не шить, когда она баба». Жена его – Мотя - ничем не выделяется на фоне своего мужа. Сфера её жизни перешла из кухни в шитьё, стирку, вязание. Муж указывает ей на её глупость, он контролирует её речевое поведение. Как уже отмечалось, в тексте имеет место сниженная лексика, по отношению к женскому полу: «баба», «дура», «мышь». Стереотипно мужской пол представлен как находчивый, инициативный, рациональный. Мужу приходит в голову идея о новых устоях, «женском освобождении»: «Пущай и баба свободу узнает ... Такой же она человек, как и я». Он принимает на себя инициативу: «А в самом деле не брать ли тебе, Мотя, заказов?». Наконец он закреплён как хозяин: «Сидит хозяин довольный такой за столом, газету читает, жена рядом шьёт что-то».
Анализируя некоторые другие произведения М. Зощенко, можно заметить ироническое сочуствие и жалость автора по отношению к своим героям-мужчинам. Они представляют реальную картину мира с типичными представлениями и устоями общества. Его следующий герой слаб, маленького роста, «облезлый тип», не отличается особым интеллектом, «дурак, страдающий дальтонизмом». Так, в «Неравном браке» старик шестидесяти лет женится на молодой прекрасной особе, которая впоследствии обманывает его, обменяв жилплощадь и оставив его. Женские образы М. Зощенко постепенно меняют свой облик, женщина занимает уже какое-то общественное положение, например, это «заведующий баней» («Баня и люди») или служащая склада («Брак по расчету») с жалованием, ставкой. Форма мужского рода «заведующий», обозначающая денотат женщина повышает её социальный статус. Русский мужчина меняет свой социальную роль добытчика и становится приспособленцем. М. Зощенко очень тонко подмечает изменения в гендерном укладе общества, может быть, сам того не подозревая.
Рассмотрим, как идёт репрезентация лингвокультурологического аспекта гендерных отношений на основе произведений другого русского писателя. Для этого обратимся к рассказу Василия Шукшина «Раскас». Главный герой – Иван Петин обнаруживает, что от него ушла жена: «Иван приехал из дальнего рейса, загнал машину в ограду, отомкнул избу … И нашёл на столе записку: «Иван, извини, но больше с таким пеньком я жить не могу. Не ищи меня. Людмила». Муж предстаёт как рабочий человек, что соответствует гендерным нормам «мужественности» – деятельность вне дома. Однако он глуповат и прост, жена и та прозвала его «пеньком». Проявление покорности судьбе, покорное раздумие, чувствительность ослабляют архетип «сильного» мужчины: «так не хорошо, больно сделалось под сердцем. Такая тоска и грусть взяла. Чуть не заплакал. Мелькнула короткая ясная мысль: «Вот она какая, большая-то беда», «даже с его способностью всё в жизни переносить терпеливо, показалось ему, что этого не перенести».
Русский мужчина пытается успокоить свою душу пьянством: «пробовал напиться, но ещё хуже стало – противно. Бросил».
В ином свете предстаёт жена. Она ходит на репетиции в культпросветшколу. Муж негативно относится к её «похождениям»: «он люто ненавидел это слово – «репетиция», но ни разу не высказал своей ненависти: жена боготворила репетиции, он боготворил жену».
В рассказе делается акцент на эстетическую оценку внешней привлекательности, связанной с женским полом и носящей национальный оттенок: «она вобчем то не дура, но малость чокнутая нащёт своей физианомии» или «…ему нравилось идти с ней по улице, он гордился красивой женой».
За счёт культурно окрашенной лексики дается отрицательная оценка лицам женского пола: «чокнутая нащёт своей физианомии», «ну не дура!», «но она дурочка не понимает», «не дура она после этого?», «откуда же у ей это пустозвонство в голове?», «да чёрт с ей не вытерпела там такой ловкач попался, што на десять минут голову потиряла …»
Красота, как известно, становится причиной нарушения канонов нравственного поведения, то есть измены. Герой рассказа подтверждает в своей речи гендерный стереотип о женском непостоянстве: «да мало ли красивых – все бы и бегали из дому!», «увидал бабёнку более или менее ничего на мордочку и сразу подсыпаться к ней».
Достаточное количество примеров свидетельствует о наличии гендерного стереотипа, осуждающего глупость, измену и легкомыслие лиц женского пола. Иван приписывает данные характеристики всем женщинам, при мысли о ненавистной «репетиции», «декорации»: «Иван прямо смотрел на женщину и думал: «Тоже небось кому-нибудь рога надстроила – весёлая», «Иван остался стоять и всё смотрел на весёлого редактора и думал: «Наверно, у него тоже жена на репетиции ходит». Понятие «репетиция» ассоциируется у нашего героя с непристойным поведением. В рассказе мы встречаем лексику, относящуюся к сфере «распутного поведения»: «вот она вильнула хвостом», «и вот пожалуйста она же мне надстраивает такие прямые рога!»
В произведении отмечается следующая особенность русской национальной культуры: мужчина прощает измену или не придаёт ей большого значения, смиряясь с ней и прощая жене: «я бы как нибудь пережил это». Но зачем совсем же уезжать? Этого я тоже не понимаю. Как то у меня не укладывается в голове. В жизни всяко бывает, бывает иной рас слабость допустил человек, но так вот одним разом всю жизнь рушить – зачем же так?», «может, она вернётся». Свои эмоции он же направляет на любовника: «… а при встрече могу этими же самыми руками так засветить промеж глаз, што кое кто с неделю хворать будет. Я не угрожаю и нечего мне после этого пришивать, што я каму-то угрожал но при встрече могу разок угостить».
В стиле автора имеет место акцентуализация «телесного низа» в речи главного героя, хотя в следующей выдержке нет прямой связи с телесной или сексуальной тематикой: «И вот она наступила, та самая нагая, раздрызганная и ласковая, обещающая земле скорое тепло, солнце …» Персонификация, как говорилось в теоретической части работы, является особым видением образа. Речь идёт о весне – объекте женского рода. Как известно, категория рода способна влиять на человеческое восприятие соответствующих слов и понятий. Наблюдаемая персонификация приписывает весне свойства лиц женского пола: «нагая, раздрызганная и ласковая». Через этот стилистический прием осуществляется приписывание черт, присущих женскому образу в целом и являющихся негативными в создании образа.
В концепт «женщина» входит также сфера семейной жизни. Жена пользуется уважением, хотя нельзя сказать, что в иерархии она занимает главную позицию: «Муж считается с её интересами: «он люто ненавидел это слово – «репетиция», «но ни разу не высказал своей ненависти; он боготворил жену», и при жене Людмиле я за все четыре года ни разу не матернулся, она это может подтвердить. Я ей грубого слова никогда не сказал», «я всё для ей делал». У меня сердце к ей приросло. Каждый рас еду из рейса и у меня душа радуется: скоро увижу».
Рассмотрим природно-физический аспект. Жена должна быть молодой и красивой, так как эстетическая норма распространяется на женщин по законам негласного патриархата, относящего старую женщину к отрицательным эстетическим ценностям: «ей самой тридцать лет», «он гордился красивой женой». Русский муж – антипод жене. Во-первых, он не привлекателен: «Сорокалетний Иван был не по-деревенски изрядно лыс, выглядел значительно старше своих лет». Однако связь сферы внешности мужчины и его возраста с отрицательной эстетической оценкой не находит закрепления.
Интеллект по стереотипному мышлению является важнейшим критерием оценки «мужественности». Мужчина у В. Шукшина вял и глуп. Само название произведения «Раскас» говорит о его недалёкости и низких интеллектуальных способностях. Маскулинность явно закреплена с позиции физической силы: «Огромный Иван, не оглянувшись, грузно сел на табуретку – как от удара в лоб». Вся проблема состоит в том, что именно ввиду всех этих «изъянов», жена нуждается во внимании, ласке, понимании: «Его угрюмость и молчаливость не тяготили его, досадно только, что на это всегда обращали внимание. Но никогда не мог он помыслить, что мужика надо судить по этим качествам – всегда ли он весел и умеет ли складно говорить. «Ну а как же?!» - говорила ему та же Людмила … И вот – на тебе, она, оказывается, правда горевала, что он такой молчаливый и неласковый». Главные герои являются представителями разных миров, каждый из них по-своему видит и представляет жизнь, их взаимоотношения. Мужское и женское поляризованы в цепи культурно-символических кодов. Женское – чувственное, телесное, греховное, природное. Именно чувственное определило решение жены. Мужское же – рациональное, духовное, божественное, культурное. В Иване мы видим как раз рациональный подход: «Но зачем совсем то уезжать? Этого я тоже не понимаю. Как то у меня не укладывается в голове», «порушить – то её лехко но снова складать трудно». Жена, напротив, прибегает к интуитивному решению: «Она всего навсего неделю человека знала, а мы с ей четыре года прожили».. Измена в мужском обществе оценивается негативно, женская измена не одобряется бытовой моралью: «Редактор действительно смотрел на Ивана сочувственно и серьёзно. «Что это даст? Облегчит ваше … горе?», «не знаю, как вам … Я вам сочувствую». Муж хочет осудить поступок жены с точки зрения нравственных и моральных ценностей, преобладающих в русском менталитете над правовыми: «им совестно станет». Сама справедливость связана с областью национального характера русского мужика: «Он направился прямиком в чайную. Там взял «полкило» водки, выпил сразу, не закусывая».
Анализ данного произведения позволил проследить, как, во-первых, в языке закреплены гендерные отношения в целом, и, во-вторых, определить, как особенности национальной психологии поведения влияют на гендерную позицию героев – представителей культуры. Результат анализа показал, что концепты «женщина» и «мужчина» складываются по отдельным частям. Они, в свою очередь, отражают разные ипостаси, посредством которых идёт подтверждение стереотипов о мужчине и женщине. Женственность соотносится со сферой привлекательности, молодого возраста, глупости, измены, чувственности. В высказываниях фигурирует сниженная лексика, имеет факт приписывания существительным женского рода качеств лиц женского пола. Маскулинность выступает как физическая сила, рационализм, работа. В культурном плане, следует выделить то, что соответствует нормам русской семьи: простота, глупость и пьянство мужа, ищущего справедливости в нравственности; сила женщины, вынужденной пойти на измену из-за несостоятельности своего мужа. Лексический состав отражает также культурные особенности русского народа: «физиономия», «мордочка», «подсыпаться», «поприжать», «рога надстроить», «полкило водки», «семью смонтировать». Речевое поведение, гендерно маркированная лексика, ролевые стереотипы мужчины и женщины, в свою очередь, свидетельствуют о наличии гендерных отношений.
Таким образом, по данным параметрам складывается культурная специфика гендера русского народа в проанализированных произведениях.

2.2.3. Анализ произведений немецких писателей

с позиций гендерных отношений


Чтобы проследить различия между мужчиной и женщиной в ролях, поведении, ментальных и эмоциональных характеристиках в рамках немецкого культурного ареала, проведём анализ художественных текстов нескольких немецких писателей.


Мы не могли не остановиться на притче Б. Брехта «Die dumme Frau» - «Глупая женщина», так как её название (как и многие другие произведения
Б. Брехта) уже гендерно маркировано и несёт в себе, к сожалению, пренебрежительное отношение к женскому полу. Хотя речь и идёт о женщине, притча берёт своё начало с описания социального статуса мужчины, его собственности, к которой причисляется также и женщина: «Ein Mann hatte eine Frau, die war wie das Meer ... Und da er fortging, gab er der Frau alles, was er hatte, sein Haus und seine Werkstatt und den Garten um sein Haus und das Geld, das er sich verdient hatte. Dies alles ist mein Eigen und es gehört auch dir». Семантика используемых слов свидетельствует о превосходстве и власти мужчины. Жена противопоставлена ему как «dummes Weib». Она не способна вести хозяйство мужа, в чём проявляется её заниженная позиция: «Da hing sie an seinem Hals und weinte und sagte zu ihm: „Wie soll ich das? Denn ich bin ein dummes Weib.“». Муж собирается оставить свой дом на время, что подтверждает стереотип – мужское поле деятельности вне дома: «Und der Mann musste über Land».
Ещё в начале притчи встречается гендерная персонификация: «Das Meer verändert sich unter jedem Windhauch, aber es wird nicht grösser noch kleiner, auch ändert die Farbe sich nicht, noch der Geschmack auch wird es nicht härter davon noch weicher, wenn aber der Wind vorbei ist, dann liegt es wieder still und es ist nicht anders geworden». Автором приписываются морю свойства лиц женского пола, а дуновению ветра – мужского. Женщина во всём следует своему хозяину, занимающему «верховное» место над ней, и подобно морю её клонит каждый раз в ту сторону, которую угодно выбирать мужчине. Отсутствие мужчины раскрывает слабость женщины в управлении всем имуществом, так как положение женщины обязывает её ограничиваться лишь кухней. В секторе мужского доминирования прослеживается её слабость: «Da nun die Frau allein zurückgeblieben war, bekam sie sehr Angst um alles, was in ihren schwachen Händen lag und sie ängstigte sich sehr». Б. Брехт подтверждает стереотип, характеризующий слабую, боязливую женщину.
Другой стереотип, касающийся «женского ума», когда женщина ничего не делает, дабы не сделать тем самым ещё хуже, также присутствует в анализируемой притче: «Die Frau lag in ihren Kissen, sagte nichts und dachte: «Wenn ich nichts sage, ist es nichts Dummes, und wenn ich nicht esse, dann wird es nicht weniger». Пассивность и бездействие женщины приводят к тому, что дом продаётся с аукциона: «So geschah es, dass eines Tages das Haus versteigert werden musste». Автор опять-таки как бы подтверждает известную поговорку: «Бабьи умы разоряют домы». С возвращением мужа жена устремляется к нему, так как это её спаситель, который избавит её от страданий: «Es war nicht ihre Angst, sondern ihre Freude und weil sie sich so freute, zitterte sie».
В анализируемом художественном произведении мы встречаем достаточное количество примеров, указывающих на наличие гендерных отношений. В первую очередь это лексика, утверждающая слабость и зависимость женщины от мужчины: «dumme Frau», «dummes Weib», «sie hing an seinem Hals und weinte», «schwache Hände». Мы встретились с фактом персонификации, когда лицам женского рода приписываются свойства, отражающие концепт «женщина», а мужского рода - концепт «мужчина». Наконец сами гендерные стереотипы характеризуют женщину как глупую, беспомощную и чувственную натуру. Тем временем имплицитно передаются положительные характеристики мужчины. Их не нужно маркировать, потому что они и так выделяются на фоне производных и второстепенных качеств женщины: «Er gab der Frau alles, was er hatte, sein Haus und seine Werkstatt und den Garten um sein Haus und das Geld, das er sich verdient hatte» gegen «Sie lief in schlechten Kleidern und ass fast nichts und verdiente doch auch nichts, weil sie nichts verlangte», «er hatte aber die Frau am Halse» gegen «sie hing an seinem Hals».
Еще одно произведение Б. Брехта символизирует, на наш взгляд, взаимоотношения между обществом и женщиной. Вполне правомерно доказано авторами многих трудов, кто представляет общество, или, по меньшей мере, чьи взгляды отражает общественное сознание. Заглавие данного произведения также гендерно маркировано: «Die unwürdige Greisin»/ непристойная старушка. Само название рассказа предопределяет сюжет: читатель заранее настроен на различные предположения относительно поведения старой женщины, нарушение существующих традиций и канонов. Старушка Б. Брехта объявляет протест против сложившихся стереотипов в обществе. Мелкобуржуазные взгляды требуют от женщины определенных действий, характеризующих её как представительницу слабого пола: воспитание детей, помощь внукам, угодливость мужу, домохозяйственность и др. В жизни нашей героини все так и происходит в течение 72 лет. Б. Брехт делит жизнь этой женщины на две неравные половины: первая – длинная, вполне соответствующая сложившимся в обществе представлениям: дом, семья, муж. Вторая жизнь – это представления самой героини о жизни. Женщина меняет свой образ жизни. Всё, чем она занимается в последние два года: обедает каждые два дня в ресторанчике, ездит на скачки, дружит с сапожником и полоумной девушкой, пьет по стаканчику вина и хочет жить одна – не совместимо с установленными правилами и канонами. Как пишет автор, «Sie hatte die langen Jahre der Knechtschaft… und die kurzen Jahre der Freiheit ausgekostet»/долгие годы рабства и короткие годы свободы, являются свидетельством неравноправного положения женщин. Мастер короткой прозы, Б. Брехт сумел показать всю трагедийность женской судьбы, легко управляемой всем обществом и не оставляющей самой женщине шанса выбора.
Значительный интерес с позиций гендера представляет следующее произведение. За основу возьмём рассказ современной писательницы Германии Марии Зейдэман «Lennarts Нaus, Lennarts Frau» - «Дом Ленарта, жена Ленарта». Уже из заглавия рассказа вытекает, что мужчина (Lennart), во-первых, – владелец и хозяин определенной вещи – дома, и, во-вторых, ему принадлежит также женщина (его жена). Перечисление через запятую несет уничижительную коннотацию, указывая на то, что и женщина – это, своего рода, вещь в руках хозяина. Заглавие подчёркивает превосходство, силу и власть мужчины. Имя женщины не указано, и мы знаем её лишь как «Lennarts Frau» - жена Ленарта. Уже в первых строках мы видим явное противопоставление социального статуса мужчины и женщины, усиленного словами «nur» – только, всего и «dagegen» - напротив: Über Lennarts Frau gibt es nichts zu sagen, sie war nur Technische Zeichnerin, Lennart dagegen Technischer Direktor. Явно занижено положение женщины, о ней нечего и сказать – «gibt es nichts zu sagen», она всего лишь чертёжница – «Zeichnerin». Мужчина предстаёт перед нами как директор – «Direktor». Данный критерий удовлетворяет общепринятые гендерные нормы «мужественности», так как, согласно гендерным стереотипам, мир мужчин – это работа вне дома, а сама профессия ассоциируется с мужским началом.
В руках Ленарта находится все: он делает свою карьеру, собирает деньги, покупает жене дорогие вещи: Lennart sammelte in seinem Haus Fünfmarkstücke. Das Haus fasste ungefähr zweihundert Mark, und jedesmal, wenn es voll war, kaufte Lennart seiner Frau einen Pullover, ein Paar Schuhe oder ein ausgesuchtes Parfüm. Хотя работа для него важнее жены, он очень к ней внимателен, его щедрость становится общеизвестной: Lennarts Frau wurde viel besprochen wegen ihres grosszügigen Mannes und ihrer schönen Kleider. Соответствующим образом его доминантность, превосходство над женой проявляются в его собственной речи: Eines Tages sagte Lennart zu seiner Frau, er habe den Eindruck, über sie werde geredet, daher sei es an der Zeit, dass sie sich ein wenig qualifiziere, um sich seinem Niveau zu nähern und die Tratschmäulen zu stopfen.
Ленарт принимает решение о том, что его жена должна учиться. Речь Ленарта утвердительна, а само утверждение структурировано с маскулинной позиции: Er hatte bereits veranlasst, dass die Kaderleiterin ein Delegierungsschreiben verfasste, der Termin für die Aufnahmeprüfung stand fest, Lennarts Frau würde Ökonomie studieren. На данном примере мы видим подтверждение речевого поведения мужчины. Мужчина реализует свой собственный потенциал, ориентируясь на самого себя в принятии быстрого решения. Если выделить суть утверждения, то оно будет выглядеть следующим образом: er hatte veranlasst, der Termin stand fest, sie würde studieren. Подчиняясь своему мужу, жена Ленарта принимает во внимание аспекты, приписанные нормами гендерной идентификации со стороны женщины: наличие детей, ухоженная внешность, физическое состояние. Она думает, как и любая другая женщина, в соответствии со стереотипами поведения: Ich bin noch jung, meine Gesundheit ist gut, Kinder haben wir nicht, und du tust mir so viel zuliebe, dass ich dir deinen Wunsch nicht abschlagen will. Как мы видим, дифференциация полов откладывает отпечаток на поведение, в соответствии с которым женщина должна быть послушной, нежной, привлекательной, подчиняться мужу, растить детей, что входит в компонент «женственность».
Работа жены также противопоставлена работе мужа. Ленарт большую часть времени посвящает своей работе, нежели жене: Lennart ging auch mit seiner Frau nicht mehr aus, fast täglich brachte er Arbeit nach Hause mit. В работе мужчины видят смысл жизни, они склонны, много и напряжённо работать. Это и позволяет говорить о том, что мужественность также заключается в рациональном, логическом и целенаправленном труде для достижения материальных ценностей, власти, представительства в обществе: im Heim hatte Lennart stilvolle Einrichtung. Само ожидание общества требует от мужчин напора и силы, как основу культуры патриархального типа. Жена Ленарта недостаточно деятельна на работе. Ей присущи чувствительность, привязанность к группе женского коллектива и бесчисленным разговорам, витающим в чертёжном зале: Lennarts Frau liebte nämlich ihren Platz am Fenster, wo sie den weiten Blick über den Werkhof und über die Dächer der Stadt hatte, sie liebte die Gerüche von Tusche, Lichtpauspapier und frischgebrühtem Kaffee, die Gesprächsfetzen, die zwischen den Zeichentischen flatterten wie Motten im Frühling, sie hing an ihren sieben Kolleginnen und konnte sich nicht vorstellen, jemals eine andere Arbeit zu tun. Мы видим, что здесь имеет место стереотип, согласно которому всякая женщина болтлива: sie liebte Gesprächsfetzen. Это подтверждается ещё и тем, что в окружении жены Ленарта работают одни лишь женщины и ни одного мужчины. Мы знаем, что, как правило, для обозначения групп лиц разного пола в языке предпочтительны мужские формы. При этом действует механизм «включённости» в грамматический род. В данном случае автор имеет в виду референтов женского пола и использует окончание innen, которое указывает на форму множественного числа женского рода: sieben Кolleginnen. Женщина ориентируется на «открытый социальный престиж», а также на группу: sie hing an ihren sieben Kolleginnen. Это требует эмпатичности к партнёру, следовательно, нежности и слабости. Мужчина же заботится о своём положении, реализуя собственный потенциал с целью проявления доминантности.
Мужское доминирование подтверждается еще и тем, что в окружении Ленарта работают одни женщины, и ни одного мужчины. Но, как правило, для обозначения групп лиц разного пола в языке предпочтительны мужские формы. При этом действует механизм «включенности» лиц женского пола в грамматический род. В данном случае автор имеет ввиду референтов женского пола и использует окончание innen, которое указывает на форму множественного числа женского рода: sieben Kolleginnen.
Муж представлен в качестве абсолютного субъекта. Он организует учёбу своей жены, следит за её исполнением: Lennart achtete darauf, dass sie all ihre Abende über den Lehrbüchern zubrachte… Lennarts Frau wälzte allabendlich unter der freundlichen Wachsamkeit ihres Mannes die Lehrwerke. При этом прослеживается принижение способностей женщины, не ясно, справится ли она вообще с учёбой: ob sie den Abschluss überhaupt schaffe, sei ohnehin ungewiss. Это подтверждает в целом пренебрежительное отношение к интеллектуальным способностям женщин, ставя их в ряд производных, второстепенных фактов. Учёбу жена Ленарта воспринимает как навязанную ей поневоле: Lennarts Frau wälzte Lehrwerke gezwungenermassen. С одной стороны, она не может отойти от нормы, то есть семьи во главе с мужчиной, но, с другой стороны, делает шаг в сторону. Подчиняясь чувственным и интуитивным влечениям, противоположным рациональности мужа, она совершает бунт: die schwärmerischen Reden der Freundin weckten in Lennarts Frau, die eigentlich zufrieden gewesen war, bisher unbekannte, vorübergehende Sehnsüchte, an denen sich aber ihr Gemüt wärmte. В мечтах подруги имеют место мысли о мужчинах и детях, без чего немыслима жизненная позиция женщины: Die Freundin wollte Männer haben und Kinder.
В финале рассказа муж предстаёт в роли судьи: Lennart stellte haustrommelnd seine Frau zur Rede. Проявляется его полное господство и рассудительность в решении судьбы своей жены: Da nahm Lennart das kleine eiserne Schlüsselchen, das er an seiner Uhrkette trug, schloss das Häuschen auf und sperrte seine Frau hinein. В динамике речи Ленарта мы вновь прослеживаем маскулинную позицию: er nahm, schloss auf und sperrte hinein. Жена Ленарта была заперта как вещь, ибо у неё нет даже имени. Ещё в заглавии текста она гендерно маркирована как Lennarts Frau. Она становится деталью интерьера дома, так как хозяин вновь единолично решает участь своей вещи: Am nächsten Tag erledigte er die notwendigen Formalitäten im Betrieb und an der Hochschule.
Причиной столь жестокой «расправы» явился слух об измене мужу: Lennart hörte im Laufe der Woche, dass seine Frau eine Rangelei mit einem betrunkenen Schausteller gehabt hatte, und dessen eifersüchtiges Eheweib hätte ihr kochenden Kaffee übergeschüttet. Он незамедлительно реагирует на случившееся, не вдаваясь в подробности, а была ли измена, так как сам факт является нарушением заповеди, предписывающей женщине соблюдать нормы морали. Ленарт возмущён тем, насколько она его обманула: wie sehr sie damit ihren Ehemann hintergangen habe. Общественные регуляторы, воздействующие в виде информационного давления, не одобряют уход жены от мужа, рассматривая его как бунт. Если жена Ленарта выделялась как-то на фоне мужа, то теперь она оказалась в абсолютной изоляции в доме своего господина: Seither lebt Lennarts Frau in Lennarts Haus.
В целом, текст является подлинным примером гендерной асимметрии. Рассказ Марии Зейдэман свидетельствует о принижении женщины, тогда как мужчина в нём предстаёт в полной силе и власти – решительным и рациональным.
Примером «самореализации» мужчины и женщины в семье может послужить рассказ К. Нёстлингер «Familienidylle» - «Семейная идиллия». Женщина представлена через стереотипы «женского предназначения», связанного с семьёй, кухней, а если говорить более точно, с приготовлением пищи. Подтверждение этому мы находим в тексте: «Sie servieren der Familie die Mahlzeiten», «diese Frauen stehen in der Küche und backen die Schnitzeln aus», «diese Frauen schlagen die Vanillesosse auf und holen die Dampfnudeln aus dem Rohr». Анализ словарного состава показывает, что в данном произведении в изобилии представлена гендерно маркированная лексика: «Dienstmädchen» – служанка, «gute Hausfrau & Mutter» - хорошая домохозяйка и мать, «aufopfernde selbstlose Art» – самоотверженная, «etliche Frauen» - некоторые женщины», «diese Frauen» - эти женщины. Данная роль удовлетворяет гендерный стереотип, согласно которому женщина должна быть хорошей хозяйкой, терпеливой, послушной: «Ich kenne etliche Frauen, die sind so selbstlos und aufopfernd, dass sie sich rein gar nichts gönnen!», «und einen Teller beanspruchen sie auch nicht», «sie nimmt es gelassen zur Kenntnis». Самопожертвование, самоотверженность, заботливость – это исключительно женские качества. Автор рассказа сравнивает женщину со служанкой, что тем самым подтверждает мужское доминирование и женское подчинение: «Sie servieren der Familie die Mahlzeiten, als wären sie schlecht behandelte Dienstmädchen aus dem vorigen Jahrhundert», «Zwischen dem Auftragen der nahrhaften Köstlichkeiten und dem Abtragen des verdreckten Geschirrs stopfen diese Frauen schnell ein paar vermischte Bissen in den Mund». «Половое» разделение труда позволило утвердиться мужчине в качестве абсолютного субъекта хотя бы потому, что он работает вне дома. То есть мужчина имеет возможность развития, служебного повышения, самореализации, находясь в обществе, чего лишена женщина, находясь на кухне. Её старания не оцениваются, ведь домашнее хозяйство не является социально значимым занятием: «Nur hat die Sache einen Haken! Oft wird die aufopfernde selbstlose Art gar nicht besonders von der Familie geschätzt. Man rülpst zwar zufrieden, aber man schaut auch vorwurfsvoll». В самой речи мужа мы наблюдаем раздражение и упрёк жене: «dauernd rennst du hin und her, kannst du dich nicht endlich hersetzen! Da schmeckt es einem doch gar nicht!» Данное речевое утверждение имеет четыре стороны:
1) деловая плоскость в высказывании мужа содержит информацию о том, что, собственно говоря, он сказал;
2) плоскость самооткровения выражена в кодировке, что это его раздражает, действует на нервы: «dauernd rennst», «endlich hersetzen», «es schmeckt doch gar nicht»;
3) скрытый призыв заставляет её унять свой пыл;
4) плоскость отношений посылает упрёк жене.
Женщина же сдержана и пассивна в речевом высказывании, она лишь бормочет; улыбается и спешит снова на кухню: «Da lächelt dann die aufopfernde Mutter und Hausfrau, wischt sich die schweissnasse Stirn, murmelt: “Ich muss die Schnitzel umdrehen” und eilt mit einem Stoss dreckiger Suppenteller der Küche zu». Мужская роль, таким образом, подтверждает мнение о том, что мужской тип коммуникации – жёсткая, динамичная, утвердительная речь, ориентированная на себя и вызывающая собеседника к противоборству. Женщина часто ориентирована на подчинённую роль.
Сын больше привязан к отцу и идентифицирует себя с ним, считая, что самоотверженность есть «естественное качество» матери: «Lass sie doch! Wenn sie sich nicht aufopfern kann, hat sie keinen Lusstgewinn!» В высказывании сына проявляется дискриминация матери: если она выполняет работу по хозяйству, то приносит пользу – «Gewinn». В связи с этим можно с уверенностью сказать, что женщина в роли домашней хозяйки находится в несправедливом положении. Выполняя массу домашней дел, она оценивается пренебрежительно, а её труд не удостоен даже благодарности: «Zur feinen Sorte der Aufopferung gehört es nämlich, dass man sich keinen Dank erwartet!»
В «Семейной идиллии» подтверждается теория гендерной стратификации, согласно которой служанка-мать/Dienstmädchen играет подчинённую роль в семье, обслуживая своих любимых – ihre Liebe. Таких женщин именуют «gute Hausfrau & Mutter». Патриархальный уклад общества распределил обязанности таким образом, что женщине досталось извечное «круговое движение», уход от которого строго наказывается. В целом, роль служанки и доминантного мужа удовлетворяет гендерный стереотип «Hausfrau», «Мutter», «selbstlose Art» , «diese Frauen», «Dienstmädchen».
Интересным, на наш взгляд, представляется иной фокус видения проблемы. Владимир Каминер, российский немец, ныне живущий в Берлине и ставший популярным благодаря своим рассказам и романам, сопоставляет в них две культуры. Так, в рассказе „Russische Braut“ (Русская невеста) он пишет, что универсальным средством, решающим все проблемы немецкого мужчины, может стать русская невеста. Они способны вывести мужчину из состояния депрессии, сделать карьеру. „Sie hatten aber auch keine andere Wahl, weil die russischen Bräute sehr anspruchsvoll, um nicht zu sagen teuer sind“. Русская женщина требует того, что чего она не нашла или что ей недоступно на родине. Немцу непонятно, почему нужно покупать дорогую одежду по последнему крику моды, нести лишние расходы по случаю бракосочетания: белое платье, хороший ресторан со множеством гостей. Однако взамен русская невеста придает ему мужества, вносит смысл в его размеренную и, вероятно, оттого скучную жизнь. В. Каиминер раскрывает национальный характер героини. Она чувствительна и нуждается в особой заботе. Но в случае конфликта от нее не отделаться букетом цветов. В гневе она похожа на тигра: “Im Zorn gleicht die russische Braut einem Tiger“.
Образ рационального немца, видящего смысл жизни только в работе, нуждается в сентиментальной женской душе. Не найдя в своей культуре такого существа и он вынужден обратиться к другой. Русский тип женщины (к примеру, описанный в рассказах М. Зощенко, В. Шукшина) поменял свой облик ради выживания. Теперь это хищница (Tiger), которая сама должна позаботиться о себе. В то же время русская женщина должна учитывать менталитет практичного, прагматичного немца, не позволяющего себе сентиментальности, например, траты честно заработанных денег на покупку свадебного платья.
С позиции гендерных отношений небезынтересен для анализа еще один рассказ В. Каминера «Die Frau, die allen das Leben schenkt». Естественная роль женщины, дарить жизнь, представлена автором в несколько ином свете. Катя интересуется Кастанедой. И её увлечение постепенно перерастает в болезнь. По совету врача она, размышляя о том, что есть жизнь, приходит к выводу, что ее жизненная задача состоит в создании новой жизни. Современная женщина, к сожалению, не знает, как можно это осуществить, и прибегает к различным способам. Она заводит собак, ухаживает за ними день и ночь. Но постепенно ее интерес к своим питомцам угасает, и следующей попыткой подарить кому-либо жизнь являются растения. И лишь третьей попыткой в решении своей жизненной задачи была мысль завести детей. Рассказ В. Каминера - ирония над образом жизни современной женщины. Она перестает адекватно мыслить и видит свою задачу уже не в стандартном, традиционном, а углубляется в смысл жизни. В ней нет места мужчине. Ее муж не осмеливается прийти в квартиру, поскольку там нет для него места. Героиня вынуждена бороться с врачами, т.к. они сомневаются в ее способности забеременеть. Катя преодолевает все препятствия. В. Каминер, со своей мужской перспективы, осуждает, или, по меньшей мере, смеется над эмансипированной женщиной и ставит под сомнение ее природные способности. С точки зрения писателя, кажется, что женщина на определенном этапе развития общества не только будет стоять на равных позициях с мужчиной, но вместе с этим потеряет свое женское лицо и предназначение.
Рассказ Д. Даан «Das heutige Weibliche» может послужить итогом анализа произведений немецких писателей. Во главу угла ее рассказа-рассуждения ставится вопрос, заданный К. Марксу: что является добродетелью женщины и мужчины. Конечно, К. Маркс определяет как женскую добродетель – слабость и как мужскую – силу. Д. Даан пишет, что ещё не встречала противников данной мысли К. Маркса вероятно потому, что все критики – мужчины. Эмансипированность не означает стать мужчиной, но и одно материнство не означает стать состоявшейся женшиной. «Allein durch das Mütterliche ist man derzeit noch lange keine gemachte Frau». Женщина сегодня поставлена в равные условия с мужчиной в профессиональной деятельности. Масштабы – мужские. В семье ждут от нее обаяния, обходительности, женского умения и сноровки (hausfrauliches Können), с детьми – педагогического чутья. Интеллект, остроумие, спортивность, хорошая форма – это всё эмансипированная женщина. Все «мужские» качества постепенно стали женскими. Теперь женщина вновь хочет стать слабой, вместе с тем, что она сильная, некрасивой, будучи привлекательной, для того, чтобы ее понимали мужчины, а не для того, чтобы однажды всё, что она создала и чего добилась, рухнуло. Мысль Д. Даан очевидна. Речь идёт о двух понятиях проблемы – физиологическая слабость и социальные условия, в которые поставлена женщина и посему вынуждена доказывать свое равноправие. Второстепенная роль женщины в иерархии выработала в ней сильные стороны. Но это не должно лишать ее природно-физических данных. И главное, почему нужно препятствовать этому?

2.2.4. Анализ произведений казахских писателей

с позиции гендерных отношений


Регулятором поведения в казахском обществе являлись моральные нормы, традиции. Особо суров был «моральный кодекс» женщины. Для анализа обратимся к произведению М. Жумабаева, оставшегося неравнодушным к судьбе женщин и посвятившего несколько социально ориентированных произведений. Социальная незащищенность женщины не могли не затронуть творчество Магжана.


События в рассказе М. Жумабаева «Шолпанның күнәсі» (Грех Шолпан) разворачиваются в 20-ые годы XX века в одном из казахских аулов. Автор раскрывает образ незаурядной женщины Шолпан и, в целом, положение женщин в обществе. Как отмечает А.Е. Кулумбетова, судьба казахской женщины – выражение национальных по форме бесчеловеческих социальных условий жизни. Продавая женщин за скот (выдача замуж за выкуп), общество обрекало их на рабство. Шолпан повезло. Она вышла замуж по любви. Но страх потерять любовь мужа рождает в ней желание: брак без детей! Через восемь лет в героине все же пробуждается инстинкт материнства, но, увы, брак оказался бездетным по вине её мужа. «Женщине, которой общество уготовило пассивную роль, в силу своего характера, взяла на себя ответственность кормчего для спасения «судна жизни» (Кулумбетова, 1993:143). Шолпан пытается вымолить у аллаха ребенка, соблюдая все законы обрядовости и религиозности. Но окружающие беспощадно высмеивают ее: Пірәдер келін, пірәдер женге, пірәдер абысынымыз.
Обратимся к лексической представленности концепта «женщина». В казахском языке – это единицы возрастного и социального признака: кыз/ девушка, жар/жена, супруга, келіншек/молодая женщина, абысын/обращение, принятое между снохами, женге/обращение к старшей снохе.
Пірәдер- суфи – на Востоке духовное лицо мужского пола. Культурная специфика народа отражена в том, что женщина не может стоять наравне с мужчинами по отношению к духовности и тем более имеет религиозный сан. Место женщины в обществе, согласно религиозным канонам, второстепенно. М. Жумабаев затрагивает в рассказе также незавидное положение женщин («Мал орнына сатылып, сүймеген жанға жар болатын қазақтың сансыз қыздыры…/продаваясь как скот, бесчисленное количество девушек становилось женами нелюбимых мужей») и иерархию в отношении полов. В рассказе затронута проблема греховности женской натуры, где, по мнению А.Е. Кулумбетовой, происходит сращение общечеловеческого и национального в однозначном осмыслении всеми народами любых эпох данного социально-психологического аспекта. Греховная мысль родить ребенка, во что бы то ни стало, приводит ее к совершению плотского греха – измене мужу. М. Жумабаев неотступно ведет героиню к осуществлению мечты. Шолпан пытается объяснить свой поступок молодому любовнику, но он тот самый заложник собственной сексуальной энергетики. Общество жестоко по отношению к ней. Умирающую от избиений мужа Шолпан подвергают обряду отпущения грехов. По шариату, отступившую от принятых канонов женщину раздевают и выливают на нее сорок ведер холодной воды. Молчаливость, выдержанность и смерть Шолпан – своеобразный бунт против существующих бесчеловеческих правил по отношению к женщине. Она не просит помощи и пощады. Волевой, сильный характер героини противопоставлен физической силе мужа. Время еще не пошатнуло устои. Оно пока на стороне доминирующего сильного пола. Но автор предвидит изменения. Несомненно, М. Жумабаев опережает свою эпоху.
Произведение Ж. Аймаутова «Күнекейдің жазығы» (Вина Кунекей) представляет совершенно другой образ женщины. Для начала рассмотрим семантику имен собственных. Как известно, в казахском языке имена собственные мотивированные. Каждое имя имеет свою семантику: пожелание, характеристику, ожидание. Автор дал своим героям имена, характеризующие их: Құлтума – рожденный быть рабом/подневольным, Щекер – сахар/ сладость. Вот как автор описывает своих героев: Құлтума құл боп туды, ұл тумады, құл туғанын сонан біл: Ордабайдың өмірі койын бағып қолтаулады. Шешесі Күнекейдің Щекер еді, Өзі де Щекер десе щекер еді/ Култума родился рабом, а не сыном. И что он и есть раб, говорит то, что он пас всю свою жизнь овец Ордабая. Мать Кунекей была Щекер, действительно сахар (перевод наш). Его главная героиня воспитана в семье, где главенствующая позиция закреплена за матерью, отец семейства – это слабый, безвольный человек, умеющий лишь пасти чужих овец и ничего не наживший. Слабость отца является природой семейного конфликта и нарушает, вопреки всем канонам, привычный патриархальный гендерный уклад отношений: Құлтуманы “Щекердің байы” деуші еді, Щекерді “қатыны” деу бекер еді/Култуму называли мужем Щекер, называть Щекер его бабой было бы напраслиной. Метафора «жүрек жұтқан”/ проглотивший сердце или кеудесін кісіге бастырған әйел ме/разве она из тех, кто даст придавить грудь/честь очень часто употребляются в казахском языке как характеристика смелого, волевого человека. Так оценивает Щекер свою дочь. Властная Шекер (мать героини) берет на себя проблему устройства судьбы дочери. Она не хочет нищенской жизни для нее и поэтому находится в постоянном поиске достойного жениха. По образу и подобию отца создал
Ж. Аймаутов их сына Жуматая: плешивый, ограниченный, способный лишь выполнять мелкие поручения матери. Вся надежда и гордость Щекер – это ее дочь, которая уже в тринадцать лет отличалась острословием и красотой, что само по себе противоречит традиционному укладу казахского общества. Кунекей свойственны многие чисто мужские качества: она прекрасно умеет скакать на лошади, держаться на публике. Она очень вынослива, энергична и выполняет много дел по хозяйству. Кроме того, мать прививает дочери истинно женские черты, уделяет много внимания ее внешности, так как внешность остается непременным достоинством женщины. «Апасы жылтырағанды Күнекейдің үстіне жапсырады, шашын жылтыратып тарайды, өреді, омырауын қызыл жасыл жіппен кестелейді, тана моншакты қамзолына тағады... ...бақалшыдан айна, тарақ, сабын, шаш майын әпереді”/ Мама надевала на Кунекей всё блестящее, гладко зачёсывала ее волосы, заплетала, верх ее платья был расшит яркими нитями, а камзол – крупными бусами. ...У приёмщика она брала для неё зеркало, расчёски, мыло, бальзам для волос. Её красота не осталась незамеченной многими мужчинами её аула, имеющими уже семьи. Автор описывает взаимоотношения между молодыми мужчинами и женами их братьев/ женеше. Хотя в литературе часто идеализируют данные взаимоотношения, в реальности молодые девушки и снохи часто подвергались сексуальному домогательству и насилию со стороны братьев мужа и немолодых женатых мужчин. Через это прошли близкая сноха и сама мать Кунекей. Женщина не могла противостоять этому. Так, мать говорит Кунекей: «Ни звука, кому докажешь, кто даст справедливость?»
Важным аспектом воспитания женщины являются привитие хороших манер. Женщину украшают скромность в присутствии посторонних, а девушке/ калыңдык (будущей невесте) не положено присутствовать во время визита құда/сватов. Кунекей и здесь отклоняется от норм поведения, считая, что ее красота даёт ей право на то. “Кісінің көзінше тарс тұрс етіп” (на глазах у посторонних шумно топать) - упрекает мать Кунекей. Щекер саму отличает грубая речь. Ее подневольный муж сокрушается манерой речевого поведения своей жены: көк айыл, кер ауыз қатынға неғып шыдап жүргеніне өзі де таң қалды/он сам поразился тому, как он терпит такую сварливую, бестактную бабу.
В произведении находит отражение и гендерный уклад секусуальных отношений. В теоретической части говорилось о том, что женщина лишена такого качества. Факт измены Кунекей своему мужу в первую брачную ночь является скорее попыткой к сопротивлению женщины пролив сложившихся устоев в обществе. Она подтвердила свое право на равенство физическими способностями, интеллектом, но она не может поменять общественное мнение. Кунекей, ее мать являются лишь “ласточками” в вопросе нового гендерного уклада патриархального общества. И автор задается вопросом о “вине Кунекей” и показывает нам, что не биологический пол определяет главенство в иерархии, а личностные качества человека. Три представителя (отец, брат Кунекей, муж) созданы не случайно как слабые личности. Ж. Аймаутов символично обрекает свою героиню на одинокую смерть. Это говорит опять-таки о преждевременности таких явлений в данном культурном пространстве. Но сам факт появления такого произведения в художественной литературе начала 20-го века свидетельствует о новых веяниях в гендерном вопросе.
Современный сюжет имеет рассказ С. Шаймерденова «Үлкен пәтер керек» (Нужна большая квартира). Главный герой С. Шаймерденова Жантуар образован, заведует отделом в проектном институте, в его семейной жизни благополучие, «супруги от души благодарили судьбу за то, что она свела их». Муж ценит их взаимоотношения, проявляя нежность и заботу о своей жене. Гордостью и достоянием мужчины является женская красота: «Он любовался своей чернобровой Шамшигуль – все-таки она у него необыкновенно красивая!» Одно облачко туманило их счастье – маленькая квартира без удобств. Трагедия во взаимоотношениях наступает с получением двухкомнатной квартиры. Радостные заботы по обстановке новой квартиры оборачиваются драмой: Жантуар – рационалист и хранитель духовных ценностей: ему жаль старых столов и стульев, «…они верно послужили им, а обитый жестяными пластинами сундук служил еще его деду». Шамшигуль не вмешивает его в «женское дело» – обставлять квартиру, одновременно обживая «новую женскую территорию». Распределение сфер деятельности приводит мужчину незаметно для него самого, в подчиненное положение. Казахский муж считается с интересами и мнением жены, зачастую подчиняясь ей.
Автор с некоторой иронией представляет своего безропотного героя. Желание тысяч семей улучшить свои жилищные условия, превращает их позднее в рабов быта: « …попробуй Жантуар не сделать этого, его бы все равно отконвоировала туда Шамшигуль». Мещанская натура женщины и чувственность к материальному, как подтверждение социальной ситуации развития общества, свидетельствуют о ее духовной убогости и ограниченности: «то и дело раздавался тревожный голос Шамшигуль: чуточку отодвиньте стул, сзади пианино…» Шамшигуль почитает национальные традиции гостеприимства, умеет встретить гостей, но поврежденная мебель приводят ее к решению: «нечего вообще принимать гостей: ни толстых, ни тонких!». Образ казахской женщины постепенно утрачивает свои истинные черты, по-восточному выдержанная и кроткая, героиня удовлетворяет гендерный стереотип, но слишком часто выходит из равновесия в погоне за внешним лоском.
В рассказе С. Шаймерденова мы чётко прослеживаем отход от гендерной «нормы». Стереотип чувственной, эмоциональной женской натуры является искусственным: ведь сердце Жантуара стучит сильнее при мысли о ребенке, он чувствует, как сладко заныло его сердце, в то время как для его жены ребенок – лишь возможность для расширения жилплощади. Созданный образ женщины-матери, хранительницы семейного очага, рушится на глазах читателя.
Анализ данных произведений позволил сделать вывод о том, что женственность соотносится со сферой привлекательности, греховности, измены. Маскулинность выступает как физическая сила, рационализм, работа, духовность. В культурном плане следует выделить то, что соответствует нормам казахской семьи: простота, поиск справедливости в нравственности; сила женщины, вынужденной пойти на измену из-за несостоятельности своего мужа. Казахская картина мира в произведениях представляет мужчину хранителем традиций, духовных ценностей, моральных устоев. Продолжение рода – основное назначение мужчины. Честь и совесть мужчины оцениваются по умению воспитать детей.
Сатирическое произведение О. Исахова «Хелоу, бейтаныс» рисует образ современной девушки, стремящейся к эмансипации. Автор с легкой иронией смеется над её эмансипированностью: это английские и русские вкрапления в письме («хелоу», «гудбай», «модный», «специально загорайтся»); это желание быть похожей на «француженку». Герой О. Исахова получает письмо от незнакомой девушки, которая не считает неудобным свое письмо: «Сәл колайсыздау болар, бірақ қолайсыз қолайлы нәрсе жөқ қой”. Её письмо похоже на брачное объявление, незнакомка ломает стереотип казахской девушки с ее кротостью, стыдливостью; напротив, её речь очень оживленная, позиция более активная, её жизнь кажется ей скучноватой, и, вероятно, поэтому она ищет знакомства с молодым человеком. Её интересуют его физические данные: ей нравятся высокие.
Следующий рассказ О. Исахова «Оу, Ромео» является критикой и разочарованием казахского мужчины в современной женщине. Идеал женщины, так долго хранившийся в сознании Халыка, постепенно рушится: нерешительный «Ромео» узнает в своей возлюбленной эмансипированную образованную женщину, вобравшую в себя как положительные, так и отрицательные черты современной женщины: она воспитывает ребенка одна, курит, свободна в своем поведении. Имя героя, на наш взгляд, неслучайно. Халык, в переводе «народ», олицетворяет общество. Общество не готово принять такой тип женщины. Патриархальный уклад отношений, естественно, устраивает мужчинам.
Литературные тексты 20-70-х годов XX столетия свидетельствуют о разрушении архетипа сильного мужчины. Природное «женское предназначение» претерпевает изменения. Выработанный обществом стереотип мужчины с главенствующей ролью и женщины - с подчиненной, носит на данном этапе развития лишь формальный характер. Модели и нормы поведения, существовавшие на протяжении столетий, отчасти не действительны. Отсюда следует сделать вывод, что параметры, которые подтверждали и воспроизводили представление о мужчине и женщине как категориях социального порядка меняются с процессом глобализации общества.

ВЫВОДЫ ПО 2 ГЛАВЕ


Во второй главе были рассмотрены практические аспекты репрезентации гендерных отношений в паремиях и в произведениях писателей России, Германии и Казахстана. Ввиду исследованности проблемы андроцентризм русского и немецкого языков и культур вряд ли может вызвать сомнение, в отличие от степени андроцентризма в казахском языке. Поэтому мы выдвинули предположение о том, что в конструирование гендерных отношений свой вклад вносит и специфика культуры того или иного народа.


Проанализировав национально-культурные характеристики концептов «мужчина» и «женщина» мы пришли к следующим выводам:
1. Общий план выражения паремий в языках (всего 1172 единицы) представлен бинарными оппозициями мужчина/женщина, парень/девушка, хозяин/жена. Репрезентация гендерных отношений выражена через внешние (физические, эстетические) (13 % от общего числа); внутренние (ментальные, психологические) (43%); интерперсональные (этические, социальные) (44%) характеристики.
2. Все три группы пословиц и поговорок содержат положительную и отрицательную оценку по отношению к женщине. Судя по результатам количественного анализа, самой положительной предстает женщина-казашка (59,8 %), русская женщина – положительна на 39,5 %? немка – на 20,4 %. Основными отрицательными чертами женщин являются непредсказуемость и отсутствие интеллекта или глупость, болтливость, упрямство, изворотливость и хитрость. Отсутствие интеллекта в языковых картинах мира компенсируется за счет природной интуиции и внешней привлекательности. Кроме того, в казахском языке понятие интеллекта соотносится с мудростью, что в свою очередь, приходит с возрастом и жизненным опытом и не обусловлено биологическим полом. Природная ограниченность казахской женщины связана ещё с существованием множества табу для женщин.
3. Во всех анализируемых культурах женщине предписывается деятельность по дому, забота о детях, муже, мужчина же – это добытчик.
4. При реализации интерперсональных характеристик наибольшее количество посвящено восхвалению образа женщины-матери и ее незаменимости, а также образу женщины – хранительницы очага.
5. В паремиологическом фонде русского и в большей степени казахского языков наблюдается более широкая представленность социальной роли женщины. Это - жена, сестра, мать, дочь, сноха, золовка и т. д.
6. Отличительной чертой паремий немецкого языка явилось то, что в них найдены единицы, свидетельствующие о стремлении женщин к лидерству, соперничеству и проявлению упорства.
7. Результаты анализа пословиц и поговорок в отношении мужчин показали, что русский мужчина способен на обман, немец честен, а в казахской культуре это связано с определенной социальной категорией, а не биологическим полом: на ложь и обман способны такие категории мужчин как мулла, бай, хан.
Таким образом, исследование показало, что набор характеристик и количество паремий, создающих и характеризующих концепты «мужчина» и «женщина», а также их лексическая реализация, варьируются от языка к языку.
В рассматриваемых нами культурах существует определенный тип разделения труда, который закрепил в культуре ряд характеристик, имеющих непостредственное отношение к полу. «Настоящая» женщина призвана обеспечивать условия для поддержания жизни и благополучия.
В целом, будучи одной из форм мировидения и познавательной деятельности человека, пословицы и поговорки могут свободно преодолевать межэтнические границы: они всегда поучительны и назидательны, независимо от того, в каком языке они зародились. Во всех трех языках прослеживается тенденция мужского доминирования, верховенства в иерархии. Имеющиеся отдельные лексические единицы из немецкого языка, характеризующие стремление женщины к лидерству, не несут отрицательную коннотацию, поскольку умелое управление мужчинами благоприятно влияет на мироустойство.
В ходе анализа практических аспектов репрезентации гендерных отношений в произведениях писателей России, Германии и Казахстана было выявлено, что в них нашли широкое распространение гендерные стереотипы, отражающие концепты «мужчина» и «женщина». Наряду с общностями, характеризующими через природно-физические и интеллектуальные коды культуры, обнаруженные как в немецкой, казахской, так и русской культурах, были выявлены лингвистические особенности их реализации. Равнозначную важность имеет эстетическая оценка женской красоты, осуждение непристойного поведения, характеристика интеллектуальных способностей женщины, а также её заниженный социальный статус.
Красота является неотъемлемой частью в системе отношений мужчин и женщин, центром внимания и обсуждения мужского языка. Акцент на эстетическую оценку привлекательности лиц женского пола мы находим у С. Шаймерденова, В. Шукшина и М. Зейдеман. Правда, у русского писателя она носит специфический характер в сравнении лица с «физианомией» и «мордашкой». Эстетическая норма красоты требует молодости и физического здоровья, что мы и видим в речи жены Ленарта («Ich bin noch jung, meine Gesundheit ist gut») и Ивана («Ей самой тридцать лет», «он гордился красивой женой»). Связи между внешностью и возрастом мужчины с отрицательной эстетической оценкой внешности и возраста мы не наблюдаем: «Сорокалетний Иван был изрядно лыс, выглядел старше своих лет». В женщине ценятся её красота, молодость и здоровье независимо от того, какую культуру мы принимаем во внимание. Это относится также к достойному поведению и нашло отражение через метафору «гулящая», что не одобряется общественной моралью и приравнивается к отсутствию умственных способностей. В текстах русских писателей оно выражается такими лексемами как: «пустозвонство», «вильнуть хвостом», «надстроить рога» и т.д.; в немецком языке «Lennart hörte im Laufe der Woche, dass seine Frau eine Rangelei mit einem Schausteller gehabt hatte». Но в этом плане мы наблюдаем межкультурные различия в восприятии лёгкого поведения. В произведении В. Шукшина русский мужчина способен простить и забыть: «Да чёрт с ней не вытерпела там такой ловкач попался, что на десять минут голову потиряла, я бы как нибудь пережил это, может она вернётся» (орфография В. Шукшина). Агрессию же он направляет на любовника. Немецкий муж факт женской измены не терпит, он не проявляет эмоций, т.к. мужественная культура знает лишь закон, власть, порядок. Нравственность преобладает над законом. Поступок жены осуждается с позиции совести: «им совестно станет».
Судя по произведениям, в русской культуре наблюдается смягчение критериев маскулинности. Русский мужчина эмоционален, чувствителен: «Так нехорошо, больно сделалось под сердцем, такая тоска и грусть взяла, чуть не заплакал». Маскулинность часто проявляется в антисоциальной форме: герои интересуются традиционным занятиям: пьянством, сопровождающимся инвективной лексикой.
Интересно рассмотреть, как отражены в языке социальный статус мужчин и женщин и сфера их деятельности. В маскулинной культуре на первом месте стоят материальные ценности, смысл жизни заключается в работе. Мужчина, соответственно, держится уверенно, содержит семью, много времени уделяет своей работе и во внеурочное время. Мужчина окружён материальными ценностями, накопление денег – его стремление: «Lennart sammelte in seinem Haus Fünfmarkstücke». У русского мужчины работа существует сама собой: об их заслугах, достижениях в работе и в материальном плане в текстах умалчивается. Иногда русский муж возлагает дополнительную работу на жену, проявляя недостаток предприимчивости: «А в самом деле, не брать ли тебе Мотя заказов?». В свободное время он ходит с женой, читает газеты, т.к. в работе представители женственной культуры не видят смысла жизни. Все вышеперечисленные факторы дают право говорить об андроцентричности языковых систем данных народов, что, однако, не даёт повода судить о степени андроцентризма в анализируемых культур.
Специфика гендерных отношений в сопоставительном анализе такова, что каждая культура по-разному обходится с женским полом, в связи с чем мы говорим о мужественной культуре немцев и женственной культуре русских и в отдельных случаях гендерной симметричности казахского языка.
В результате анализа произведений современных авторов (О. Исахов, В. Каминер) выяснилось, что незыблемые понятия «мужское» и «женское» все же эволюционируют в соответствии с ходом истории, изменениями в политике, социуме. Как справедливо заметил Г. Бельгер, «писатель, претендующий на свой голос, на собственное лицо в литературе, должен, конечно же, обладать чувством времени» (Бельгер 2002: 202). Из этого следует, что гендерные различия не даны, не установлены природой, а определяются самим человеком и являются конструктом культуры, изменяясь вместе с ней по мере развития самого общества. В этом развитии принимает участие, конечно же, литература. Используя готовые модели женских и мужских образов, она, в свою очередь, способствует закреплению стереотипов в сознании людей и, вместе с тем, отражает изменения в отношениях между полами.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ


Данная работа выполнена в русле лингвокультурологических исследований, развивающихся в рамках антропоцентрической парадигмы. В основе данного подхода лежит триединство «человек – язык – культура». Использование лингвокультурологического подхода в рассмотрении гендерных отношений в языковых картинах мира, а также традиционных методов исследования, таких как метод сплошной выборки материала, метод сопоставительного, компонентного, количественного анализа, полностью отвечают достижению цели и задач, поставленных в диссертации.


Основываясь на общепринятых теоретических положениях и используя лингвокультурологический анализ, мы еще раз подтвердили, что гендер является социокультурным конструктом, а не природной данностью человека. Данные сопоставительного анализа свидетельствуют о том, что концепты «мужчина» и «женщина» находят множественное проявление в номинативной системе, в устойчивых сочетаниях, паремиологическоих единицах сопоставляемых языков. Исследуя способы языкового выражения концептов в лексической и фразеологической системах, мы получили возможность, рассмотреть основные сходства и различия в реализации изучаемого феномена. Поэтому непосредственно анализ языка помогает нам выявить гендерные отношения и их культурную специфику, а именно репрезентацию вышеназванных концептов через такие компоненты как «мужественность» и «женственность» в языке и речи. Культура и язык пронизаны гендерными отношениями. Язык фиксирует картину мира, основанную на мужской точке зрения, где женскому полу отводится второстепенная роль. «Мужественность» и «женственность» проявляются не только в плане социального неравенства и разногласия, но и в грамматических категориях рода, а также при помощи различных лексических и стилистических средств. Именно лингвокультурологические исследования выявляют культурную специфику гендера. Гендерное неравенство вошло в культуру вместе с социальным прогрессом. Гендер – это сложный социокультурный конструкт, который вкладывает в компоненты «мужественность» и «женственность» различия в социальных ролях, поведении, ментальных и эмоциональных характеристиках между мужским и женским, создаваемых самим обществом и его культурными традициями.
Гендер является компонентом индивидуального и коллективного сознания, он проявляется в стереотипах, фиксируется в языке и в речевом поведении. Представляя два, неразрывно связанных друг с другом социальных феномена, лингвокультурология дает возможность анализировать культурно-языковую компетенцию членов того или иного этноса, их когнитивную деятельность. Языковая личность существует в пространстве культуры, отражённой в языке в формах общественного сознания, в поведенческих стереотипах и нормах, в предметах материальной культуры. Поэтому она формирует свое индивидуальное отношение, ориентируясь на национально-специфические, культурные ценности.
Возникновение стереотипов носило и носит культурный характер: женщина в иерархической позиции всегда занимала второстепенное место, тогда как мужчина признавался венцом творения. Да и сама историческая ситуация, когда пищу добывал сильный пол, а в пещере оставалась хранительница домашнего очага, внесла полярность в деятельность и личные качества обоих полов. «Половое» разделение труда позволило мужчине утвердиться в качестве абсолютного субъекта. Прецедентные высказывания, номинативная система в языках культур подтверждают сей исторический факт. Однако в немецком и в отдельных случаях русском языках обнаружены устойчивые сочетания и паремии, свидетельствующие об изменениях в системе ценностей и нового гендерного уклада в обществе. В казахском языке таковых на момент исследования не обнаружено.
Различия в языковом поведении позволяют говорить о мужском и женском языках, так как женщина и мужчина по-разному видят и воспринимают окружающий их мир. В своём речевом поведении женщина ориентируется на «открытый социальный престиж», то есть на общепризнанные нормы социального и речевого поведения, а мужчина ориентируется на доминирование.
В работе нашла подтверждение гипотеза о том, что язык и культура объединяют в гендерном аспекте все народы, но, тем не менее, они вносят свои национальные особенности, из которых исходит суждение о различной степени андроцентризма. Отсутствие в казахском языке четких морфологических средств, служащих для обозначения мужского и женского родов, отсутствие грамматической категории рода могут служить аргументом в пользу сниженной андроцентричности казахского языка. Но в то же время наличие многих лексических единиц балансирует степень андроцентризма в языке. Анализ материала показал, что андроцентризм присущ в большей степени русскому и немецкому языкам за счет наличия морфологических средств, служащих для обозначения пола. Кроме того, о степени андроцентризма можно судить по указанным выше нормативно-ценностным ориентирам культур.
В результате рассмотрения лингвокультурологического аспекта гендерных отношений в паремиях и художественной литературе мы пришли к заключению, что лингвокультурология выдвигает на первый план проблему изучения человека в языке. Каждый носитель языка одновременно является и носителем культуры, поэтому язык способен отображать национальную ментальность его носителей. Все особенности, представления, какими должны быть мужчина и женщина, об их социальных ролях, зафиксированы в национальной языковой картине мира, которая спроецирована на все уровни языковой системы. Рассмотрев паремиологическую картину мира и картину мира художественного текста, мы пришли к общему выводу, что в паремии отражено ядро концептов «мужчина» и «женщина», изменения в периферийной зоне концептов связано с общественно-политической эволюцией общества и находит отражение в произведениях художественной литературы. Сопоставительный анализ, в свою очередь, позволил отметить отличия в национальной языковой картине мира сравниваемых лингвокультурных сообществ.
В своей работе мы коснулись лишь небольшой части гендерной концептосферы русского, немецкого и казахского языков. В целом, анализ состояния гендерных отношений показывает на необходимость более глубокого теоретического изучения гендерного аспекта в номинативной системе казахского языка. В рамках сопоставительного изучения нам удалось выявить и описать гендерный аспект в казахском языке на материале паремий и художественной литературы в сопоставлении с русским и немецким языками.
Национальное языковое самосознание вступило в новую стадию своего развития. Гендерные исследования, как и гендерное образование в целом, способствуют гендерной политической культуре. Лингвисты, писатели, представители средств массовой информации стали искать и использовать различные языковые ресурсы для обозначения новых реалий жизни, в том числе и в плане гендерных отношений. Исходя из этого, можно предполагать, что с изменением общественно-политических взглядов будет восполнена языковая асимметрия, что, в свою очередь приведет к равной языковой представленности мужчин и женщин.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ





  1. Аврорин В.А. Проблемы изучения функциональной стороны языка. Л.: Наука, 1975. – 274 c.

  2. Адмони В.Г. Система форм речевого высказывания. – СПб.: Наука. 1994. -154 с.

  3. Ажгихина Н. Гендерные стереотипы в современных масс – медиа.

С – П.:Алатея, 2001. С. 261-273.

  1. Альшанова Б. Философия любви в творчестве М. Жумабаева // Мысль. 2004. № 12. С. 73-77.

  2. Анурин В.Ф. Сексуальная революция: двойной стандарт // Социс. 2000. № 9. С. 88-89.

  3. Апресян Ю.Д. Отечественная теоретическая семантика в конце 20-го столетия // Известия АН. Серия литературы и языка. 1999. том 58. №4. С. 39–53.

  4. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // Вопросы языкознания. 1995. №1. С. 37 –67.

  5. Аристотель. Политика. Собр. соч. В 4-х т. М., Мысль. 1984. Т. 4. -830 с.

  6. Артыкова А. Проблемы гендерного развития в РК // Серия гуманитарных

наук. 2003. №1. С. 83 – 87.

  1. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999.

– 896 с.
11. Ахметова Р. Женщины и общество // Альпари. 2001. №3. С. 100 – 101.
12. Бабенко Л.Г., Васильев И.Е., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. Екатеринбург. Из-во Уральского университета. 2000. -534 с.
13. Бабенко Л.Г., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. М., Флинта. 2003. -496 с.
14. Белик А.А. Культурология. Антропологические теории культур. Москва. Российский государственный гуманитарный университет. 2000. -240 с.
15. Бельгер Г. Казахское слово. Астана. Елорда. 2001. -126 с.
16. Бельгер Г. След слова (литературные портреты и эссе). Алматы. Жазушы. 2002. -232 с.
17. Белянин В.П. Психолингвистика. М., Флинта. 2003. -232 с.
18. Бекмагамбетова Ш. Тілдің таным негіздері және тілдік символдар. Алматы. Жазушы. 1999. -220 б.
19. Березовчук Л. У феминизма неженское лицо // Октябрь. 2001. №1. С. 95 – 103.
20. Берн Ш. Гендерная психология. С – П.: Прайм – Еврознак, 2002. 320 с.
21. Бовуар де Симона. Второй пол. Т.1 и 2. М.: Прогресс; СПб.: Алатейя, 1997.
22. Буренина Н.В. Гендерные стереотипы речевой коммуникации: результаты интервью в Кентбери. Доклады международной конференции «Гендер: Язык, культура, коммуникация». М. 2002. С. 61 –65.
23. Бутенко А.П., Колесниченко Ю.В. Менталитет россиян и евразийство: их сущность и общественно- политический смысл // Социс 1996. № 5. С. 92-94.
24. Вайсгербер И.Л. Родной язык и формирование духа. М.: Изд-во Московского университета. 1993. -224 с.
25. Варданян Е. Институционализация гендерной экспертизы: проблемы методологии // Саясат. 2004. № 2. С. 36-41.
26. Варламов М.В. Крест реальности и вторичная номинация // Языковая картина в зеркале семантики, прагматики и перевода. СПб.: Тригон. 1998. С. 17-20.
27. Вежбицкая А. Сопоставление культур через посредство лексики и прагматики. М.: Языки славянской культуры, 2001. -272 с.
28. Венедиктова Л.Н. Концепт «война» в языковой картине мира (сопоставительное исследование на материале английского и русского языков). Дис. … канд. филол. наук. Тюмень, 2004. – 180 с.
29. Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М.: Художественная литература. 1959. -655 с.
30. Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. Москва. Художественная литература. 1961. – 614 с.
31. Владимирская А. Деловая стерва, или как выжить в мире мужчин. Ростов-на - Дону: Феникс, 2003. -180 с.
32. Власян Г.Р. Сопоставительное исследование диалогов со встречным вопросом в английских художественных текстах и их переводах на русский язык. Автореф. дис. …канд. филол. наук. Екатеринбург, 2002. -19с.
33. Варламов М. В. Крест реальности и вторичная номинация // Языковая картина в зеркале семантики, прагматики и перевода. СПб.: Тригон, 1998. – С. 17-20.
34. Воркачев С.Г. Концептуальный аспект в изучении языковых единиц. М.: Прогресс, 2001. -292 с.
35. Воркачев С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филол. науки. – 2001. №1. С. 64 – 72.
36. Гадамер Г. Г. Философские основания XX века // Гадамер Г. Г. Актуальность прекрасного. – Москва: Искусство, 1991. -367 с.
37. Гак В.Г. Фразеологизмы в этнокультурном аспекте // Филол. науки. 1995. № 4. С. 47-55.
38. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука. 1981. -140 с.
39. Гендер как интрига познания: Сборник статей. Сост. Кирилина А.В. М.: РУДОМИНО. 2000. – 189 с.
40. Гендерные исследования. Сб. науч. тр. М.: «Человек & карьера». 2000. №5. -388 с.
41. Гончарова Е.А. Лингвистические средства создания образа персонажа в художественном тексте // Лингвистические исследования художественного текста. Л., 1983. С. 234-242.
42. Горошко Е., Кирилина А. Гендерные исследования в лингвистике
сегодня // Гендерные исследования: Сб. науч. тр. М.: «Человек & карьера». 1999. №2. С. 234 – 242.
43. Грушевицкая Т.Г. Основы межкультурной коммуникации. М.: Юнити-Дана. 2003. -294 с.
44. Гудков Д.Б., Красных В.В. Русское культурное пространство и межкультурная коммуникация / Научные доклады филологического факультета МГУ. Вып. 2. –М.: Диалог- МГУ, 1998. С. 124-129.
45. Гудков Д.Б. Теория и практика межкультурной коммуникации. М.: «Гнозис». 2003. -288 с.
46. Гудков Л.Д. Понимание / Культурология. ХХ век: Словарь. – СПб.: Университетская книга, 1997. – С. 344-348.
47. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс. 2000. – 399 с.
48. Гумбольдт В. Язык и философия культуры. М.: Просвещение, 1985. -400 с.
49. Дарк О. Женские антиномии // Дружба народов. 1991. №4. С. 257-263.
50. Дмитриева О.А. Культурно – языковые характеристики пословиц и афоризмов: Автореф. Дис. …канд. филол. наук. Волгоград, 1997. -18 с.
51. Добровольский Д.О. Национально – культурная специфика во фразеологии // Вопросы языкознания. 1997.№ 6. С. 37 – 48.
52. Дубровина К.Н. Особенности библейской фразеологии в русском языке. Русский язык. 2001. №1. С. 91-98.
53. Домашнев А.И. Интерпретация художественного текста. М. Просвещение. 1989. - 205 с.
54. Елькина Г., Найзагарова Е. Гендерные отношения в свете глобализации // Евразийское сообщество. 2004. №4. С. 134-140.
55. Жармакина Ф. Архетипы казахского менталитета // Евразийское сообщество. 2003. №4. С. 150-161.
56. Жеребкина И. Введение в гендерные исследования. СПб.: Алатея, 2001. -393 с.
57. Жигарина Е.Е. Функции паремий. http:www.philol.rsu.ru./Russ.Par_ html (17.02. 2003).
58. Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. Язык-речь-творчество: избранные труды по семиотике, психолингвистике, поэтике. М.: Лабиринт. 1998. – 367 с.
59. Залевская А.А. Значения слова и возможность его описания // Языковое сознание: формирование и функционирование, М.: РАН Институт языкознания, 1998. С. 33-54.
60. Залевская А.А. Вопросы теории и практики межкультурных исследований // Этнокультурная специфика языкового сознания. М.: РГГУ, 1996. С. 23 – 39.
61. Звегинцев В.А. Теоретическая и прикладная лингвистика. М.: Просвещение. 1968. –336 с.
62. Здравомыслова Е., Темкина А. Институционализация гендерных исследований в России // Гендерный калейдоскоп. М.: Академия, 2001. -519 с.
63. Зевахина Т.С. Метафора мертвая и живая: эспериментальный подход к паремиологии дунганского и китайского языков. М.: МГУ им. Ломоносова. 1997. -35 с.
64. Зимняя И.А. Смысловое восприятие речевого сообщения. М.: Наука. 1976. С. 5-26.
65. Зыкова И.В. Способы конструирования гендера в английской фразеологии. М.: УРС. 2003. -232 с.
66. Ибрайшина Г. Ценностные ориентиры прикладного искусства. Мысль. 2004. №3. С. 80-84.
67. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мира. М.: Интрада. 1996. -255 с.
68. Исаев М.И. Взаимосвязь и взаимообусловленность языка и культуры // Русский язык в СНГ. 1992. № 1-3.
69. Исаев С., Нуркина Г. Сопоставительная типология казахского и русского языков. Алматы: Санат. 1996. -272 с.
70. История казахской литературы: Учебник для вузов. Т. 1 // Под ред. Джилкибаева Э.Г. Алма-Ата: Наука. 1968. С. 156-174.
71. Каган В.Е. Когнитивные и эмоциональные аспекты гендерных установок у детей 3-7 лет // Вопросы психологии. 2000. №2. С 65-69.
72. Кадаш Т. «Зверь» и « Неживой человек» в мире раннего Зощенко. Литературное обозрение. 1995. № 1. С. 36-38.
73. Кадралинова М.Т. Человек и время в казахской литературе начала ХХ века. Костанай: б.и., 2002. -380 с.
74. Кажигалиева Г. А. Лингвокультурологический аспект в работе над художественным текстом. Алма-Ата: Мектеп, 2001. -164 с.
75. Калмырзаев А. Национальный менталитет и национальный дух // Мысль. 2000. № 8-9. С. 30-31.
76. Карасик В.И. Оценочные доминанты в языковой картине мира //Единство системного и функционального анализа языковых единиц. Белгород. 1999. С. 39 –40.
77. Карасик В.И. Язык социального статуса. М.: «Гнозис». 2002. С. 192 – 203.
78. Кирилина А. В. Категория gender в языкознании // Женщины в российском обществе. – Москва, 1997. – С. 80-91.
79. Кирилина А.В. Развитие гендерных исследований в лингвистике // Филологические науки. 1998. С. 51-58.
80. Кирилина А.В. Гендерные аспекты языка и коммуникации Автореф. дис. …д-ра филол. наук. – М., 2000. -35 с.
81. Кирилина А. В. Гендерные стереотипы. М.: Академия, 2002.
82. Кирилина А.В. О применении понятия гендер в русскоязычном лингвистическом описании // Филол. науки. 2000. №3. С. 18 – 27.
83. Клеменкова К. Власть – кокетка // Литер. 2004. №4. С. 3.
84. Кон И.С. Психология половых различий // Вопросы психологии. 1981. №2. С. 47-53.
85. Кон И.С. Введение в сексологию. М., «Медицина». 1989. -332 с.
86. Кон И. С. Маскулинность как история // Гендерный калейдоскоп: Курс лекций. Под общей редакцией М.М. Малышевой М.: Academia, 2002. -519с.
87. Кочетков В. В. Психология межкультурных различий. М.: Персэ, 2002.
- 416 с.
88. Котошева К. Этническая культура и цивилизация. // Мысль. 2003. № 3. С. 55-59.
89. Красных А. Лекции по гендерным исследованиям. Харьков: ХЦГИ, 2001.
-288 с.
90. Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: Курс лекций. – М.: ИТДГК «Гнозис», 2002. – 284 с.
91. Кубрякова Е. С. Типология и культура // Материалы 2-й международной конференции, 1999. С. 6-13.
92. Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине 20 века // Сб. статей. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1995. С.144 –238.
93. Куватова А.А. Хегай М.Н. Гендер и культура. Введение в гендерные исследования. Душанбе. 2001(http://tm2001.by.ru/index.shtml).
94. Куленова И. Мужчина – женщина – культура: взгляд сквозь призму веков // Мысль. 2004. № 2. С. 84-87.
95. Куленова И. Проблема «Женщина – культура – творчество» // Мысль. 2004. № 3. С. 43-45.
96. Кулумбетова А.Е. Стиль казахского рассказа и повести. Алма-ата: Жазушы, 1993. -382 с.
97. Культурология. Под науч. ред. док. фил. наук Драча Г.В. Изд. № 2. Ростов – на Дону. Изд-во Рост. Гос. ун-та. 2001. -608 с.
98. Культурология. Под науч. ред. док. фил. наук Драча Г.В. Изд.№ 4. Ростов – на Дону. Изд-во Рост. Гос. ун-та. 2003. -576 с.
99. Лакофф Дж. Лингвистические гештальты / Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс. 1980. С. 87-99.
100. Лакофф Дж. Когнитивное моделирование // Язык и интеллект. М.: Прогресс, 1995. С. 143 – 184.
101. Лакофф Дж. Метафоры, которыми мы живем. М.: Наука. 1996. -203 с.
102. Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: что категории языка говорят нам о мышлении. М.: Наука. 2004. -203 с.
103. Лакофф Р. Язык и место женщины. Гендерные исследования. Харьковский центр гендерных исследований. 2004. № 2. 240 -254 с.
104. Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. М.: Смысл, 1997.-287 с.
105. Леонтьев А.А. Мир человека и мир языка. М.: Детская лит-ра. 1984. -127 с.
106. Ломинина З. И. Языковая форма существования стереотипного знания в текстах по экологии // Учёные записки гуманитарного факультета. МГУ. 2003. №5. С. 132 – 135.
107. Лотман Ю.М. Семиосфера: Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. Санкт-Петербург. «Искусство СПБ». 2000. –704 с.
108. Лукин В.А. Концепт «истины» и слово «истина» в русском языке (Опыт концептуального анализа рационального и иррационального в языке) // Вопросы языкознания. 1993. №4. С. 63-86.
109. Лурия А.Р. Язык и сознание. Под ред. Е.Д. Хомской. Ростов н/ Дону: Феникс.1999. -416 с.
110. Любимова Н.В. Гендерные стереотипы сегодня. Доклады международной конференции «Гендер: Язык, культура, коммуникация». М. 2002. С.78 – 83.
111. Малишевская И.В. Базовые концепты кульутры в свете гендерного подхода // Гендерный калейдоскоп: Курс лекций. Под общей ред. М.М. Малышевой Москва. 2002. С. 60-61.
112. Малышева М. М. Анализ качественных данных в гендерных исследованиях // Гендерный калейдоскоп. М.: Академия, 2002. С. 146-169.
113. Маслова В. А. Лингвокультурология. М.: Академия, 2001. -208 с.
114. Маслова В. А. Когнитивная лингвистика. Минск: ТетраСистемс. 2004.
-256 с.
115. Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. М.: Аспект пресс, 1996. -206 с.
116. Мурзин Л.Н. Язык, текст и культура // Человек – текст- культура. Екатеринбург, 1994. С. 160-169.
117. Мурзин Л.Н., Штерн А.С. Текст и его восприятие. Свердловск. Издательство Уральского университета. 1991. -171 с.
118. Назаров А.И. Антропонимия - Личные имена - Казахи-Калмыки-Русские // Вопросы антропонимии. Вып. 2. Сб. статей. Алматы: б.и., 2004. -104 с.
119. Найзагарова Е. Гендерная политика в современном Казахстане // Евразийское сообщество. 2004. №1. С. 166 – 173.
120. Невская Л. Г., Николаева Т. М., Седакова И. А., Цивьян Т. В. Концепт пути в фольклорной модели мира (от Балтии до Балкан) // Славянское языкознание, XII международный съезд славистов, Краков. 1998. - Москва: Наука, 1998.
- 442 с.
121. Нефёдова Л.А. Когнитивно – деятельностный аспект импликативной коммуникации. Челябинск. Челяб. гос. ун-т. 2001. – 151 с.
122. Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое / Соч. в 2 томах. Т. 2. М.: Мысль. 1990. С. 736-740.
123. Новые слова в казахском языке. 2-е переизд. с доп. Алма-Ата. Жазушы. 1990. -136 с.
124. Нурмагамбетов А. Бес жуз бес соз. Алматы, Рауан. 1994. -260 б.
125. Нурпиисова Г. Демократия – женщина – неделимы // Казахстанская правда. 2003. №12. С . 2.
126. Османова Р.А. Национально-культурная специфика образов сознания русских и казахов (гендерный анализ на материале слов семантического поля «Дом. Семья»). Автореф. дис. … канд. фил. наук. М.: институт языкознания РАН. 2001. – 20 с.
127. Павиленис Р.И. Понимание речи и философия языка / Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. 1986. С. 380- 388.
128. Панченко О.Н., Константинова-Витт Н.Г., Дозорец Ж.А.и др. Лингвистический анализ художественного текста. Материалы для самостоятельной работы над курсом. Москва. 1988. -111 с.
129. Писанова Т. В. Национально – культурные аспекты оценочной семантики. М.: Менеджер, 1997. С. 108 – 132.
130. Попов А.А. К проблеме отражения гендерного аспекта в лексикографии // Сб. науч. трудов. Вып. 446. Гендерный фактор в языке и коммуникации. М. 1999. С.89 – 92.
131. Потапов В.В. Многоуровневая стратегия в лингвистической гендерологии // Вопросы языкознания. 2002. №1. С. 108-126.
132. Потебня А.А. Мысль и язык. М.: «Лабиринт», 1999. – 268 с.
133. Путилов Б.Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. Л.: Наука, 1976.
134. Пушкарева Н. Л. Гендерная методология в истории // Гендерный калейдоскоп: Курс лекций. Под общей редакцией Малышевой М. М. - М.: Academia, 2002. – С. 60-61.
135. Пушкарева Н. Л. Гендерные исследования: рождение, становление, методы и перспективы в системе исторических наук // Женщина. Гендер. Культура. – М.: МГЦИ, 1999. – 97 с.
136. Радченко О. А. Язык как миросозерцание. Лингвофилософская концепция неогумбольдтианства. Т. I. – Москва: Метатекст, 1997. – 61 с.
137. Рябов О.В. Миф о русской женщине в отечественной и Западной историософии. Фил науки. 2000. № 3. С. 28 – 35.
138. Розен Е. В. На пороге XXI века. М.: Менеджер, 2000. -192 с.
139. Рюткёнен М. Гендер и литература: проблема «женского письма» и женского чтения // Филол. науки. 2000. № 3. С. 5 – 8.
140. Сарсембаева Р. Гендерная теория: методологические особенности социологического подхода. Мысль. 2004. № 3. С. 36 –44.
141. Сергеева Е.В. Проблема интерпретации термина «концепт» в современной лингвистике. / Русистика: Лингвистическая парадигма конца ХХ века. – СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского гос. ун-та экономики и финансов, 1999.- С. 126-130.
142. Смагулова.Р.К. Немис және қазақ тіліндегі құрамында жан жануарлар атаулары бар фразеологизмдер. Автореф. …дис. канд. фил. наук.- Алматы. 2003. -27 с.
143. Соколенко В. М. Между полом и гендером // Человек. 2001. №3. С. 170 – 180.
144. Соловьева А.Д. В.М. Шукшин и его читатели. Житниковские чтения VII. Материалы муждународной научной конференции. Челябинск. 2004. С. 155-157.
145. Сохацкая О.Л. Индоевропейские и праславянские реликты в древнерусской оппозиции «мужское – женское». Автореф. дис. … канд. фил. наук. – Алматы, 2002. – 23 с.
146. Строкова А.Ф. Лингвистические и культурологические аспекты изучения новой лексики. / Материалы научной конференции «Проблемы английской неологии». М. 2002. С.85 – 91.
147. Сулейменова Э. Д. Понятие смысла в современной лингвистике. Алма-Ата: Мектеп, 1989.- 160 с.
148. Сыздыкова Р. Сөздер сөйлейді. Алматы. Санат. 1994. -272 б.
149. Сыров В.Н. Значение «картины мира» в современной науке и философии // Картина мира: модели, методы, концепты. Томск: Издание ТГУ, 2002.С. 17 –22.
150. Таннен Д. Ты меня понимаешь. (Почему мужчины и женщины не понимают друг друга). М.: Вече. Персей. АСТ, 1998.
151. Телебаев Г.Т., Шайкенова А.Т. и др. Казахстанская культура сегодня: ценности, потребности, институты. Астана. 2002. 232 с.
152.Тартаковская И.Н. Сильная женщина плачет у окна: Гендерные репрезентации в советской и постсоветской массовой культуре // Аспекты социальной теории и современного общества / Под ред. СЕ. Кухтерина и А.Ю. Согомонова. М., 2000. С. 155-176.
153. Телия В. Н. Основные постулаты лингвокультурологии. М.: Алатея, 1999.
154. Телия В. Н. Русская фразеология. М.: Языки русской культуры, 1996. – 288 с.
155. Телия В.Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы исследования фразеологического состава языка в контексте культуры / Фразеология в контексте культуры: языки русской культуры. Москва. Школа русской культуры. 1999. С. 14-18.
156. Тер – Минасова С.М. Язык и межкультурная коммуникация. М.: Слово, 2000. – 264 с.
157. Трофимова Е.В. Ещё раз о «Гадюке» Алексея Толстого (попытка гендерного анализа) // Филол. Науки. 2000. № 3. С 70 – 79.
158. Тулеубеков Т. Интерпретация текста в процессе познания // Мысль. 2004. С. 77-78.
159. Устуньер И. Зооморфная метафора, характеризующая человека, в русском и турецком языках. Дисс. … канд. филол. наук. Екатеринбург, 2004. -164 с.
160. Ушакин С. Поле пола: в центре и по краям (из области гендерных исследований) // Вопросы философии. 1999. № 5. С. 71-85.
161. Шеденова Н.У. Гендерный аспект трудовой занятости населения Казахстана // Молодые ученые о демографических проблемах в Казахстане. Сб. науч. статей Раритет. Алматы. 2000. С. 125 – 135.
162. Шорэ Э. Феминистское литературоведение на пороге ХХI века. М., 1998.
-101с.
163. Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 1997. 183 –184с.
164. Фрумкина Р.М. «Теория среднего уровня» в современной лингвистике // Вопросы языкознания. 1996. №2. С. 55-67.
165. «Халал» и «харам» в супружестве и семейной жизни мусульманина / Ислам: дозволенное и запретное. Пер. с арабского Арухова З.: Под ред. Аль - Кардауи Юсефа. Алматы: Онер. 1994. С. 63-105.
166. Халеева И.И. Гендер как интрига познания // Сб. науч. трудов. Вып. 446. Гендерный фактор в языке и коммуникации. М. 1999. С. 7 – 13.
167. Халеева И.И.Методологические основы гендерной лингвистики // Гендерный фактор в языке и коммуникации. Москва. 1999. С. 13-18.
168. Черданцева Т.З. Идиоматика и культура // Вопросы языкознания. 1996. №1. С. 58-70.
169. Юрчак А. Миф о настоящем мужчине и настоящей женщине // Семья, гендер, культура / Ред. В. Тишков. М., 1997. С. 389-400.
170. Ярская - Смирнова Е. Возникновение и развитие гендерных исследований в США и Западной Европе // Введение в гендерные исследования. Часть 1, учебное пособие под ред. Жеребкиной И. Харьков ХЦГИ. 2001.
171. Behal Thomsen H.,Lundquist –Mog A., Mog P. Typisch deutsch? Arbeitsbuch zu Aspekten deutscher Mentalität. Berlin. Langenscheidt. 1993. S. 22-30.
172. Burghardt D. Zwischengeschlechtliche Kommunikationsprobleme. http:// www. Uni-koblenz.de/ elmi/p/communikacion/sprache.html
173. Falger A. Macht und Machtlosigkeit – Frauensprache in der Männerwelt, Fakten, Hintergründe, Konsequenzen. Stuttgart): Heinz, 2001.
174. French M. Frauen. Rowohlt, 1983.
175. Heider F. Psyhologie der interpersonalen Beziehungen. Stuttgart: Klett, 1977.
176. Hellinger M. Kontrastive feministische Linquistik. Mechanismen sprachlicher Diskriminierung im Englischen und Deutschen. Max Hueber Verlag. Ismaning. 1990. S. 12-19, 33-44.
177. Hertlein M. Frauen reden anders. Rowohlt. 1998. -128 S.
178. Hofstede G. Interkulturelle Zusammenarbeit. Kulturen – Organisationen - Management. Wiesbaden. 1993. – 250S.
179. Hofstede G. Lokales Denken, globales Handeln. Kulturen, Zusammenarbeit und Management. C.H. Beck, München, 1997. – 175S.
180. Klaus E. Kommunikationswissenschaft und Gender studies. Wiesbaden, Westdt. Verlag. 2002. -280 S.
181. Kirilina A. V. Nichtsexistischer Sprachgebrauch in der Zeitschrift Emma // Germanistisches Jahresbuch. 1999. S. 97 – 123.
182. Maltz D., Borker R. Missverständnisse zwischen Mänern und Frauen – kulturell betrachtet // Weibliches und männliches Sprechen im Kulturvergleich. Frankfurt, 1991.
183. Müller S. Können die Sprichwörter bei der Entwicklung psychologischer Theorien helfen? // Zeitschrift für angewandte Sozialpsychologie. 1998. № 1. S. 46.
184. Nilsen A.P.Sexism and Language. Urbana III: National Council of Teachers of English. 1977. –180 p.
185. Opermann K., Weber E. Frauensprache - Männersprache. Die verschiedenen Kommunikationsstile von Männern und Frauen. Landsbergam Lech: mvg -Verlag, 1998.
186. Oppermann K., Weber E. Frauensprache – Männersprache. Zürich: Taschenbuch, 1995.
187. Piirainen E. Geschlechtsspezifik in der deutschen Phraseologie // Germanistisches Jahresbuch. 1999.
188. Philips S.U., Steel S., Tanz Ch. Introduction: The introductionof social and biological processis in women’s and men’s speech // Language, genderand sex in comparative perspective. 1987. №4.
189. Pusch L. Das Deutsche als Männersprache: Aufsätze und Glossen zur feministischen Lingqistik. Frankfurt’M. 1984. - 202 S.
190. Samel I. Einführung in die feministische Sprachwissenschaft. Berlin: Erich Schmidt Verlag, 2000. – 256 S.
191. Schramm H. Frauensprache – Männersprache. Ein Arbeitsbuch zur geschlechtspezifischen Sprachenverwendung. Frankfurt am Main, 1981. -312 S.
192. Tannen D. Du kannst mich einfach nicht verstehen. Büchergilde Gutenberg, Ffm, Wien, 1990. - 432 S.
193. Tannen D. Gender and Discourse. Oxford University Press. 1994.
194. Trömel-Plötz S. Frauensprache – Sprache der Veränderung. Zürich: Taschenbuch, 1988. - 254 S.
195. Trömel-Plötz S. Frauensprache in unserer Welt der Männer. Konstanz- Universitätsverlag. 1979. 9 S.
196. Wolf F. Moderne deutsche Idiomatik. Ismaning. Max Hueber Verlag. 1995. – 132 S.
197. Weingarten S., Wellershoff M. Die Frauenverachtung nimmt zu // Spiegel. 2000. №19. S. 128-132.



жүктеу/скачать 2,24 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   32



©engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз
    Басты бет