Джона Лерер – Вообрази
жүктеу/скачать 1,28 Mb.
|
Dzhona Lerer Voobrazi Kak Rabotaet Kreativnost
| Minnesota Mining and Manufacturing Company сейчас называется зМ. Штаб-квартира корпорации, находящаяся недалеко от Сент-Пола, напоминает студенческий кампус — растянувшийся на пятьсот акров ландшафт с лабораторными зданиями, зелеными лужайками и паркингами. И хотя компания по-прежнему продает наждачную бумагу и липкую ленту, она в значительной степени расширила свой ассортимент. (В целом здесь производится свыше
55 тыс. различных товаров в пропорции “один сотрудник — один продукт55.) Избранный ассортимент 3М включает сенсорные экраны, губки для мытья посуды, водоочистительные фильтры, уличные фонари, грязеотталкивающую ткань, ионно-литиевые батареи, домовую теплоизоляцию, материалы для пломбировки зубов, медицинские маски и пластыри. Что означают все эти продукты в целом? Ничего, кроме того, что первыми их произвела 3М. “Мы необычная компания, — говорит вице-президент отдела корпоративных исследований Ларри Вендлинг, — У нас нет своей ниши или узкой специализации. В принципе наша задача — изобретать новые вещи. Неважно какие551. В результате компания тратит почти 8% своего валового дохода на исследования, и это превращает ее в одного из крупнейших растратчиков из списка Fortune 500. Пока самые творческие компании радуются одной недолговременной идее — вспомните Netscape, AOL или Atari, — 3М последние 75 лет изобретает новые продукты. (Недавно она была названа третьей в списке наиболее новаторских фирм мира согласно опросу руководителей. Опередить ее смогли только Apple и Google.) Кроме того, товары зAf, выпущенные менее пяти лет назад, приносят 30% годового дохода — отличный показатель непрерывного производства новинок. “Мы проводим совершенно разные исследования, — говорит Вендлинг. — Не думаю, что есть еще какое-нибудь место, где могли бы изобрести липкую ленту, и энергосберегающий телевизор, и новое поколение вакцин. Мы работаем во всех областях науки55. Акцент на новаторстве был определяющей чертой компании с тех самых пор, как Дик Дрю изобрел клейкую ленту. И хотя начальник Дрю Уильям МакНайт не одобрял донкихотских выходок своего сотрудника, он быстро увидел потенциал нового продукта. (Клей оказался гораздо более выгодным, чем абразивы. Как мне сообщили в 3М, “продажа клейкой ленты — грандиозный бизнес: вы производите милю, а продаете по дюймам”.) Поэтому МакНайт существенно реорганизовал компанию, инвестировав неожиданный доход, полученный от продажи клейкой ленты, в создание научной лаборатории. Он нанял десятки ученых и предоставил им полную свободу в преследовании собственных интересов. В конце концов, это был урок Дика Дрю: даже продавец может придумать полезный и важный товар. Вот почему в разгар зимы я приехал в лаборатории 3М. Мне хотелось понять, как корпоративная история новаторства сформировала культуру фирмы. На протяжении многих лет компания узнавала про новые творческие приемы и пользовалась ими в своих исследованиях. “Когда вы работаете столько же, сколько мы, вы волей-неволей знакомитесь с важными новыми технологиями. Возможно, мы возбуждаем далеко не всех, — Вендлинг бросает взгляд на стену, на которой отображены достижения фирмы, — но наш подход проверен временем. Мы знаем, что сработает”. Одна из самых важных особенностей работы в 3М — политика рассеянного внимания. Вместо того чтобы требовать постоянной концентрации, заставляя каждого сотрудника думать восемь часов подряд только о работе, 3М побуждает служащих к деятельности, которая на первый взгляд может показаться непродуктивной. Вы боретесь со сложной технической задачей? Прогуляйтесь по кампусу. (Зимой, когда я приехал в по территории компании гуляли сотрудники в пуховиках и олени.) Зависли над задачей, у которой, кажется, нет решения? Полежите на диване у окошка. Вздремните. Сыграйте в пинбол. И хотя 3М требует от сотрудников строгой трудовой дисциплины — к восьми часам утра паркинг компании уже забит, — она также поощряет регулярные перерывы. Одним из важных следствий такого подхода стало изобретение правила 15% — концепции, которая позволяет каждому исследователю тратить 15% рабочего времени на собственные умозрительные идеи. (Работники 3М называют это время бутлегерским часом.) Единственное требование — делиться идеями с коллегами. Хотя впоследствии такая концепция была принята на вооружение другими новаторскими компаниями — например, Google предоставляет своим программным инженерам такую же свободу1, — первой ее реализовала именно 3М. Наука об озарении поддерживает политику внимания зМ. Психолог из лондонского университета Голдсмит Джайдип Бхаттачария использовал ЭЭГ, чтобы объяснить, почему перерывы в работе — прогулка или игра в пинг-понг — так полезны2. Причем Бхаттачария выяснил, что о грядущем озарении можно узнать за восемь секунд до того, как оно появится. “Я и не ожидал, что нам явится это предзнаменование, — говорит он. — Это Эта программа в Google называется “Свободным временем изобретателя”. Она привела к созданию Gmail, успешной почтовой программы, и AdSense, платформы стоимостью в 5 млн долларов, позволяющей владельцам интернет-изданий показывать релевантную рекламу в различного рода контенте. Вице-президент исследовательского отдела и отдела по работе с пользователями Google Марисса Майер считает, что по крайней мере половина новых разработок компании появилась благодаря предположениям, сделанным в рамках “Свободного времени изобретателя”. Simone Sandkiiler and Joy deep Bhattacharya, Deconstructing Insight: EEG Correlates of Insightful Problem Solving, PLoS ONE 3; http://www.plosone.org/ar ticle / info :doi/10.1371 /journal.pone.0001459. по-настоящему странно — знать, что человек решил проблему, еще до того, как он выдал готовый ответ. Но это именно так”. В чем же суть этого пророческого мозгового сигнала? Важнейшим элементом является устойчивый ритм альфа- волн, возникающий в правом полушарии. Хотя точное их предназначение остается загадкой, они тесно связаны с расслаблением типа того, которое можно испытать под теплым душем. На самом деле альфа-волны настолько важны для озарения, что, по словам Бхаттачарии, испытуемые с недостаточной альфа-волновой активностью бывают не в состоянии воспользоваться подсказками исследователей. Вот одна из любимых головоломок Бхаттачарии: “Мужчина из маленького городка участвовал в свадьбах с двадцатью женщинами. Все они живы, никто из них не разведен, а мужчина не нарушил ни одного закона. Кто он?” Ученый будет предлагать всевозможные аналогии и тонко намекать на религию, но, пока субъекты не начнут думать в правильном направлении, пока их альфа-волны не зафиксируются ЭЭГ, их не озарит, что этот человек — священник. Почему для творческого озарения так важно, чтобы разум был расслаблен? Когда он спокоен, когда альфа-вол- ны легкой рябью проходят по мозгу, мы устремляем наше внимание внутрь, к потоку отдаленных ассоциаций, исходящих из правого полушария. Когда мы сосредоточены, то напротив устремляем свое внимание вовне, на детали тех проблем, которые пытаемся решить. Хотя этот тип внимания необходим для аналитического подхода, он мешает обнаружению связей, ведущих к откровению. Это объясняет, почему так много открытий было сделано именно в душе. Это не значит, что, стоя под теплыми струями и будучи не в состоянии проверить почту, мы обязательно услышим тихий голосок в голове, предвещающий озарение. На самом деле он звучал там все время, мы просто не слушали. Это также помогает объяснить пользу хорошего настроения. Немецкие ученые обнаружили, что, когда люди довольны, они намного лучше отгадывают разные слова, связанные далекими ассоциациями16. Даже когда испытуемые из немецкого исследования не находили ответ за выделенные им две секунды, те из них, кто находился в добром расположении духа, были способны интуитивно приблизиться к озарению. Напротив, мрачные люди не могли справиться с задачей. Они понятия не имели, какая из далеких ассоциаций была реальной, а какая — пустой тратой времени. Совсем недавно Биман доказал, что счастливые, по стандартным оценкам, люди решали на 25% больше головоломок, чем те, кто был зол или расстроен. По сути, даже мимолетное ощущение восторга способно привести к колоссальному творческому росту. После просмотра смешной короткометражки — Биман использовал в эксперименте запись, на которой Робин Уильямс демонстрирует свое мастерство в стэндап-комеди, — у испытуемых появляется больше шансов на озарение, чем после просмотра ужастиков или просто скучных фильмов. Поскольку хорошее настроение помогает нам расслабиться, мы меньше концентрируемся на проблемах этого мира и больше — на отдаленных ассоциациях. По мнению Бимана и Джона Куньоса, другой идеальный момент для озарений — раннее утро, сразу же после пробуждения. Сонный мозг, дезорганизованный и несобранный, открыт для любых странных идей. К тому же в этот момент правое полушарие необычайно активно. “По утрам основная проблема заключается в том, что мы все время куда-то спешим, — говорит Куньос. — Нам нужно собрать детей в школу, поэтому мы выпрыгиваем из кровати, глотаем кофе и никогда не даем себе возможности подумать”. Если вы мучаетесь над решением трудной задачи, Куньос рекомендует поставить будильник на несколько минут раньше привычного времени, чтобы спокойно поваляться в постели. Некоторые свои лучшие открытия мы делаем, еще не до конца проснувшись17. Это исследование позволяет сделать удивительный вывод: стимулируя приближение озарения, мы фактически предотвращаем его. И хотя принято считать, что лучший способ справиться с проблемой — это сфокусироваться на поисках решения, напряжение сознания обходится нам слишком дорого: оно подавляет некоторые соединения, ведущие к творческим открытиям. Мы сдерживаем ту мозговую деятельность, которую должны поощрять. Например, многие стимуляторы, усиливающие концентрацию, — кофеин, метамфетамин или риталин — заметно снижают вероятность прозрения. (Согласно недавнему опросу, проведенному Nature, около 20% ученых регулярно принимают лекарства, стимулирующие умственную деятельность. Самая популярная причина этого — “усиление концентрации”.) Поскольку такие стимуляторы отвлекают внимание от сетей правого полушария, они заставляют людей игнорировать нейроны, которые предвещают озарение. “Люди думают, что сосредоточенность всегда полезна, — говорит нейробиолог из Пенсильванского университета Марта Фара, — не понимая, что она связана с компромиссами. Вы можете быть в состоянии работать восемь часов подряд [на этих лекарствах], но, вероятно, вы не сделаете никаких важных открытий”18. Рассмотрим эксперимент, в котором исследовались способности к решению задач у неврологических больных с тяжелыми нарушениями внимания19. (У большинства этих пациентов наблюдались неполадки в работе префрон- тальной коры — части мозга, объединяющей несколько областей лобных долей.) Из-за серьезных травм эти несчастные люди бесконечно отвлекались, их внимание всегда было рассеянным. Вот пример задачи, которую нужно были решить. IV = III + III. Задача в том, чтобы перенести одну линию так, чтобы неверное арифметическое решение стало верным. (В данном случае первую I надо поставить справа от V, и тогда мы получим VI = III + III.) Почти 90% испытуемых смогли правильно решить задачу, поскольку для этого требуется совершенно очевидное решение: изменить ответ. (Группа испытуемых, у которых нет проблем с дефицитом внимания, решила эту задачу в 92% случаев.) Но есть и более сложные головоломки: III = III + III. С этим справились только 43% здоровых людей. Однако у испытуемых с нарушениями внимания успех был в 82% случаев. Странный результат — дефект мозга способствует удивительной находчивости — связан с неожиданностью решения — поворотом вертикальной линии из знака + на 90 ° для получения знака равенства. (Теперь уравнение стало простой тавтологией: III = III = III.) Эта задачка столь трудна, по крайней мере для людей без повреждений мозга, поскольку мы имеем дело со стандартными математическими ограничениями. Люди не обращают внимания на знаки в уравнении, поэтому большинство из них быстро концентрируются на римских цифрах. А это тупик. Зато ничто не ограничивает поиск у пациентов с когнитивными проблемами. Из-за черепно-мозговой травмы они вынуждены рассматривать гораздо более широкий спектр решений. Именно поэтому у них было в два раза больше правильных ответов. Или возьмем недавнее исследование психолога Мемфисского университета Холли Уайт. Вначале она дала большой группе студентов несколько сложных творческих заданий. Удивительно, но студенты, которым диагностировали синдром дефицита внимания (СДВ), получили значительно более высокие баллы. Затем Уайт провела исследование творческих достижений испытуемых в реальном мире, спрашивая их, получал ли кто-нибудь из них призы на художественных фестивалях и участвовал ли в научных выставках. И в каждой области, от драмы до машиностроения, студенты с СДВ оказались более успешными. Недуг обернулся благом для творчества20. Неожиданные преимущества от неспособности сосредоточиться позволили узнать кое-что важное о творчестве. Несмотря на то что мы живем в эпоху, боготворящую внимательность — когда нам нужно работать, мы заставляем себя концентрироваться, — этот подход сдерживает вдохновение. Иногда он помогает в изучении не относящейся к делу информации, в подслушивании бродячих ассоциаций, пустивших ростки в самых отдаленных уголках нашего мозга. А иногда концентрация выходит боком, вынуждая сосредоточенно обдумывать неправильные ответы. Пока вы не позволите себе расслабиться и отвлечься, вы не найдете решения: озарение приходит только тогда, когда вы перестаете его призывать. Куньос рассказывает историю о буддисте, иллюстрирующую значимость альфа-волн. Сначала этот человек не мог решить ни одну из задачек, предоставленных ему учеными. “Парень прошел около тридцати тестов и не дал ни одного ответа, — говорит Куньос. — Он подумал, что для решения задач ему нужно сосредоточиться на словах на странице, по-настоящему сконцентрироваться”. Но затем, когда казалось, что он вот-вот сдастся, он начал ко лоть одну задачу за другой и к концу эксперимента решил их все. Это было беспрецедентно. По словам Куньоса, резкое улучшение зависело от способности буддиста переключаться с концентрации на медитацию, поэтому он наконец смог обратить внимание на мимолетные соединения в правом полушарии. “Поскольку он медитировал по десять часов в день, он смог мгновенно расслабиться, — говорит Куньос. — Он был способен увеличивать количество альфа-волн по собственному желанию, поэтому вдруг перестал уделять пристальное внимание словам. И тут же стал машиной озарений”. 2 Хотя политика рассеянного внимания 3М является одним из столпов ее инновационной политики, в производстве новых идей компания полагается не только на расслабление и отвлечение внимания. Как подметил Вендлинг, “иногда ты должен играть и более активную роль. Мы хотим предоставить свободу нашим исследователям, но также мы хотим знать, что идеи, которые они разрабатывают, по-настоящему свежие и стоящие”. Тут и вступает в дело горизонтальный обмен — второй важный принцип работы в зМ. Его суть коренится в традиции компании создавать новые товары, распространяя одну идею на совершенно разные области. Вспомните об изобретении липкой ленты. Фундаментальное озарение Дрю заключалось в том, что даже простой продукт вроде наждака, всего лишь листа, покрытого слоем клея, может использоваться по-разному. Дрю понял, что те же ингредиенты могут стать основой липкой ленты. Это позволило Уильяму МакНайту — боссу, превратившему 3М в промышленный центр, — настоять на обмене информацией между учеными как на основном принципе корпоративной культуры 3М. Вслед за этим появился Технологический форум — ежегодное мероприятие, где каждый исследователь представлял перед коллегами свое последнее открытие. (Этой практике тоже начали подражать. Google, например, проводит конференцию “Безумные исследовательские идеи”21.) Польза от этих горизонтальных взаимодействий, то есть обмена знаниями из разных областей науки, состоит в том, что они поощряют смешение разных идей и понятий, которое является важной частью озарения. Обычно мозг раскладывает папки с идеями по категориям в зависимости от того, как эти идеи могут быть использованы. Если вы работаете в компании, производящей наждак, то большую часть рабочего времени будете думать о наждаке как об абразиве. В этом, в конце концов, суть продукта. Предполагается, что обширный запас ментальных понятий полезен лишь в определенные моменты и что пытаться пользоваться им в других ситуациях — пустая трата времени. Нет никакой нужды раздумывать о шкурке, если вам не надо что-нибудь ошкурить. По большей части все верно. Однако та же мысль, что не дает нам отвлекаться на не относящиеся к делу вещи, удерживает нас и от озарений. Потому что открытия зачастую делаются именно тогда, когда мы находим старое решение для новой проблемы. К примеру, человек думает о наждаке, когда ему нужно что-то липкое. Вместо того чтобы разделить понятия, мы начинаем смешивать их, раздвигая стандартные границы мышления. Лучший способ понять смешение понятий — вспомнить классическую детскую книгу “Гарольд и фиолетовый мелок55. Фабула проста. У Гарольда есть волшебный мелок. Когда мальчик рисует им, рисунок оживает, хотя по-прежнему напоминает детские каракули. Когда Гарольду хочется, допустим, прогуляться, он просто рисует дорогу своим волшебным мелком, и она превращается в настоящую, по которой Гарольд может пойти. Казалось бы, этот волшебный мелок способен решить любую проблему. Но вот что делает книгу столь привлекательной: сочетание двух разных представлений о мире. И хотя магический карандаш — фантастическое изобретение (фантазия, которой нет места в реальном мире), Гарольд должен подчиняться еще и общим законам. Поэтому, когда он рисует гору и затем карабкается на нее, он должен быть осторожным, чтобы не поскользнуться и не упасть. Когда он все же начинает падать — законы гравитации существуют даже в этой нарисованной вселенной, — он должен нарисовать воздушный шар, чтобы спастись. Иными словами, книга — тонкая смесь вымысла с реальностью: у Гарольда есть волшебный инструмент, но действует он в рамках повседневности. Марк Тернер, когнитивный психолог из Case Western Reserve University, использовал эту сказку, чтобы доказать, что даже маленькие дети могут легко объединить два совершенно противоположных понятия в одно целое22. Если бы они этого не умели, тяжкий труд Гарольда не имел бы смысла. Как смешение понятий связано с творчеством? Хотя люди принимают этот интеллектуальный навык как данное, способность соединить в уме две разные идеи явля ется важнейшим инструментом творчества. В конце концов, озарения происходят из-за смешения мыслей, между которыми вроде бы нет ничего общего. Они возникают, когда понятия меняются местами, когда правила, принятые в одном месте, внезапно начинают работать и в другом. Философ XVIII века Дэвид Юм в “Исследовании человеческом разумении” описал этот талант как сущность воображения: “Вся творческая сила ума сводится лишь к способности соединять, перемещать, увеличивать или уменьшать материал, доставляемый нам чувствами и опытом. Думая о золотой горе, мы только соединяем две совместимые друг с другом идеи — золота и горы^ которые и раньше были нам известны”1. Юм указывал на то, что сам по себе акт изобретения в действительности является актом перераспределения. В истории изобретательства полно людей, которые “соединяли” и “перемещали”. Знакомство Иоганна Гутенберга с работой давильного пресса обернулось идеей печатного станка, способного обеспечить серийное производство слов. Братья Райт благодаря хорошему знанию велосипедов смогли изобрести аэроплан. (При всем уважении, их первым летательным аппаратом был велосипед с крыльями.) Жорж де Местраль изобрел липучку после того, как нашел репей в шерсти своей собаки. А Ларри Пейдж и Сергей Брин разработали поисковый алгоритм, легший в основу Google, применив методы ранжирования (обычно использовавшиеся для академических статей) к интернету вообще: ссылка стала подобием цитаты. В каждом случае радикальная концепция — лишь новая смесь из старых идей. Дик Дрю был мастер смешивать понятия. После изобретения липкой ленты он услышал от коллеги о странном новом материале под названием целлофан. (К тому времени Дрю был уже полноправным исследователем.) Материал был не только прозрачным и блестящим, но еще и поразительно непроницаемым для воды и жира. DuPont продавала его в качестве дешевого упаковочного материала. Дрю ознакомился с целлофаном, и ему в голову пришла идея, которую он впоследствии назвал озарением всей своей жизни: целлофан можно было идеально приклеивать к поверхностям. Дрю заказал сотни ярдов материала и стал покрывать его клеем. Свое изобретение Дрю назвал скотчем. В 1933 году, всего два года спустя после того, как прозрачный скотч взорвал рынок, он стал самым продаваемым товаром в мире. Несмотря на то что клейкая лента и целлофан никак не были связаны друг с другом — исследователям Du Pont никогда не приходило в голову сделать липким свой упаковочный материал, — Дрю увидел возможные точки их соприкосновения. Этот процесс повторяется в 3М снова и снова. Например, клей, используемый в клейких лентах повышенной прочности, идеально подошел для разработки звукоизоляционных панелей, устанавливаемых в боингах. (Материал настолько вязкий, что глушит даже звуковые волны.) Изобретение таких панелей в свою очередь привело к появлению пенистого клея, используемого в гольф-клубах, — при сильном воздействии он способен удержать вместе углеводородное волокно и титан. В конце концов идея скотча вдохновила другого инженера 3М на еще одно изобретение — сенсорные экраны, используемые в смартфонах. (Вместо целлофана чистый клей наносится на электрически заряженную пластину, которая затем крепится к дисплею.) После того как инженер 3М заметил, что скотч может действовать как призма, группа ученых провела экспертизу клейкой ленты и создала прозрачную пленку, преломляющую свет. Такая пленка сейчас широко используется в производстве ноутбуков и жидкокристаллических телевизионных экранов. Поскольку пленка направляет свет каждой лампы наружу, ламп требуется меньше, что сокращает энергопотребление каждого прибора более чем на 40%. “Смысл в том, что производство клейкой ленты помогает заработать не только на ней одной, — говорит Вендлинг. — Вы можете думать, что ваша идея конечна, что больше ее ни на что не раскрутить. Но затем вы поговорите с кем-нибудь, кто работает в другой сфере, ваша маленькая идея вдохновит его, и он создаст нечто новое, что в свою очередь вдохновит кого-то еще. Короче, это наш способ работы”. На самом деле в 3М так серьезно относятся к смешению понятий, что инженеры внутри корпорации постоянно переходят из отдела в отдел. Ученый, изучающий свойства клея, может быть направлен в отдел оптики, а исследователь, работающий над созданием ингаляторов от астмы, может изобрести кондиционер. Иногда подобные ротации используются для стимуляции изобретательства. Часто, если линии товаров не хватает новых идей, 3М передает ее другой группе инженеров, собранных по всей корпорации. “Наша цель — сделать так, чтобы люди переключались с проблемы на проблему каждые четыре—шесть лет. Мы хотим быть уверенными, что у нас всегда есть свежие идеи”, — говорит Вендлинг. Циркуляция новых идей способствует росту смешения понятий, давая людям возможность взглянуть на свои самые неразрешимые проблемы с новой точки зрения. Вместо того чтобы мучиться над изобретением нового клея, представьте рулон липкой бумаги; вместо того что бы биться над улучшением производительности батарейки в ноутбуке, подумайте об огнеупорных свойствах ламп компьютера. Чтобы лучше понять, как проявляется этот психологический процесс, рассмотрим крайне сложную головоломку: Представьте, что вы врач и к вам пришел пациент с раком желудка. Опухоль неоперабельна, в случае ее распада пациент умрет. При этом у вас есть лучевой ускоритель, который можно использовать для ее уничтожения. Если лучи достигнут опухоли с достаточно высокой интенсивностью, она исчезнет. Но, к сожалению, от такой мощной лучевой терапии пострадают и здоровые ткани. А при низкой интенсивности лучи безвредны для здоровых тканей, но никак не влияют на опухоль. Какую лучевую процедуру выбрать, чтобы уничтожить рак, не навредив при этом здоровым органам? Если вы не можете найти ответ, не переживайте: 97% людей считают, что эта проблема неразрешима, а пациент обречен. Тем не менее есть очень простой способ повысить шансы на успех решения этой головоломки. Он включает в себя историю, которую рассказывают испытуемым и которая, как кажется, никак не связана с головоломкой: В центре страны находится крепость. От нее лучами расходится множество дорог. Генерал хочет направить войско на захват крепости. Но также он хочет избежать мин на дорогах, чтобы не уничтожить свою армию и соседние деревни. В результате все войско не может идти на штурм крепости по одной дороге. Но для штурма оно нужно все целиком: маленькой группе не удастся удачно провести атаку. И генерал решает разбить войско на несколько маленьких групп. Он расставляет их на разных дорогах в равном расстоянии от крепости. Небольшие группы одновременно подступают к стенам с разных сторон, и атака завершается победой. Если эта история предваряла медицинскую загадку, то последнюю решали почти 70% испытуемых, потому что им удавалось увидеть общее в двух историях, и их осеняло, ответ появился благодаря аналогии. (Если вы все еще гадаете, то ответ прост: врачу нужно установить десять разных лучевых трубок вокруг пациента и зарядить их на ю% от необходимого излучения. Когда трубки будут сфокусированы на желудке пациента, опухоль разрушится, а близлежащие ткани не пострадают.) Как нам лучше понять смешение понятий? По словам Мэри Гик и Кита Холойака, психологов, разработавших головоломку с опухолью, ключевым элементом является готовность рассматривать вроде бы не связанные друг с другом понятия и истории23. Вместо того чтобы концентрироваться на деталях одной проблемы — большинство людей заостряют свое внимание на опухоли и лучевой терапии, — мы должны освободить разум, чтобы увидеть отдаленно родственные аналогии, способные объединиться в одну головоломку, которую мы сможем решить. Порой лучший способ разгадать медицинскую тайну — это подумать о военной истории. О том, как важно размышлять о несущественных вещах, говорится и в недавнем исследовании нейробиологов из Гарварда и университета Торонто24. Для начала они дали сенсорный тест 86 гарвардским студентам. Тест был разработан для оценки их способности игнорировать внешние раздражители вроде жужжания кондиционера или разговоров по соседству. Этот навык, как правило, считается важным компонентом производительности, поскольку не дает отвлекаться на постороннюю информацию. Обладатели этого навыка редко терпят неудачи. И вот что интересно: студенты, которым тяжелее всего было не отвлекаться на посторонние раздражители, преуспевали в семь раз чаще, чем остальные. (Тенденция была особенно сильна среди невнимательных студентов с высоким 7Q.) По мнению ученых, неспособность сфокусироваться приводит к появлению в сознании целого вихря мыслей. Поскольку такие люди с трудом абстрагируются от внешнего мира, они в конечном итоге сильнее вовлечены в него. Вместо того чтобы решать проблему стандартным способом, они рассматривают всевозможные надуманные аналогии, часть которых может оказаться полезной25. “По всей видимости, творческие личности постоянно имеют дело с дополнительной информацией, поступающей извне, — говорит нейробиолог из университета Торонто Джордан Питерсон. — Обычный человек сначала классифицирует объект, а потом забывает про него. Творческий же, напротив, всегда открыт новым возможностям”. з Невролог и рентгенолог из Вашингтонского университета Маркус Рейкл заинтересовался природой мечтательности случайно. В начале 1990-х Рейкл изучал основы визуального восприятия. Его эксперименты были просты: испытуемый, помещенный внутрь томографа, получал практическое задание вроде подсчитывания количества точек. Затем он или она должны были в течение тридцати секунд отдыхать. (“Их это страшно утомляло, — отмечает Рейкл, — нужно было постоянно проверять, не задремал ли испытуемый55.) Несмотря на то что сканер продолжал собирать данные в промежутках между экспериментами, Рейкл говорит, что эта информация была бесполезным шумом: “Мы просили испытуемых ни о чем не думать, хотели, чтобы они очистили свой разум. Я полагал, что это приведет к заметному снижению мозговой активности. Но я ошибался551. Однажды Рейкл решил проанализировать данные, которые МРТ выдавал в тот момент, когда испытуемые ничего не делали. (Ученому нужно было зафиксировать мозговую деятельность на начальном этапе.) К своему глубокому удивлению, Рейкл увидел, что мозг испытуемых не был ни расслаблен, ни подавлен. Напротив, он был освещен множеством мыслей, так же как небоскребы по вечерам. “Когда ваши мышцы расслаблены, они ни на что не способ ны. Но когда вам кажется, что ваш мозг ничем не занят, он на самом деле проворачивает множество дел”, — говорит Рейкл. Ученый был буквально очарован всплеском мозговой активности пациентов в промежутках между заданиями. Сначала он не мог понять, что происходит. Но как-то вечером, сидя в лаборатории, он нашел ответ: испытуемые мечтали. (“Да я и сам, возможно, мечтал в тот момент, когда ко мне пришла эта мысль”, — говорит Рейкл.) Поскольку им было смертельно скучно внутри клаустрофоби- ческого сканера, они сами себя развлекали. Это открытие немедленно заставило Рейкла задаться очевидным вопросом: почему мечты потребляют так много энергии? “Мозг очень эффективная машина, — говорит он. — Я знал, что должна была найтись важная причина всей этой нейронной активности. Я просто не знал, какая именно”. После нескольких лет эмпирических исследований Рейкл начал очерчивать ментальную систему, названную им дефолтной сетью, поскольку такая модель мышления была задана по умолчанию. (Мы — очень рассеянные животные, которые постоянно падают в психологические кроличьи норы.) Чаще всего такая сеть начинает функционировать, когда человек решает задачу, требующую лишь незначительного внимания, вроде монотонной езды по шоссе или чтения нудных книжек. Ранее люди полагали, что мечтательность — следствие лени, однако исследования Рейкла продемонстрировали: когда человек мечтает, его разум страшно занят. Это выглядит так, словно между передней и задней частями мозга ведется сложный электрический диалог, в который одновременно вовлечены префронтальные складки (расположенные сразу за глазами), кора задней части поясной извилины, медиальная височная извилина и предклинье. Эти кортикальные зоны обычно не взаимодействуют друг с другом, они являются частями разных нейронных путей и обладают разными функциями. И пока мы не начнем мечтать, они не станут взаимодействовать. Вся эта умственная деятельность ведется с конкретной целью. Вместо того чтобы реагировать на внешний мир, мозг начинает исследовать собственную базу данных в поисках более спокойной формы взаимоотношений. (Этот умственный процесс часто идет параллельно с растущей активностью правого полушария.) В своем рассказе “На маяк” Вирджиния Вулф красноречиво описывает эту форму мышления своей героини Лили: “Она, несомненно, утратила связь с окружающим. Она все забыла... а сознание тем временем выуживало из глубины имена, и слова, и сцены, и мысли, и они били фонтаном”1. Мечты и есть тот самый “бьющий фонтан”, поскольку мозг смешивает понятия из разных областей знания. В результате обнаруживается способность видеть новые связи и совпадения, которые мы обычно не замечаем. Возьмем, к примеру, работавшего на бумажном производстве зМ инженера Артура Фрая. Его история началась холодным воскресным утром 1974 года на передней скамье пресвитерианской церкви в Сент-Джоне, Минессота. Несколькими неделями ранее Фрай был на Технологическом форуме и попал на презентацию Спенсера Сильвера — инженера, работающего, как вы уже догадались, над клеем. Сильвер разработал чрезвычайно слабый клей, который едва мог скрепить между собой два листа бумаги. Как и все присутствовавшие, Фрай терпеливо слушал до- кладчика, но так и не смог увидеть практического применения его изобретению. “Казалось, что эта идея бесперспективна, и я быстро выбросил ее из головы”, — говорит Фрай. В конце концов, что хорошего в клее, который не клеит? Однако в то воскресенье мысль о клее вновь посетила Фрая, хотя и в несколько странном контексте. “Я пел в церковном хоре, — рассказывал он журналу Wired в 2008 году26, — и часто в среду вечером закладывал страницы с псалмами маленькими листочками бумаги. Порой к воскресному утру бумажки выпадали из книги”. Это бесило Фрая, поскольку во время службы он был вынужден лихорадочно листать псалтырь в поисках нужной страницы. Но тогда, во время особо скучной проповеди, он позволил себе замечтаться. Он думал о закладках и о том, что хорошо бы иметь такие, которые приклеивались бы к страницам, но не портили их. В этот момент Фрай вспомнил о Спенсере Сильвере и его неэффективном клее. Он мгновенно понял, что запатентованная Сильвером формула слабого клея поможет ему создать идеальную закладку. И в свое свободное время Фрай начал трудиться над этим. После нескольких месяцев химических опытов — первые закладки портили книги, оставляя на страницах липкие следы, — Фрай создал рабочий прототип, ставший основой для небольшой проверки. Но, несмотря на то что люди сочли изобретение полезным — это всяко лучше, чем загибать уголки страниц, — никто не захотел пополнить запасы. Вместо того чтобы выбрасывать закладки, коллеги Фрая перекладывали их из книги в книгу27. Фрай был готов сдаться. Но затем, несколько недель спустя, его снова озарило. Он читал доклад, и один из абзацев вызвал у Фрая вопросы. Но он не сделал пометки прямо на листах доклада, а вырезал квадратик из своего закладочного материала, прилепил его на нужную страницу и записал на нем свой вопрос. Затем он послал доклад начальнику, тот написал ответ на другой липкой бумажке и выслал Фраю. И оба моментально поняли, что открыли новый способ общения. Вместо того чтобы испещрять текст множеством пометок, цитат и выдержек, они могли прилепить свои вопросы и комментарии непосредственно к страницам доклада. Маленькие липкие листочки оказались полезными не только в работе с документами — теперь любая поверхность в офисе могла стать доской объявлений. И Фрай раздал листочки коллегам, предложив делать на них заметки. Спустя несколько недель весь офис 3М пестрел канареечно-желтыми бумажками. Так на свет появился блокнот Post-it. Не случайно ценная идея пришла к Артуру Фраю, пока он мечтал. Более дисциплинированный и сосредоточенный мозг не заметил бы никакой связи между слабым клеем Спенсера Сильвера и утомительным процессом поиска вечно выскальзывающих из молитвенника закладок. Блуждающие мечты — вот что привело к созданию Post-it. Больше от скучной проповеди никто не пострадал. Психолог Джоанатан Скулер, один из пионеров в исследовании озарений, недавно начал изучать преимущества мечтательности. Его лаборатория доказала, что люди, чаще других склонные помечтать, более продуктивны и в творчестве (чтобы составить мнение о мечтательности, Скулер дал испытуемым небольшой отрывок из “Войны и мира” и следил за тем, сколько понадобится времени, чтобы переключиться на что-то другое). “Этот тест выявил способность людей к поиску скрытых связей, помогающих им решать проблемы. Такого рода мышление и есть суть творчества. Получается, что мечтатели преуспевают в нем лучше многих”, — говорит Скулер28. Однако не все мечты вдохновляют на создание че- го-то нового. Благодаря своим опытам Скулер смог разделить мечты на два типа. Как отмечали испытуемые, мечты первого типа появлялись у них под давлением исследователя. Несмотря на то что испытуемых просили жать на кнопку в тот момент, когда они понимали, что начинают мечтать, они так и не смогли этого сделать. Мечты второго типа рождались, когда в ходе эксперимента люди задумывались о чем-то глубоко личном. По данным Ску- лера, испытуемые, не понимающие, что мечтают, не очень склонны к творчеству. “Проблема в том, что недостаточно просто мечтать. Отпустить свой разум в свободный полет — самая простая часть процесса. Куда более сложной его составляющей является поддержание внимания, чтобы, даже начав мечтать, вы могли прерваться и записать идею, показавшуюся вам интересной”, — говорит Скулер. Другими словами, причина, по которой Фрай — хороший изобретатель, у которого более двадцати патентов помимо Post-it, заключается в том, что он мечтает продуктивно. Вот почему он смог обратить внимание на свободный ход своих мыслей и выявить среди них те, которые привели к открытию. Это помогает объяснить другой интересный эксперимент лаборатории Скулера, описанный в 2009 году и остроумно озаглавленный “Потерянные в алкоголе”1. В этом исследовании Скулер вновь попросил студентов прочитать скучный отрывок из “Войны и мира”. Однако в начале эксперимента он щедро угостил некоторых испытуемых водкой с клюквенным соком. Неудивительно, что подвыпившие студенты не могли сосредоточиться на тексте, в отличие от своих трезвых коллег, и были сильнее настроены на мечтательный лад. Важнее, однако, что пьяные студенты практически никогда не замечали, что к концу теста уже не обращают на Толстого никакого внимания. Скулер полагает, это произошло потому, что алкоголь погружал субъекта в мечтательность, вызвав у него особо устойчивое состояние отрешенности, которое ученый называет рассеянностью. “Поэтому так приятно пропустить по паре кружек пива после работы, — говорит Скулер. — Мы больше не сосредоточены на своих мыслях. Понимание этого является ключом к продуктивной мечтательности. Вы можете решить проблему, будучи выпившим. Но, возможно, вы упустите решение из виду”. Смысл в том, что продуктивное мечтательство требует тонкого ментального баланса. С одной стороны, переход от скуки к расслабленным раздумьям приводит к мыслительному процессу, полному неожиданных ассоциаций, и в результате однообразие может стать богатым источником откровений. С другой — позволив мозгу замечтаться, мы не извлечем никакой пользы, потому что даже посреди прекрасной мечты нужно сохранять точку опоры в реальном мире. Скулер начал использовать результаты этого исследования в собственной жизни. Он показал мне свой излюб- 1 Michael Sayette, Erik Reichle, Jonathan Schooler. Lost in the Sauce: The Effects of Alcohol on Mind Wandering? Psychological Science 20 (2009): 747-52. ленный прогулочный маршрут — тропу вдоль обрыва над живописным пляжем Санта-Барбары. Здесь все поросло вечнозеленым кустарником и дубами, единственный различимый звук — ритмичный далекий прибой. “Здесь я расслабляюсь, — говорит Скулер. — Но то, что я расслаблен, вовсе не означает, что я не работаю. Я понял, что тот вид мышления, который практикую здесь, настолько полезен, что мне нужно превратить его в привычку. Мне было недостаточно просто мечтать, застряв в пробке или стоя в очереди. Мне нужно было дисциплинировать свой разум, даже когда он мечтает”. Так что каждый вечер Скулер паркуется у Pacific Coast Highway у оставляет в машине iPhone и бродит в одиночестве вдоль прибрежных скал. “У меня никогда не было списка того, о чем надо подумать. Вместо этого я просто отпускаю свой разум туда, куда ему надо. И знаете что? Здесь меня посетили все мои лучшие идеи”, — говорит он. боо человек, в основном студентов, раздав им несколько базовых когнитивных тестов, отпечатанных на красном, синем или нейтральном фоне. Результаты были поразительными. Когда люди работали над “красными55 тестами, они демонстрировали навыки, сопутствующие точности и вниманию к деталям, вроде умения находить орфографические ошибки или способности удерживать в кратковременной памяти ряд случайных чисел. По мнению ученых, красный цвет связан у людей с опасностью, что делает их более внимательными и заставляет быть настороже. Что касается синего цвета, то у него совсем другой набор преимуществ. Люди в “синей55 группе почти не владели своей кратковременной памятью, но им гораздо лучше, чем “красным55, удавалось решать задачи, связанные с воображением, например придумывать различные творческие способы применения кирпича или создавать детскую игрушку из простых геометрических фигур. По сути, испытуемые из “синей55 группы выдали в два раза больше творческих решений, чем субъекты из “красной551. Теперь мы можем понять, почему в комнате с голубыми стенами мы становимся более креативными. По словам ученых, этот цвет автоматически запускает в мозгу ассоциации с чистым небом или океаном. Мы думаем о широком горизонте и рассеянном свете, песчаных пляжах и ленивых летних днях, и активность альфа-волн мгновенно возрастает29. Этот вид умственного расслабления позволяет нам помечтать и обратить внимание на открытия, мы меньше концентрируемся на том, что находится у нас под носом, и больше интересуемся возможностями бурлящего воображения. Есть нечто поразительное в этих данных. Мы склонны думать, что некоторые люди просто более творческие, чем другие, что оригинальность явилась предопределяющей чертой личности: если человек не родился с “правильным” типом мозгов, он никогда не напишет песню и не изобретет Post-it. Но творчество в мозгу не зафиксировано, поэтому синий цвет способствует росту творческой активности. Воображение обширнее, чем мы можем себе представить. Нам просто нужно научиться слушать. Глава з Раскрытие Это была вспышка вдохновения. Растянувшаяся на тридцать лет.. Чарльз Имс Поэт Уистен Хью Оден был наркоманом. Каждый свой день он начинал с того, что садился за стол и залпом выпивал чашку крепкого кофе. Затем выкуривал сигарету. Кофеин и никотин были Одену необходимы — я отчаянно нуждаюсь в них, говорил он, — но их всегда было мало. Поэтому, прежде чем начать писать, Оден съедал маленькую белую таблетку бензедрина — амфетамина, который заводил его мозг1. Чтобы стремительно думать и выливать свои замысловатые стихи на чистые листы бумаги, хватало всего одной дозы. Оден считал, что наркотики “облегчают работу” и превращают его “в станок”. Его биограф Ричард Девенпорт Хайнс говорит, что поэт использовал бензедрин так же, как “инженер-технолог использует химикаты в процессе производства”. Отличало их друг от друга лишь то, что Оден производил поэзию. 1 Stan Smith. The Cambridge Companion to W.H. Auden (Cambridge: Cambridge University Press, 2005), 22-25; Richard. С бензедрином Одена познакомил один американский редактор, когда в 1938 году поэт ненадолго приехал в Нью-Йорк. Препарат был вполне легален, его выпустили на рынок в 1927 году как лекарство от астмы. Врачи регулярно выписывали его для борьбы с самыми разными заболеваниями, включая ожирение, импотенцию и мигрень. И хотя Оден начал принимать его, чтобы не уснуть — он хотел исследовать манхэттенские ночные клубы, — он быстро понял, что наркотик полезен и в работе, так как помогает часами кропотливо оттачивать рифмы. Создание стихов изнуряло Одена, но таблетки не давали ему сдаться, и он играл со словами до тех пор, пока строчки не становились совершенными. (По окончании работы Оден “смывал” бензедрин с помощью мартини и барбитуратов.) Ему нравилось цитировать Валери: “Тот человек — поэт, если его воображение стимулируется трудностями, присущими его искусству, и не поэт, если его воображение притупляется ими”1. Одена стимулировали его трудности, но также ему помогали и стимуляторы. Он не был единственным литературным наркоманом. Писателей связывает с амфетаминами долгая запутанная история. Роберт Льюис Стивенсон под воздействием кокаина за шесть дней написал “Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда”. Грэм Грин, Джеймс Эйджи и Филипп К. Дик были бензедриновыми наркоманами, они считали наркотик мультивитамином для мозга. Дик, к примеру, однажды заметил, что все его книги можно поделить на две части: “Те, что я писал на наркотиках, и те, что я писал, когда был трезв. Но, когда я не на наркотиках, я пишу о них”. Как и Оден, Дик принимал бензедрин исходя из практических соображений: чтобы писать, ему нужно было бодрствовать. “Я должен был очень много писать, чтобы зарабатывать на жизнь. Расценки были слишком низкими. А амфетамины давали мне энергию”, — говорил он. Сидя на бензедрине, Дик написал шестнадцать романов за пять лет. Или вспомним Джека Керуака: он топил свой мозг в бензедрине, чтобы написать “В дороге” за три недели. Ке- руак работал по восемнадцать часов в день, скрючившись над крохотной печатной машинкой, в которую была заправлена телеграфная бумага. В результате на свет появился первый битнический роман. Пока писатель правил рукопись, свиток длиной в тридцать шесть с половиной метров, испещренный помарками и исправлениями, дыхание спи- дов все еще ощущалось. Вы можете почувствовать амфетамин в каждом предложении. Бензедрином злоупотребляли не только писатели. Пол Эрдеш, один из самых известных математиков XX века, был известным амфетаминщиком. (За свою карьеру он побывал соавтором 1475 журнальных статей, то есть сдавал по статье каждые две недели.) Тощий мужчина в огромных очках, большую часть жизни он провел в отелях. Казалось, он жил на кофе и таблетках кофеина. Он говорил, что математика — “это машина по превращению кофе в теоремы”30. Эрдеш дополнял привычный набор стимуляторов амфетаминами, а когда углублялся в решение особо сложной задачи, еще и терял вес. Рон Грэм, друг и коллега Эрдеша, однажды поспорил с ним на пятьсот долларов, что математик не проживет без амфетаминов и месяца. Эрдеш пари выиграл, но пожаловался, что в науке на месяц отстал: “Раньше, когда я смотрел на чистый лист бумаги, мой разум наполнялся мыслями. Сейчас же я вижу просто чистый лист”. На первый взгляд такой подход к мыслительному процессу не имеет ничего общего с воображением. Творчество обычно ассоциируется с озарениями, а не с попытками сосредоточиться. Нам больше нравится разговаривать об откровениях, чем о предшествующей им кропотливой работе. И хотя люди ценят стойкость и упорство — по крайней мере так принято говорить, — их не восхищают эти качества так, как восхищают проявления гениальности. По сути, большинство считает упорство не творческим подходом, а своего рода стратегией, на которую вынуждены опираться посредственности. Вот почему так легко назвать Одена редактором-наркоманом, а Керуака — второсортным писателем. (Когда Трумен Капоте прочел “В дороге”, он сказал: “Это не написано, это напечатано на машинке”.) Но Капоте ошибался. В действительности творческий процесс зачастую требует упорства, способности пристально вглядываться в проблему до тех пор, пока она не разрешится. Он заставляет обращать внимание на мелочи, писать всю ночь, а наутро исправлять написанное, вынуждает надолго зависать над стихотворением, пока оно не станет идеальным, не позволяет бросить математическую задачу, пока ее решение не будет найдено, не дает остановить работу, пока крой платья не станет правильным. Ответ не придет внезапно, в момент прозрения. Он будет проявляться постепенно, словно береговая линия, проступающая сквозь туман. Дело в том, что творчество — это не только расслабляющий душ и отдаленные ассоциации. Конечно, именно таким образом Дилан написал Like A Rolling Stone, но это не единственный способ создать что-то новое. Воображение, оказывается, многогранно. И вот, когда правому полушарию нечего сказать, когда мы отвлекаемся только ради того, чтобы отвлечься, мы должны опираться на совсем другой набор клеток. Мы не можем вечно ждать, пока озарение настигнет нас, иногда нам самим следует отправиться на его поиски. Кроме того, даже если кому-то посчастливилось пережить прозрение, свежая идея редко символизирует окончание творческого процесса. Суровая реальность такова, что даже над величайшими откровениями приходится долго работать. Новая идея — тридцатимиллисекундный всплеск альфа-волн — должна быть облагорожена, а черновики, рожденные правым полушарием, нужно превратить в законченное произведение. Подобный труд редко радует, но он необходим. Хорошее стихотворение никогда не дается легко. Его нужно вытаскивать из себя, как занозу. Какое отношение это имеет к бензедрину? Ответ приводит нас к мозгу и к тем способам, с помощью которых амфетамин видоизменяет нейронную активность. После того как Оден съедал свою утреннюю таблетку, кровоток быстро разносил препарат по организму. Большинство химикатов не могут преодолеть гематоэнцефалический барьер — по большей части непроницаемую стену, защищающую разум от психотропных веществ, но крохотные молекулы амфетамина буквально просачиваются сквозь нее. В результате Оден чувствовал действие бензедрина уже через пять минут после приема таблетки. Хотя наркотик и превращает поэта в машину по производству стихов, его действие сопровождается множеством опасных побочных эффектов. Например, привыкание к бензедрину возникает мгновенно. Также препарат может стать причиной бессонницы, психозов, тремора, запоров и остановки сердца. Кроме того, подобные стимуляторы блокируют озарения. Обостряя внимание, наркотики ослабляют способность человека прислушиваться к отдаленным ассоциациям, исходящим из правого полушария. Отвлекающий нас шепот разума стихает, альфа-волны исчезают. Однако, несмотря на то что стимуляторы подавляют озарения (и делают нас зависимыми), они резко увеличивают другие творческие способности. Посмотрите на Одена: удивительно, сколько выдающихся стихов, от “Музея изящных искусств55 до “Памяти Йейтса55, были написаны в первые бессонные месяцы экспериментов с бензедрином. По сути, его тогдашняя поэзия считается одним из самых ярких явлений XX века. Словно таблетки пробудили в Одене скрытый талант, превратив просто одаренного человека в одного из величайших поэтов своего времени. Но амфетамины не просто сделали Одена безумно продуктивным, они еще и изменили стиль его письма. Для его бензедриновой поэзии характерна особая ясность; цветистые строчки уступили место голой сути. В них нет никаких странных рифм, каждое слово неслучайно. Возьмем строфу из “і сентября 1939 года55 — стихотворения, написанного в смутные дни накануне Второй мировой войны: Мне дарован язык, Чтобы избавить от пут, От романтической лжи Мозг человека в толпе, От лжи бессильных властей, Чьи здания небо скребут. Нет никаких Государств. В одиночку не уцелеть. Горе сравняло всех. Выбор у нас один: Любить или умереть31. Это так чистосердечно, будто было написано на обороте коктейльной салфетки. (В конце концов, стихотворение начинается со сцены в баре: “Я сижу в ресторанчике/на Пятьдесят второй улице55.) Но простота иллюзорна: Оден потратил месяцы на этот текст, терпеливо устраняя недостатки и сокращая лишнее. По большей части его черновики — шаг к простоте, поэтому менее внятные строчки “Похоть каждого наглого философа/Или, что хуже,/Их бытовая мудрость55 были выкинуты из стихотворения. Сила законченного стихотворения зависит от редактуры, приправленной амфетамином, благодаря которому Оден приобретал способность работать до тех пор, пока стихотворение не становилось скупым и сухим и не было готово к публикации. Плохие метафоры и неудачные строфы больше не тяготили Одена. Взамен наркотик позволил ему неустанно шлифовать слова. Он просто думал о строчках, а потом думал снова. Но остается вопрос: как маленьким белым таблеткам удается сделать этот процесс столь легким? Почему бензедрин делает кого-то более упорным? На первый взгляд, влияние наркотиков на мозг кажется относительно слабым. Амфетамины в первую очередь воздействуют на сеть нейронов, вырабатывающих дофамин — нейротрансмиттер, позволяющий им сообщаться друг с другом. В считаные минуты наркотик значительно увеличивает количество дофамина в синапсах — пространствах между клетками32. Амфетамины увеличивают количество дофамина в синапсах, что приводит к перманентному ссполыханию” клеток. жүктеу/скачать 1,28 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|