Лето в пионерском галстуке

«У меня получилось! — писал Юрка в следующем
письме. — Думал, что опять завалят, но у меня наконец-то
получилось, Володя! Как и обещал тебе! Теперь, когда я
поступил, все перемешалось в голове. Раньше я мечтал стать
пианистом, но теперь это уже не мечта, а цель. По-
настоящему я хочу другого: не разбирать партитуры, а
создавать их. Я мечтаю стать композитором, мечтаю
написать особенное произведение, не просто красивое, а
наполненное смыслом. — И в последнем абзаце своего
письма Юрка напомнил Володе про их договор: — Я помню
твоё обещание, что мы встретимся, как только я поступлю.
Вот!»
Ответа не было долго, Юрка сваливал это на перебои с почтой. В
пришедшем через неделю ответе Володя радовался за него так, что,
читая письмо, Юрка улыбался. Но от встречи Володя отказался,
ссылаясь на то, что у него совершенно нет времени: он завалил один из
экзаменов, а пересдачу назначили на сентябрь, приходилось
готовиться и одновременно помогать отцу с работой, да и в Москве
было неспокойно — митинг на митинге, бунты, забастовки.
«К тому же, — писал Володя, — я хочу тебя попросить
повременить со встречей, потому что боюсь, что это может
негативно сказаться на моём лечении. Ведь, Юр… я помню
тебя.
Я учусь себя контролировать. Вот, например, на
прошлый сеанс он принёс фотографии… ну, которые, как он
думал, должны были нравиться мне. Стал спрашивать, чем и
почему они мне вообще могут понравиться, но представь
себе, из двадцати мне приглянулась всего одна! И то
наверняка только потому, что сильно напомнила мне
последнюю ночь в „Ласточке“. Потом он дал другие
фотографии, на этот раз с девушками. Просил тоже смотреть
и комментировать, что привлекает в одной, что — в другой, а
что категорически не нравится. И дал домашнее задание.
Ты… ты просил меня быть очень откровенным. Это
немного сложно, но я постараюсь. В конце концов мы

взрослые люди, и, пусть о таком не говорят в приличном
обществе, но понять-то мы друг друга сможем. В общем…
он дал мне на дом те фотографии, которые должны будут мне
нравиться потом, когда мы вылечим болезнь. Сказал, как
останусь один, попробовать расслабиться и повнимательнее
присмотреться к самым красивым, чтобы… Ну, ты
понимаешь, чтобы я научился получать настоящее
физическое удовольствие, глядя на них и воображая. И Юр,
какое счастье — у меня получилось! Я думал только о том,
что на фотографии, и смог! Я смог всё!»
Усилием воли Юрка подавил эмоции, которые охватили его сразу
после прочтения. Всё-таки он понимал, что это меньшее из зол и
вообще-то, если бы Володя не мучился от своих проблем, к этому
времени он уже давно состоял бы в отношениях с реальным человеком
и занимался с ним реальными вещами, а не воображал что-то в
одиночестве.
Вопрос о встрече они больше не поднимали, письма пошли
ровные, нейтральные. Юрка окончательно осознал, что Володя
успокоился и что лечение ему помогает. Юрке бы радоваться, но ему,
наоборот, стало не по себе. Казалось, будто избавившись от страха,
Володя избавился и от мыслей о нём, забыл его, разлюбил.
Это письмо было последним в этом году, где Володя писал о
личном.
В октябре произошло то, о чём в прошлом году предупреждал
дядя: Германия объединилась. Коневы пошли в посольство и спустя
пять часов стояния в очереди наконец подали документы.
Среди знакомых Юркиных родителей три семьи уже умудрились
уехать на Запад. От этих новостей мама стала совсем невыносимой. С
ядовитой завистью в голосе она повторяла почти каждый день:
— Манько уехали. Коломиец уехали. Даже Тындик уехали! —
говорила она о сослуживцах. — Они в Америке с боку припёка! А у
нас есть полное право на гражданство Германии! И что же? А ничего!
Ждите! Сколько можно ждать? Мы тут скоро с голоду сдохнем!
— Чтобы уехать в Германию, гражданство не обязательно, —
негромко, неохотно и устало поспорил отец.

В ноябре уехали единственные соседи, с которыми тесно
общались Коневы. Именно с младшей дочкой тёти Вали Юрка ходил
на «Гостью из будущего», а на свадьбу старшей Юрин отец доставал
спирт. Эта новость совсем подкосила мать.
— Я — инженер, — не успокаивалась она, — человек с высшим
образованием, всю жизнь этому проклятому заводу отдала! Всё
здоровье угробила! И что мне с этого? Подшипники вместо зарплаты?
А Валька, какая-то челночка, торгашка, натаскала шмоток из Турции
— и всё, в дамках!
Она не винила отца, хотя ему задерживали зарплату, она винила
немецкое посольство и весь мир в целом. Здоровье матери и правда
подкосилось, начались проблемы с лёгкими. Непрекращающиеся
болезни и нищета окончательно испортили когда-то мягкий характер.
Будто пытаясь найти новый повод для жалости к себе, она даже
спрашивала про Юркиного «друга по переписке, который из Москвы»,
как им живётся в столице?
— Так же плохо, как нам?
Юрка неопределённо пожимал плечами:
— Наверное…
Большего он ответить не мог. Володина семья не бедствовала —
Лев Николаевич действительно занялся бизнесом. Он открыл
строительную фирму и спустя неполный год начал получать такую
прибыль, что Володина мама бросила работу — теперь это стало не
нужно. Сам же Володя продолжал учиться в МГИМО, дополнительно
учил экономику, чтобы как можно скорее начать помогать отцу.
Юрка писал Володе с улыбкой: «Вот это ирония судьбы — страна
разваливается, а вы строите».
То, что страна разваливалась, Юрка не преувеличивал. В
девяностом году с Парада суверенитетов начался распад СССР.
В своём предпоследнем письме Володя шутил: «Кто знает, может
быть, уже в следующем году станем жить не в разных городах, а в
разных странах. Погоди, разберусь с делами, закреплю результаты
лечения и приеду к тебе, пока мы с тобой ещё граждане одной
страны». По поводу «вы строите» он ответил скромно: «Я стараюсь
помогать, но от юриста-международника здесь толку мало, зато знаю
английский. Набрал учебников по рыночной экономике, батя достал
пару книжек по управлению предприятиями — менеджменту, —

пояснил он. — Сижу, учу. Это важно. Страна переходит с плановой
экономики на рыночную, а как работать в новых условиях, никто и не
знает. А я буду знать. Мои мозги будут нашим с отцом преимуществом.
Не смей думать, что я хвастаюсь! Рано ещё хвастаться».
«Граждане одной страны», — вслух повторил Юрка и ощутил, как
сердце ухает вниз. Он не торопился сообщать Володе о том, что их
документы в посольстве приняли. Юрка одновременно и боялся
сглазить, и понимал, что не хочет огорчать его раньше времени. О
Германии он писал Володе не раз, но сообщал об этом несерьёзно и
между делом, внутренне не веря даже в шанс. А теперь вдруг
задумался — ведь они действительно могут разъехаться по разным
странам, а то и континентам. Ведь даже если Юрка не будет жить в
Германии, то Володя всегда мечтал удрать в Америку. А он, такой
упрямый, если чего-то по-настоящему захочет, то у него обязательно
всё получится — Юрка верил.
Только он открыл последнее Володино письмо, как сразу понял,
что писалось оно в панике и спешке: в кляксах, мятое, буквы
наваливались друг на друга, строчки сползали вниз:
«Эти гадости снова лезут мне в голову! Таблетки
помогают через раз, я больше не могу повторить тот успех с
фотографиями, потому что отвлекаюсь на мысли об этом! И
мне снова начали сниться сны! А сегодня приснился такой
красочный, что, проснувшись, чуть на стену не полез —
почему это не реальность?!
Будто я стою у поезда и сквозь толпу выходящих из
вагона вижу Т. Она улыбается, я обнимаю её. Мы спускаемся
в метро, стоим на эскалаторе, но вместо того, чтобы
оглядываться вокруг, рассматривать одну из самых красивых
станций, она смотрит только на меня. Ей будто бы всё равно,
где она, и всё равно, что происходит, ей важен только я. Мы
едем на ВДНХ, сидим у ракеты, гуляем у фонтанов. Жарко.
Она подставляет лицо и руки под струи воды. Потом мы едем
в метро домой. Я кладу куртку нам на колени и под ней
стискиваю её руку. Мы у меня. Дома никого нет, я
расправляю диван, а она вынимает из сумки и ставит на стол
вишнёвое варенье».

Юрка знал, что «Т» — это «ты», она — это он. Володя писал о
нём. Юрка видел, как паникует Володя, понимал, что ему снова плохо,
что он напуган. Но при этом Юрка и не мог убрать улыбку с лица — он
снится Володе! И хоть радость была сейчас совершенно неуместной,
он не смог сдержать эмоций в ответном письме, а когда оно уже ушло,
очень пожалел о сказанном: «Да плевать на эту конспирацию! Я — не
она, и я всё ещё люблю тебя! А ещё… мы подали документы в
посольство. Скорее всего, скоро я уеду в Германию».
Он отправил это письмо в конце декабря, а через три дня получил
телеграмму от Володи:
«Больше не пиши мне на этот адрес. Потом сам тебе
напишу».

жүктеу/скачать 2,39 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: