Эзотерические рассмотрения кармических взаимосвязей

Там учили, что христианство будет обновлено. Оно будет заново понято в своем духовном содержании после того, как окончится период мрака, Кали Юга, и наступит новая эра. Этот темный период для нас теперь уже окончился к 1899-му году. Отсюда — тот нынешний переворот, который и должен был совершиться в человечестве с окончанием Кали Юги, тот нео­бычайно могучий импульс, который вступил благодаря вмеша­тельству Михаила еще за два десятилетия до этого. Оно было пророчески предсказано уже в XII столетии Шартрской шко­лой, в особенности Бернардом Сильвестром и Аланом Остро­витянином. Но эти люди учили не по аристотелевскому методу: они учили, не прибегая к интеллекту. Они давали свои учения исключительно в могущественных образах, которые развертывали перед своими слушателями, — в таких образах, в которых наглядно было представлено спиритуальное содер­жание христианства. И давались при этом некоторые проро­ческие учения. Кое-что в извлечении из одного из них я хотел бы представить перед вашими душами.

Вот что говорил Алан Островитянин узкому кругу своих посвященных учеников: «Теперь мы рассматриваем мир так, что еще признаем центральное положение Земли; мы судим обо всем, исходя из этого ее центрального положения. Если мы будем и впредь подготавливать духовную почву для буду­щих столетий, исходя лишь из этого геоцентрического воззре­ния, дающего нам возможность достижения наших имагинаций, наших образов, то тогда человечество не сможет идти дальше по пути своего поступательного развития. Мы должны заклю­чить союз с последователями Аристотеля, вносящими в чело­вечество интеллект, который в дальнейшем должен быть спиритуализован, и в XX столетии должен воссиять новым спиритуальным светом среди людей. Если мы теперь рассматриваем Землю как центр всего Космоса, а все планеты как вращающи­еся вокруг Земли, и если мы описываем все звездное небо так, как оно представляется непосредственно земным глазам, — как обращающееся вокруг Земли, — то ведь придет некто и скажет: "Давайте поставим Солнце в центр мирового про­странства Вселенной!" Но когда придет тот, кто поставит Сол­нце в центре пространства Вселенной, — тогда все мировоз­зрение сделается опустошенным. Люди тогда будут лишь вы­числять орбиты планет, будут только фиксировать местополо­жение небесных светил. Люди будут говорить о небесных телах как о телах физических или газах, которые где-то там горят и при горении светятся; они будут знать о небесных светилах лишь нечто математически-механическое. Но в этом опустошенном мировоззрении все-таки нечто есть, хотя нечто пока очень скудное. Мы взираем на мир с Земли; а тот, кто придет, будет рассматривать его с Солнца. Он укажет только «направление» — на величественный путь, преисполненный чудеснейшими свершениями и чудеснейшими существами. Но он даст только абстрактное направление». Так было указано на коперниканское мировоззрение в его абстрактности, в его опустошенности, но и в его направленности. Ибо оно сначала должно устранить все то, что мы даем сейчас в наших имагинациях, — так говорил Алан Островитянин.

Все это должно быть устранено, и картина Вселенной долж­на стать совсем абстрактной, почти как верстовой столб на дороге с чудесными памятниками. Ибо в духовном мире будет некто, кто примет эти верстовые столбы; для обновления Все­ленной он не будет иметь ничего, кроме «направления», отме­ченного ими, — он примет их вместе с интеллектуализмом, чтобы затем основать новую спиритуальность: он не сможет воспользоваться ничем, кроме этих верстовых столбов. И это будет, как говорил Алан Островитянин, святой Михаил! Для него должно быть расчищено поле. Он должен засеять его новыми семенами. И для этого не нужно ничего другого, кро­ме линии, математической линии.

Словно некое волшебство веяло над школой Шартра, когда Алан Островитянин говорил такие слова своим ближайшим ученикам. И окружающий эфирный мир словно омывался уда­рами волн этого могущественного Михайлова учения.

Так распространялось по западу Европы вплоть до юга Италии то, что создавало духовную атмосферу этих стран. И было достаточно людей, которые могли воспринять это; в ду­шах их возникало нечто подобное могучей инспирации, и они тогда могли взирать в духовный мир.

Но в мировом развитии дело обстоит так, что те, кто посвя­щен в великие тайны бытия, какими были до известной степе­ни Алан Островитянин и Бернард Сильвестр, — что такие люди знают: всегда лишь в ограниченной мере возможно осу­ществить то или иное! Такой человек как Алан Островитянин говорил себе: «Мы, платоники, должны теперь пройти через врата смерти, а затем сможем жить пока только в духовном мире. Мы будем взирать вниз из духовного мира, а физичес­кий предоставим другим — тем, кто вырабатывает интеллект аристотелевским способом. Интеллект отныне подлежит даль­нейшему развитию». И Алан Островитянин, будучи в преклон­ном возрасте, возложил на себя одеяния цистерцианского ордена*(*Орден цистерцианцев основан в 1098 г.; орден доминиканцев — в 1265 г.); он стал цистерцианцем. А в цистерцианском ордене было много подобных учений. Но как раз цистерцианцы, имевшие более глубокие прозрения, говорили себе: мы можем теперь действовать только из духовного мира; мы должны предоста­вить поле деятельности аристотеликам.

А аристотелики стали преимущественно доминиканцами. В XIII столетии к ним перешло водительство в духовном мире Европы. Но все же оставалось нечто такое, что еще заметно вмешивалось в духовную жизнь Европы: это воздействие та­ких могучих духов, как Петр Компостелла, Алан Островитя­нин, Бернард Шартрский, Иоанн Солсберийский и тот поэт Шартрской школы** (**Анри д'Анделн (XIII век). Стихотворение «Битва семи искусств» на­писано в 1236 г. (Ср.: Карл Хайер. Чудо Шартра. Базель, 1926 г.).), который написал столь значительное сти­хотворение о семи свободных искусствах. То, что происходи­ло в Шартре, было настолько могущественно, что его воздей­ствия достигали, например, до Орлеанского университета, куда во второй половине XII столетия проникло в ученом изложе­нии многое из учений, дававшихся в великих, могучих образах ученикам Шартра Бернардом Сильвестром и Аланом Острови­тянином, — дававшихся в словах, словно сияющих и звучащих серебром. Я хотел бы сказать, что духовная атмосфера была настолько пронизана всем этим, что однажды некий итальянец, бывший посланником в Испании, торопясь к себе на родину и узнав по дороге вблизи Флоренции об изгнании оттуда гвель­фов (к чему присоединился еще легкий солнечный удар), при­шел в такое состояние, что его эфирное тело выделилось и восприняло эфирное дуновение из Шартрской школы (там не­что еще оставалось). И он получил через это эфирное дунове­ние нечто вроде интуиции, какая бывала у многих в первые века христианства. Он сначала узнал простирающийся перед ним земной мир, какой окружает человека, но управляемый не законами природы (как это впоследствии говорилось), а вели­кой помощницей Демиурга богиней Натурой, сменившей в пер­вые века христианства Прозерпину. Тогда еще не было абст­рактных законов природы; тогда посвященные сущностно со­зерцали то, что действовало в природе как некая всеобъемлющая природная сила. В греческих мистериях эта сила, правя­щая в мире природы, изображалась в виде Прозерпины, деля­щей свое время между внешним миром и нижним подземным миром. В первые века христианской эры ее преемницей стала богиня «Натура» — «Природа».

Вследствие солнечного удара и того, что повеяло на него как достояние духовной жизни Шартрской школы, этот италь­янец обрел возможность прозрения в жизнь и творческое со­зидание богини Натуры, а потом, отдавшись дальнейшему воз­действию этой интуиции, он, подобно участникам древних мис­терий, узрел деятельность четырех элементов — земли, воды, воздуха и огня, — могучее созидающее действие элементов. Затем он узрел тайны человеческой души, увидел семь могу­чих существ, которых знали как великих небесных наставни­ков человеческого рода. Это знали в первые века христиане. Тогда не говорили о таких абстрактных науках, как это дела­ют сегодня, когда чему-то учат лишь с помощью понятий и идей. В первые века христианства говорилось о том, что люди поучаются из духовного мира богинями Диалектикой, Рито­рикой, Грамматикой, Арифметикой, Геометрией, Астрологией (или Астрономией) и Музыкой. Эту семерку представляли себе не абстрактно, как впоследствии, но их лицезрели, нельзя сказать, чтобы в телесных образах, но в образах душевных. И люди научались многому от этих небесных образов. Позднее они больше не являлись людям как эти живые богини — Диалектика, Риторика и т, д., не являлись в некоем персональ­ном видении, но они стали восприниматься в абстрактных фор­мах, в абстрактно-теоретических учениях.

Эта личность, о которой я сейчас говорю, дала воздейство­вать всему этому на себя. И она была тогда введена в мир планет, который раскрывает в то же время и тайны человечес­кой души. И в мире небесных светил, пройдя через великий космический океан, она была ведома Овидием, который, пройдя через врата смерти, стал водителем душ в духовном мире. И эта личность — Брунетто Латини — стала учителем Дан­те*(*Брунетто Латини (около 1220 — 1294 гг.). Данте Алигьери (1265—1321 гг.) «Божественная комедия» вышла в свет в 1472 г.). И то учение, которое Данте почерпнул от Брунетто Латини, он изложил в поэтической форме в своей «Божественной Комедии». Так что эта великая поэма «Божественная Коме­дия» есть последний отблеск того, что еще продолжало жить на Платонов лад в отдельных местах, что в XII столетии еще звучало из уст Бернарда Сильвестра в школе Шартра и чему учили те, кто еще находился под воздействием древних преда­ний, так что им словно в особенных инспирациях открывались тайны христианства, которые они затем, облекая в слова, сооб­щали своим ученикам.

А то, что Алан Островитянин внес в орден цистерцианцев, — это перешло в дальнейшем к доминиканцам, которые, при­мыкая к Аристотелю, прилагали особую заботу о развитии интеллекта. Но здесь наступило некое промежуточное время: Шартрская школа находилась в расцвете в XII веке, а деятель­ность ордена доминиканцев по разработке схоластики в духе аристотелизма началась в XIII столетии. И те, кто были вели­кими учителями Шартрской школы, пройдя сквозь врата смер­ти и вступив в духовный мир, находились там некоторое время совместно с готовившимися спуститься на Землю будущими доминиканцами, которые затем, воплотившись, укоренили здесь аристотелизм. Поэтому нам надо рассмотреть тот промежуток времени, когда последние великие учителя Шартра, пройдя врата смерти, участвовали как бы в великом небесном Соборе совме­стно с теми, кто должен был в дальнейшем, спустившись на Землю и став доминиканцами, заняться разработкой аристоте­лизма. Тогда в духовном мире был заключен великий «небес­ный договор». Те, кто поднялся тогда под водительством Ала­на Островитянина в духовный мир, сказали там готовящимся спуститься аристотеликам: «Наше время действовать на Земле еще не настало; мы должны пока воздействовать отсюда — из духовного мира. Мы не можем в ближайшее время спуститься для инкарнации на Землю. Теперь ваша задача — заботиться об интеллекте и культивировать его в восходящую эпоху души сознательной».

И вот великие схоластики спустились на Землю и выпол­нили то, о чем они договорились с последними великими пла­тониками из Шартрской школы. Тогда произошло много зна­чительного. Так, например, один из спустившихся ранее остальных получает некий наказ от другого, оставшегося еще в ду­ховном мире вместе с Аланом Островитянином, т. е. с той духовной индивидуальностью, которая была прежде Аланом Островитянином. Этот же наказ приносит с собой спустив­шийся позднее, действуя совместно со своим предшественни­ком; и таким образом на Земле началась последовательная подготовка эпохи интеллектуализма, начало которой и было заложено в ордене доминиканцев. Тот, кто оставался дольше в духовном мире при Алане Островитянине, облачился на Земле вначале в одеяние ордена цистерцианцев и лишь позднее заме­нил его на одеяние доминиканцев. Так с того времени на Зем­ле действовали те, кто некогда находился под влиянием дос­тигнутого Аристотелем; а в вышнем мире «несли вахту» пла­тоники из школы Шартра, поддерживая связь с действующими на Земле аристотеликами. Духовный мир шел рука об руку с физическим. В течение XIII, XIV и XV столетий аристотелики и платоники как бы протягивали друг другу руки. А затем многие из спустившихся на Землю для того, чтобы ввести в Европу аристотелизм, были уже в вышнем мире — вместе с остававшимися там.

Дальнейшее развитие происходило так, что как те, кто были духовными вождями Шартрской школы, так и те, кто занимал ведущие посты в ордене доминиканцев, — стали во главе тех, кто в начале XIX столетия подготовляли будущее антропо­софское движение, принимая участие в том могучем сверхчув­ственном культе, о котором уже было сказано. И прежде все­го должны были опять спуститься на Землю те, кто ранее действовали в большей или меньшей степени как аристотелики, ибо из-за влияния интеллектуализма не пришло еще время для того, чтобы снова углублять спиритуальность. Но продолжал оставаться нерушимым договор, который действует и в даль­нейшем. И вот, на основании этого договора из того, что явля­ется сейчас антропософским движением, должно возникнуть нечто такое, что должно найти свое завершение еще до оконча­ния этого столетия. Ибо над Антропософским обществом ви­тает судьба — судьба, согласно которой многие из тех, кто состоит сейчас в Антропософском обществе, должны будут еще до истечения XX столетия опять спуститься на Землю, но на сей раз совместно с теми, кто был либо вождями Шартрской школы, либо учениками Шартра. Итак, для того чтобы цивили­зация не пришла к полному упадку, нужно, чтобы еще до исте­чения XX столетия на Земле смогли совместно действовать платоники из Шартра и позднейшие аристотелики.

Вот что должно будет с полным сознанием воспринять в будущем Антропософское общество — понять кое-что о своей карме. Ибо в лоне духовного развития человечества покоится много такого, что еще не может выступить на поверхности бытия, — в особенности теперь. Многое выглядит сегодня весьма внешне, но если то, что является внешним, познать — по его симптомам — в его внутренней значимости, тогда обнару­живается многое из того, что духовно живет в веках. Я, пожа­луй, позволю себе сделать кое-какие указания. Почему бы это­го не сделать сейчас, когда через Антропософское общество должен проходить эзотерический импульс? Я хотел бы обри­совать вам нечто такое, что покажет вам, как проницательный взгляд, обращенный на окружающее, прозревает различные свя­зи.

Когда я сам, подготавливая антропософское движение, про­шел под знаком судьбы особенный жизненный путь, то при этом обнаружилась некая весьма знаменательная связь с орде­ном цистерцианцев, которые ведь находятся в связи как раз с Аланом Островитянином. Я должен здесь заметить для тех, кто охотно сочиняет всякие легенды, что в отношении моей собственной индивидуальности я не имею ничего общего с Аланом Островитянином. Я не хотел бы, чтобы сплетались легенды из эзотерических данных, которые я сообщаю: дело в том, что эти вещи приводятся из эзотерического опыта. Со­вершенно замечательным образом моя судьба дала мне воз­можность через внешние события заглянуть в то, чему могут научить те спиритуальные связи, о которых я сегодня гово­рил. Может быть, некоторым из вас знакомы главы из моей книги «Мой жизненный путь», опубликованные в журнале «Гётеанум». Там я рассказывал о том, что в молодости мне при­шлось учиться не в гимназии, а в реальном училище, усвоить же гимназическое образование я смог лишь позднее. Я сам рассматриваю это как примечательное сплетение своей кармы.

Я хочу этим дать только некоторое представление о том, как спиритуальные движения проникают в современность. Но то, что сегодня как бы проглядывает сквозь маленькое око­шечко, в будущем, благодаря образованию связи между вож­дями двадцатого столетия наступит спиритуальное обновление, которое приведет также к подъему интеллектуального до спиритуального. Для того, чтобы это наступило, люди XX столе­тия не должны поддаваться легкомыслию, нерадивости. А так как все ныне зависит от свободной воли, то наступление этого, — а именно, чтобы могли спуститься на Землю обе объединив­шиеся между собой группы для нового одухотворения культу­ры XX столетия, — будет зависеть и от того, поймет ли Антро­пософское общество, как надо правильным образом самоот­верженно культивировать антропософию.

Вот о чем я хотел сообщить сегодня: о том, как антропо­софское движение связано с глубокой тайной той эпохи, кото­рая началась с явления Христа и Мистерии на Голгофе и развивалась далее так, как я это описал. Мы продолжим это в следующей лекции.
ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

Арнгейм, 19 июля 1924 г.

Вчера тем друзьям, которые здесь присутствовали, я сооб­щил кое-что о карме Антропософского общества. Сегодня я хотел бы продолжить это обсуждение, причем так, чтобы сегод­няшняя лекция была понятна и сама по себе.

Все то, что в настоящий момент развития человечества слу­жит подготовкой духовных свершений как ближайшего, так и более далекого будущего, связано с тем, что я часто называл в среде друзей-антропософов «свершением Михаила». И я хо­тел бы именно сегодня сообщить об этом «свершении Михаи­ла» нечто такое, что связано с антропософским движением.

Когда мы говорим о таком явлении, как «свершение Михаи­ла, то мы должны исходить прежде всего из представления о том, что мир был построен, так сказать, «поэтапно». Когда мы взираем на мировое развитие лишь с помощью тех способнос­тей, которые доступны человеку в его теперешней жизни меж­ду рождением и смертью, то видим, как на Земле развивалось человечество, как образовывались древние народы из еще бо­лее древних; как затем постепенно через этапы развития вос­точных (индийского, китайского, арабского и халдейско-египетского) народов возникла греко-римская эпоха; как за­тем из греко-римской эпохи возникает эпоха средневековья и наконец — наша эпоха Нового времени со всей ее сумятицей, но и со всеми ее великими техническими достижениями. Но под поверхностью и над поверхностью поступательного хода развития народов, которое мы наблюдаем, мы видим процессы и другого рода — процессы развития, совершаемые не людьми, но духовными существами, — а именно такими духовными существами, которые находятся в определенной связи с разви­тием человечества.