Эзотерические рассмотрения кармических взаимосвязей

Такова будет ситуация, в которой человечеству придется жить в конце этого столетия. И те, кто сегодня помоложе, еще увидят многое из выступлений Аримана в качестве писателя. Во всех областях должна быть проявлена бдительность и свя­щенный энтузиазм в борьбе за Михайлову мудрость.

Мои дорогие друзья, если мы сможем проникнуться этим, если будем в состоянии стоять в духовной жизни в соответ­ствии с только что сказанным, то мы найдем свое место истин­ных антропософов в современной цивилизации. Тогда мы по­чувствуем, что от Рождественского Собрания в Гётеануме ис­ходит новый импульс и что перед Антропософским обществом поставлено некое «мировое зеркало», в котором оно сможет разглядеть само себя, да и каждый в отдельности сможет раз­глядеть там себя — вместе со своей кармой, введшей его в Антропософское общество.

Вот то, что я хотел бы прежде всего вложить в ваши сердца этими своими лекциями. Ибо надо говорить, обращаясь пре­имущественно к сердцам. Сердца должны стать помощниками Михаила в его отвоевывании низринутого с неба на Землю Разума. Подобно тому, как древний змий должен был быть попран ногами Михаила, так теперь ставший змеем разум дол­жен быть отвоеван Михаилом, должен быть спиритуализирован. И везде, где разум выступает как противник, будучи не спиритуализирован, но духовно ариманизирован, — там он дол­жен быть верно опознан с помощью бдительности, пробужден­ной Михайловым строем антропософского духа.
УГЛУБЛЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА С ПОМОЩЬЮ СОЛНЕЧНОЙ СИЛЫ МИХАИЛА

ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ

Сегодня в первый раз после Рождественского Собрания в Гётеануме у меня опять есть возможность говорить с вами. И вначале надо сказать о том, что связано с импульсом, вошедшим в антропософское движение благодаря Рождественскому Со­бранию. Во время этого Рождественского Собрания мы были рады приветствовать в Дорнахе ряд членов английского отде­ления Общества и прежде всего — нашего дорогого испытан­ного друга доктора Коллисона*(*Гарри Коллисон (1868—1945 гг.) — адвокат, художник, писатель, пере­водчик трудов Рудольфа Штейнера на английский язык. С 1923 г. — Генеральный секретарь Антропософского общества в Англии.), председательствующего здесь в Англии. И я хотел бы здесь, как и тогда в Дорнахе, вновь поприветствовать его как представителя английского отделе­ния Общества.

Тот импульс, который благодаря Рождественскому Собра­нию вошел в Антропософское общество, должен на самом деле стать чем-то глубоко значительным; так что кое-что бывшее до Рождественского Собрания теперь должно коренным обра­зом измениться. Для Общества наступили тяжелые времена также и внутренне, в оккультном смысле, именно потому, что в послевоенное время с разных сторон из самого Антропософс­кого общества были предприняты различные начинания, и ста­ло необходимым совершить своего рода обновление Обще­ства.

Это обновление для меня самого — и я, пожалуй, должен упомянуть здесь об этом — было связано с чем-то весьма и весьма многозначительным.

За некоторое время до Рождества предо мною встал воп­рос, которому предшествовало давно существовавшее намере­ние: в то Рождество заново основать Общество или, по мень­шей мере, обновить его форму.

Мне пришлось решиться на то, что в свое время, когда Антропософское общество выделилось из Теософского, я, на достаточных основаниях, отклонил. Я тогда исходил из пред­посылки, что если я воздержусь от всякого администрирова­ния, от всякого руководства Обществом и останусь только в качестве наставника, то работать в некотором отношении бу­дет проще, чем если бы наставник одновременно занимал уп­равленческую должность.

Но эта предполагаемая работа, — в 1912 — 1913 годах, когда Антропософское общество выделилось из Теософского, — как раз не проводилась. Эти предпосылки внутри Антропософско­го общества не оправдались. И таким образом, мне все же пришлось со всей серьезностью взвесить вопрос — должен ли я принять на себя председательство в Антропософском обще­стве или нет. И я счел необходимым взять на себя обязаннос­ти председателя.

Но хотел бы со всей отчетливостью также и в кругу наших дорогих английских друзей подчеркнуть кое-что из того, что находится в связи с этим решением принять на себя обязаннос­ти председателя Антропософского общества, — ибо отметить это совершенно необходимо. Для всего нашего движения было большим риском осуществить это решение, так как оно ставило нас перед вполне определенной возможностью.

Ведь антропософское движение основывается на том, что из духовного мира в него вливаются реальные откровения относительно содержания духовных познаний. Если хотят до­стичь цели антропософского движения, то нельзя иметь дело только с человеческими факторами. Нужно быть открытым для того, что изливается из духовных миров. Законы духов­ных миров вполне определенны, непреложны. Они должны строго соблюдаться.

И то, что требует в нынешнее время внешняя должность, будь это даже должность председателя антропософского об­щества, трудно сочетать с оккультными обязанностями по от­ношению к откровениям духовного мира. Так что уже тогда перед душой встал вопрос: будут ли духовные Власти, кото­рые до сих пор оказывали милость Антропософскому обще­ству тем, что могло изливаться от них, — будут ли эти духов­ные Власти также и дальше тем же самым образом оказывать милость антропософскому движению?

Вы, конечно, можете оценить все значение подобной воз­можности. Могло случиться, что духовные Власти сказали бы: «Это неприемлемо, внешнюю должность принять нельзя».

И вот сегодня перед лицом всех духовных Властей, связан­ных с антропософским движением, можно уверенно сказать, что связи, существующие между спиритуальными мирами и теми откровениями, которые изливаются через антропософс­кое движение, стали еще интимнее, глубже, богаче, чем это было прежде, и что, таким образом, фактически из двух возможнос­тей, которые могли наступить, одна из них, благоприятная для дальнейшего прогресса антропософского движения, действи­тельно наступила. Можно сказать, что со времени основания Антропософского общества при Гётеануме с полным благово­лением непрестанно взирают на нас с высот те духовные Вла­сти, от которых мы имеем наши откровения, они взирают с высот на нас с еще большим благоволением, чем это было раньше. Таким образом, гнетущий кошмар, тяготевший над Ант­ропософским обществом, уже мог отчасти рассеяться.

Я часто подчеркивал еще до Рождественского Собрания, что надо проводить различие между антропософским движе­нием, которое является спиритуальным течением в его отраже­нии на Земле, и Антропософским обществом, управляемым вне­шним образом избранными или назначенными функционера­ми.

Со времени Рождества все в корне изменилось. Впредь не следует отличать антропософское движение от Антропософс­кого общества. Оба они — одно, ибо благодаря тому, что я сам стал председателем Общества, антропософское движение ста­ло единым с Антропософским обществом.

Это привело к тому, что в Дорнахе на Рождество было введено в действие не правление во внешнем экзотерическом смысле, но такое правление, которое надо рассматривать как эзотерическое правление, ответственное за то, что оно делает только перед духовными Властями, — которое не избрано, а учреждено. Все те вещи, которые обычно происходят на со­браниях при основании предприятия, на Рождество происходи­ли иначе. И я хотел бы назвать это правление инициативным правлением, ибо оно видит свои задачи в том, что оно делает.

Поэтому на Рождественском Собрании не были выработаны уставы, подобные обычным уставам, но было просто сказано, какие должны быть взаимоотношения между людьми, между правлением и другими членами Общества, между отдельными членами и т.д. Намерение правления состоит в упразднении устава: то, что приняло форму устава, собственно, есть рассказ о том, что следует сделать. Все было тогда иначе, чем это обычно бывает в обществах.

И вот в чем заключается самое существенное: отныне в антропософское общество вошла эзотерическая тенденция. Все движение, как оно отныне протекает через антропософское общество, должно иметь эзотерический характер.

Это надо принять совершенно серьезно. Для правления в Гётеануме руководящими будут только импульсы чисто чело­веческого действия, исходящие из духовного мира. Не пара­граф 1, параграф 2 и т.д., — а именно то, что является действи­тельной духовной жизнью, — только это надо поддерживать безоговорочно, не принимая во внимание ничего другого.

Я добавлю к этому кое-что, по-видимому, совсем незначи­тельное. Заменялись новыми и будут заменяться дальше удос­товерения для всех членов Общества. Поскольку мы имеем теперь в мире все же двенадцать тысяч членов, то необходимо было выдать двенадцать тысяч членских удостоверений. От­ныне все они должны быть подписаны мною самим. Конечно, некоторые сочтут, что ведь можно было бы заказать штамп и им пользоваться. Однако в антропософском движении впредь все должно иметь непосредственно индивидуальный, человеческий характер. Поэтому я должен соблюдать это также и в таких мелочах. Каждое членское удостоверение должно лежать перед моими глазами, я должен прочитать имя члена Общества и сде­лать собственноручную подпись. Так возникает, во всяком слу­чае, пусть незначительное, но реально-человеческое отношение к каждому отдельному члену Общества. Конечно, было бы проще поручить кому-нибудь ставить мой штамп на двенадцати тыся­чах членских удостоверениях, но так не должно быть.

Это должно прежде всего символически указывать на то, что в будущем все зависит только от того человеческого, что правит через Общество.

Если таким образом отнестись с пониманием к дорнахскому правлению, тогда будет видно (разумеется, все будет происхо­дить медленно, вы должны обладать терпением, мои дорогие друзья, если это будет идти медленно), как все же будут посте­пенно выполняться конкретно все рождественские намерения. Нужно только с пониманием пойти навстречу правлению: оно не может пятый шаг сделать раньше второго, а второй — рань­ше первого; и если оно пока сделало только полшага, — дело уже пойдет; придет время, когда правление сделает и пятый шаг. Ибо если эти вещи должны вестись по-человечески, тогда нельзя оставаться при абстрактном: нужно повсюду вступать в конкретное.

Таким образом антропософское движение действительно получит новую тенденцию. Оно станет эзотерическим по духу — больше не будет искать эзотерическое во внешнем, побоч­ном. Эзотерическими будут те истины, которые могут быть возвещены единственно в антропософском обществе, потому что только тот, кто принимает живое участие во всем, что есть в нем, сможет такие истины душевно в себе переработать. Но больше не будет ставиться на «Циклах лекций» печать запрета в отношении внешнего мира, как это происходило до сих пор. Хотя «Циклы» и не будут продаваться через книготорговцев, но кто захочет их иметь, тот сможет получить. Только мы, как на это было уже указано, проведем некую спиритуальную гра­ницу. Мы скажем, что никаких возражений, никакой критики признавать не станем, кроме как от тех, кто стоит на той же основе, что и «Циклы». Пусть отныне люди говорят что угод­но, — в оккультизме работают в позитивном смысле, а не в негативном.

Все эти вещи должны быть постепенно поняты. Если они будут поняты, тогда совсем новая тенденция войдет в антро­пософское движение. Тогда поймут, почему правление при Гё­теануме чувствует себя ответственным только перед суще­ствами духовного мира; также члены Общества почувствуют себя связанными с этим правлением.

И, может быть, тогда благодаря этой новой тенденции мож­но будет достигнуть тех целей антропософского движения, которые необходимо достичь, если оно хочет стать тем, что я, исходя из глубин духовной жизни, еще представлю в ходе этих лекций.

Я хотел бы сделать это краткое вступление к лекциям, ко­торые должен прочитать вам, и после того как будет переведе­но, я приступлю к непосредственному изложению*(*Рудольф Штейнер прерывает в этом месте лекцию, следует перевод на английский язык. Такие перерывы в лекции обозначаются тремя звездоч­ками.).
* * *

В течение столетий человечество постепенно пришло к тому, что стало все меньше и меньше взирать на духовный мир. Мы вправе говорить о том, что в последние столетия наступило время материализма, что это материалистическое время захва­тило не только человеческое мышление, но также и человечес­кую волю, человеческие деяния, что вся жизнь постепенно всту­пила под знак материализма. И мы внутри Антропософского общества сознаем, что именно оно должно пробудить те силы, которые снова выведут человечество из материалистической тюрьмы, — из всего того, что отрицает духовное начало.

Однако если антропософское движение должно стать им­пульсом внутри общего развития человечества, тогда с тем учением, сокровищем мудрости, что уже в течение нескольких лет изливалось в антропософское движение, должно обращать­ся с полной серьезностью. Например, необходимо однажды со всей серьезностью рассмотреть вопрос: «Как же современный человек живет в этом мире?»

Он входит в жизнь через рождение, принимает унаследо­ванные от родителей и предков отличительные черты, получа­ет воспитание, соответствующее воззрениям, привычным для современности, и в определенный момент своей жизни прихо­дит к самосознанию, в известной мере пробуждается к внешней жизни. Тогда он начинает замечать имеющиеся в его окруже­нии воззрения, мысли, поступки, импульсы и т. д. Он пытается понять себя как члена своей нации, пытается понять себя как члена современного человечества и т. п.

В антропософском движении мы воспринимаем сияющие, пламенные истины. То, какими мы здесь сидим, — такими мы стали в этой жизни благодаря повторению прежних земных жизней. Мы вносим в эту нынешнюю жизнь результаты пре­жних земных жизней. И мы должны были бы ощущать себя не только внутри нашей современной нации, внутри современного человечества, — мы должны были бы входить словно ощупью в эту жизнь, потому что мы уже прошли целый ряд земных жизней, а также и другой род жизни между смертью и новым рождением, когда мы работали над самими собой, над своим «я», над своей индивидуальностью, чтобы сделать себя тем, кем мы являемся теперь.

Но как еще далеко отстоит повседневное сознание челове­ка от того, чтобы со всей серьезностью принять следующее утверждение: «Да, я прошел через прежние земные жизни; я принимаю в расчет эти прежние земные жизни!» Однако одно­го сознания этого факта недостаточно: надо еще научиться рассматривать жизнь с точки зрения кармы, образования судь­бы, идущей от одной земной жизни к другой. Но прежде всего нужно рассмотреть с такой точки зрения историческую жизнь человечества. Мы должны будем тогда сказать себе: вот выс­тупила личность, которая совершила нечто важное в жизни человечества. Разве мы поймем ее, если будем рассматривать ее лишь как родившуюся в определенный момент времени и пробегающую земную жизнь, — оценивая ее только по тому содержанию, которое она имела исключительно в этой земной жизни? Не должны ли мы, если хотим серьезно обращаться с учениями, которые изливаются через антропософское движе­ние, тут же, сказать себе, что когда мы взираем на некую лич­ность, она обнаруживает в своей нынешней или в своей после­дней земной жизни повторение прежних земных жизней, и мы не сможем ее понять, если не постигнем ее вместе с послед­ствиями прежних земных жизней.

Однако если мы серьезно примем такую концепцию, точку зрения, тогда нам придется допустить совсем другое рассмот­рение истории, чем общепринято. Теперь излагают факты раз­личных эпох исторического развития человечества. Занима­ются каким-либо государственным деятелем, или художником, или какой-либо другой значительной личностью. Рассказыва­ют о том, что она совершила на Земле после своего рождения.

Но не принимают всерьез такого подхода: вот эта личность; и в настоящем этой личности просвечивают прежние земные жиз­ни. Историю можно понять лишь тогда, когда будет признано: «То, что происходит в позднейшую эпоху, сами же люди пере­носят из прежних эпох в позднейшие». Люди, которые живут теперь или жили столетия тому назад, жили также раньше, и они переносят из старых времен то, что они там думали и переживали, в новейшие времена. Надо видеть эту закономер­ность.

Как, например, понять такой потрясающий современный факт? С одной стороны, на протяжении почти двух тысячелетий мы имеем то, что было принесено Мистерией Голгофы, — Христов импульс, правящий и творящий через новую цивилизацию в европейских, в западных странах. Однако внутри той же самой жизни, через которую проходит этот Христов импульс, согре­вая сердца и просветляя умы, одновременно есть некий другой элемент. Тут есть все то, что наши дети уже в начальных школах воспринимают как знания, исходящие из современной науки, что мы каждое утро впитываем как современную обра­зованность, когда за кофе читаем газеты. Взгляните на совре­менного человека. Все то, что наука вносит в общественную жизнь, что производит искусство, что производят другие от­расли жизни, — нельзя сказать, чтобы все это было проникну­то Христовым импульсом. Это присутствует наряду с Христо­вым импульсом. Ведь даже многие люди весьма озабочены не только тем, чтобы не допустить проникновения Христова им­пульса в анатомию, в физиологию, биологию, и историю, но и тем, чтобы держать все это порознь.

Отчего это происходит? До тех пор пока мы будем только говорить: тут находится данная индивидуальность, она дей­ствует как ученый, она получила воспитание, она выросла, пред­приняла то или иное научное исследование; до тех пор пока мы только говорим: вот государственный деятель, он получил то или иное воспитание, в своих политических мероприятиях он является представителем либеральных или консерватив­ных воззрений, — до тех пор мы не поймем, каким образом через одну и ту же современную цивилизацию, с одной сторо­ны, может протекать Христов импульс, а с другой — нечто такое, что не имеет ничего общего с христианством. Отчего это происходит? Мы поймем это только тогда, когда направим взор на повторные земные жизни руководящих личностей. Вот тогда мы поймем, что люди из прошлых цивилизаций пере­носят в позднейшие земные эпохи то, что они воспринимали как мысли, как волевые импульсы в своих прежних земных жизнях.

Мы видим как выступают личности в ведущих областях нашей эпохи. Возьмем, например, ту личность, которая для внеш­ней жизни, — а именно, для всей области наук, — стала исклю­чительно авторитетной в новейшее время: это лорд Бэкон, Бэ­кон Веруламский. Мы наблюдаем эту личность внутри христи­анской цивилизации. Во внешней писательской деятельности Бэкона Веруламского ничто не напоминает о Христовом им­пульсе. С таким же успехом он мог бы произрасти из нехрис­тианской цивилизации. То, что он говорит о христианстве, яв­ляется чем-то чисто формальным в сравнении с тем, что есть его непосредственный душевный импульс. Мы замечаем свое­образие его характера в нем как в ученом, как в философе и в государственном деятеле.

Или рассмотрим такую личность, как Дарвин*(* Чарльз Дарвин (1809-1882 гг.).). Что общего, даже в самой малой степени, у Дарвинова христианства (он был хорошим христианином) с тем, что Дарвин думал о проис­хождении животных и человека? — совсем ничего. Там дей­ствует другая тенденция, совсем другой импульс, нежели хрис­тианский. Мы не разберемся в этом, если не спросим себя: как обстоит дело с прежними земными жизнями у Бэкона Веру­ламского или у Дарвина? Что они перенесли из своих пре­жних земных жизней в эту земную жизнь?

Этот вопрос о повторных земных жизнях впредь, если Ант­ропософское общество обретет свое истинное значение, не дол­жен ставиться лишь абстрактно. То, что мы знаем, — мы живем на Земле повторно и что-то переходит из одной земной жизни в другую, — эти соображения вообще, конечно, очень хороши, но вместе с тем относительно безобидны, потому что приводят только к абстрактному признанию, к вере. Серьезный оборот дело сможет принять только в том случае, если мы направим взор на вполне конкретного человека и поймем его конкрет­ную жизнь в какую-либо позднейшую эпоху, исходя из его конкретной жизни в более раннее время.

С таких наблюдений мы теперь и начнем; прежде всего рассмотрим нечто исторически значительное, чтобы отнестись к кармическим наблюдениям со всей полнотой серьезности, — чтобы к прогрессу в развитии человечества подойти таким образом, чтобы заметить, как из одной эпохи люди переносят в другую эпоху то, что они усвоили в прошлые времена.

Мы видим, как в одну определенную эпоху выступает, ска­жем, Бэкон Веруламский, а позже мы видим, как выступает Дарвин; мы замечаем нечто родственное в них. Если отнестись к эти вещам поверхностно, тогда можно начать изучать, как Бэкон или Дарвин пришли к своим взглядам. Но если хотят к этому подойти более углубленно, тогда находят, что они вне­сли в христианскую цивилизацию нечто такое, чего из христи­анской цивилизации понять совершенно невозможно. С необ­ходимостью всплывает вопрос, если мы оглянемся назад: разве у Бэкона или у Дарвина не было прежних земных жизней?

Из этих прежних земных жизней они перенесли то, что бросается нам в глаза в их позднейших воплощениях. Только тогда понимаем мы эти личности исторически, когда понимаем их в качестве индивидуальностей. Ибо когда всерьез принима­ют в расчет карму, тогда история становится понятной в чело­веческих делах, в ходе человеческой жизни из далекого про­шлого в настоящее, в будущее.

Об этих вещах отныне не должно больше говориться недо­молвками; надо говорить так, чтобы это соответствовало фак­там духовной жизни, — чтобы внешний мир истории и природы выступал перед нами таким образом, чтобы за внешним откры­вали спиритуальные факты.

При всех обстоятельствах человеку легче сперва понять постановку таких вопросов, чем воспринять их непосредствен­но в духовном и физическом мирах, в которых мы живем. Ибо, видите ли, так, как судят о вещах в обычной жизни, — таким способом о подобных вещах судить нельзя. И я позволю себе сегодня (до того, как мы перейдем к ответу на вопросы: кем были Бэкон и Дарвин в предшествующей жизни?) сделать замечание личного порядка, которое все же, как я полагаю, является вполне объективным.

В выходящих в настоящее время номерах «Гетеанума» я описываю свой жизненный путь*(*Книга «Мой жизненный путь» первоначально печаталась в журнале «Гётеанум» (см. ПСС, т. 28).). Но в сочинении, предназна­ченном также для чтения во внешнем мире, нельзя высказать все, что приходит на ум, — и, конечно, необходимы некоторые дополнения для тех, кто серьезно намеревается внутри нашего движения искать путь в духовный мир. И я хотел бы сегодня, до того, как в следующей лекции я подойду к поставленным здесь вопросам, сделать именно это личное, индивидуальное замечание.

Видите ли, если человек, как и я, жил с шестидесятых годов прошлого столетия вплоть до современности, то он жил тогда, когда в человеческую цивилизацию вступило правление Архан­гела Михаила, сменившее правление Архангела Гавриила, длив­шееся три с половиной столетия. Правление Михаила означает вступление солнечного Михайлова импульса во всю цивилиза­цию в ходе поступательного развития человечества, начиная с конца семидесятых годов прошлого столетия. Если кому-то довелось жить непосредственно после наступления эпохи Ми­хайлова влияния, — жить с такими же юными товарищами, что­бы в то время (значит, в восьмидесятых, девяностых годах, ког­да Михаилово правление начало давать о себе знать за кулиса­ми внешних событий) развивать в себе душу характера или душу рассудочную, — вы знаете, что ее образуют примерно между двадцать восьмым и тридцать пятым годами жизни чело­века, — то если по-настоящему живешь в душе характера или душе рассудочной, то находишься вне физического мира. По большей части если человек переживает себя сознательно в душе характера или душе рассудочной, то он находится вне физического мира.

Мы выделяем в человеке физическое тело, эфирное тело и тело ощущающее. Своим физическим телом он уверенно сто­ит в физическом мире. Своим эфирным телом он также еще взор на вполне конкретного человека и поймем его конкрет­ную жизнь в какую-либо позднейшую эпоху, исходя из его конкретной жизни в более раннее время.

С таких наблюдений мы теперь и начнем; прежде всего рассмотрим нечто исторически значительное, чтобы отнестись к кармическим наблюдениям со всей полнотой серьезности, — чтобы к прогрессу в развитии человечества подойти таким образом, чтобы заметить, как из одной эпохи люди переносят в другую эпоху то, что они усвоили в прошлые времена.