Генри Форд Моя жизнь, мои достижения

сентиментальный  идеализм.  Всего  несколько  лет  назад  внезапно
распространилась  идея  о  том,  что  «помощь»  есть  нечто  такое,  что  нам
должны предоставить. Бессчетное число людей стало объектом творящейся
из  лучших  побуждений  «социальной  помощи».  Целые  слои  населения
оказались  в  состоянии  ребяческой  беспомощности.  Делать  что-либо  для
других  стало  профессией.  Это  породило  в  людях  все  что  угодно,  только
не  уверенность  в  себе,  и  совсем  не  устраняло  обстоятельств,  из  которых
проистекала мнимая нужда в помощи.
Но  еще  хуже,  чем  культивирование  этой  детской  доверчивости  взамен
самосознания и готовности себе помочь, была та особая ненависть, которая
в  большинстве  случаев  овладевала  облагодетельствованными.  Люди
нередко  жалуются  на  неблагодарность  тех,  кому  они  помогли.  Но  она
естественна.  Во-первых,  в  том,  что  называется  «благотворительностью»,
очень
мало
подлинного,
идущего
от
сердца
сочувствия
и заинтересованности. Во-вторых, никому не нравится, что обстоятельства
вынуждают его брать милостыню.
Такая «общественная помощь» создает напряжение: берущий чувствует
себя  униженным  подачкой,  и  еще  очень  большой  вопрос,  не  должен  ли
чувствовать себя униженным и дающий. Благотворительность никогда еще
не
разрешала
проблем
надолго.
Благотворительная
организация,
не  поставившая  себе  целью  сделаться  в  будущем  излишней,  не  исполняет
своего  подлинного  назначения.  Она  всего-навсего  добывает  содержание
для самой себя и еще более усиливает «непродуктивность».
Благотворительность  станет  ненужной  в  тот  миг,  когда  люди,
неспособные
себя
содержать,
из
иждивенцев
превратятся
в производителей. Эксперименты на нашем заводе доказали, что в хорошо
организованной  промышленности  всегда  найдутся  места  для  инвалидов,
хромых  и  слепых.  Научно  организованная  промышленность  не  должна
быть  Молохом,  пожирающим  всех,  кто  к  ней  приближается.  Если  же  это
так, то она не выполняет свою задачу. В промышленности, как и в других
сферах,  всегда  найдутся  занятия,  требующие  всей  силы  здорового
человека;  есть  и  множество  поводов  проявлять  проворство,  которому
позавидовали  бы  средневековые  ремесленники.  Разделение  труда
на  производстве  всегда  даст  возможность  человеку,  обладающему  особой
силой  или  ловкостью,  применить  и  то  и  другое.  В  прежние  времена
квалифицированный  ремесленник-рабочий  тратил  бо́льшую  часть  своего
времени  на  неквалифицированную  работу.  Это  была  расточительность.
Но так как в то время каждый продукт требовал как квалифицированного,
так  и  неквалифицированного  труда,  у  того,  кто  был  слишком  глуп  или

просто  не  имел  возможности,  было  мало  шансов  усовершенствовать  свое
ремесло.
Ремесленник,  который  сегодня  работает  вручную,  едва  зарабатывает
на  пропитание.  О  прибылях  и  сбережениях  и  речи  быть  не  может.  Само
собой считается, что в старости его будут содержать дети и внуки. А если
у  него  нет  детей,  он  станет  обузой  для  общества.  Все  это  совершенно
не нужно. Разделение труда позволяет всякому подобрать работу. На всех
этих  должностях  человек,  который  близоруко  считается  объектом
благотворительности,  заработает  столько  же  денег,  как  и  умный,  сильный
рабочий.  Заставлять  сильного  человека  делать  работу,  которую  калека
выполнит  не  хуже,  –  настоящая  расточительность.  Поручать  слепым
плетение  корзин  –  расточительность,  от  которой  волосы  встают  дыбом.
Расточительность  –  пользоваться  арестантами  в  каменоломнях  или
посылать их на трепание конопли или на другие ничтожные, бесполезные
работы.
Хорошо  организованная  тюрьма  не  только  должна  содержать  себя  –
заключенный  должен  содержать  свою  семью  или,  если  у  него  ее  нет,
откладывать  сбережения,  которые  дадут  ему  возможность  встать  на  ноги
после  освобождения.  Я  не  проповедую  принудительных  работ,  как
и  рабский  труд  заключенных.  Такой  план  слишком  отвратителен,  чтобы
тратить  на  него  слова.  Мы  вообще  переборщили  с  тюрьмами  и  взялись
за дело не с того конца. Но до тех пор, пока вообще существуют тюрьмы,
они могут быть прекрасно приспособлены к общей системе производства.
Тюрьма  может  превратиться  в  продуктивную  трудовую  общину
и приносить пользу обществу и самим заключенным.
Я  знаю,  правда,  что  существуют  законы  –  дурацкие,  исходящие
из  пустой  головы  законы,  –  которые  ограничивают  использование  труда
заключенных  в  промышленности  и  которые  издаются  якобы  в  интересах
«рабочего  класса».  Рабочим  эти  законы  вовсе  не  нужны.  Повышение
налогов, на которые содержатся и заключенные, не идет никому на пользу.
Если никогда не упускать из виду работу, то повсюду ее найдется больше,
чем рабочих рук.
Основанная  на  работе  промышленность  делает  излишней  всякую
благотворительность. Филантропия, несмотря на благороднейшие мотивы,
не  воспитывает  самоуважения,  а  без  него  ничего  не  выходит.  Обществу
лучше  быть  недовольным  положением  вещей,  чем  оставаться  довольным
всем.  Я  имею  в  виду  не  мелкое,  обыденное,  придирчивое,  сверлящее
недовольство,  но  широкое,  мужественное  недовольство,  основанное
на  стремлении  все  исправить.  Филантроп,  который  тратит  время  и  деньги

на  то,  чтобы  помочь  миру  содержать  самого  себя,  гораздо  лучше  того,
который  только  раздает  подачки  и  тем  самым  потворствует  праздности.
Филантропия,  как  и  все  остальное,  может  и  должна  быть  продуктивной.
Я  проводил,  и  не  без  успеха,  эксперименты  с  производственной  школой
и  больницей,  которые  считаются  благотворительными  учреждениями,
с целью понять, могут ли они содержать себя сами.
Я  не  очень  люблю  обычные  производственные  школы:  мальчики
приобретают  там  лишь  поверхностные  знания,  да  и  не  учатся  толково
применять  их.  Производственная  школа  отнюдь  не  должна  быть  смесью
технического  вуза  и  общеобразовательной  школы,  но  должна  стать
средством  научить  молодежь  делу.  Если  мальчиков  без  всякой  пользы
занимать  производством  вещей,  которые  впоследствии  будут  выброшены,
у них не появится ни интереса, ни знаний, на которые они имеют право.
В  течение  всего  учебного  времени  мальчик  ничего  не  производит.
Школы  не  заботятся  о  его  средствах  к  существованию,  разве  что  за  счет
благотворительности.  Но  многие  подростки  нуждаются  в  поддержке,  они
вынуждены хвататься за первую попавшуюся под руку работу и не имеют
возможности выбрать себе подходящую профессию.
Если  молодой  человек  вступит  затем  неподготовленным  в  жизнь,  то
только  увеличит  нехватку  квалифицированных  рабочих  рук.  Современная
промышленность  требует  такого  уровня  знаний  и  мастерства,  которые
нельзя  приобрести  в  школе.  Правда,  наиболее  прогрессивные  школы,
чтобы пробудить у ребят интерес к ремеслу, учредили специальные курсы,
но  и  они  только  паллиатив
[17]
,  поскольку  не  удовлетворяют  творческих
побуждений нормального парня.
Чтобы  дать  возможность  молодым  людям  получить  образование
и  профессиональную  подготовку,  основанную  на  творчестве,  в  1916  году
мы  основали  производственную  школу  Генри  Форда.  Эта  акция  не  имеет
ничего  общего  с  филантропией,  а  вытекает  из  желания  помочь  ребятам,
которые в силу обстоятельств были вынуждены преждевременно оставить
школу.  Мы  шли  навстречу  необходимости  найти  квалифицированных
мастеров.  Мы  с  самого  начала  придерживались  трех  принципов:  дать
мальчику  возможность  остаться  мальчиком,  вместо  того  чтобы  воспитать
из  него  скороспелого  рабочего;  вести  научное  образование  рука  об  руку
с  уроками  ремесла;  воспитывать  в  мальчике  чувство  гордости
и  ответственности  за  свою  работу,  поручая  ему  изготовление  настоящих
предметов потребления. Школа считается частной и принимает мальчиков
от  двенадцати  до  восемнадцати  лет.  В  школе  платят  стипендии:  каждый
при  поступлении  получает  годовую  стипендию  в  400  долларов.

Постепенно,
при
удовлетворительных
успехах,
она
повышается
до 600 долларов.
Успехи,  достигнутые  в  классах  и  в  мастерской,  а  также  сведения
о  прилежании  отражаются  в  ведомости.  Отметки  о  прилежании
принимаются  во  внимание  при  определении  размера  стипендии.
Одновременно  со  стипендией  каждый  мальчик  получает  небольшое
месячное  жалованье,  которое,  однако,  должно  откладываться  на  его  счету
в  банке.  Деньги  должны  оставаться  в  банке  до  тех  пор,  пока  мальчик
учится  в  школе.  Только  в  исключительных  случаях  школьное  начальство
получает разрешение снять деньги со счета.
В процессе работы удается усовершенствовать и саму школу, и методы
преподавания. Поначалу ребята занимались треть дня в классе и две трети
в мастерской. Но вскоре мы поняли, что это не способствует успеху дела.
Сегодня  они  занимаются  неделю  в  школе  и  две  –  в  мастерской.  У  нас
прекрасные  учителя,  а  учебником  служит  завод  Форда.  Он  предоставляет
больше  возможностей  для  практических  занятий,  чем  большинство
университетов.  На  уроках  арифметики  решаются  задачи,  связанные
с  производством.  Мальчикам  больше  не  приходится  мучиться  над
таинственным «А», которое проходит по четыре мили в час, тогда как «Б»
проходит  всего  две.  Им  предлагаются  реальные  примеры  и  реальные
условия.  Они  учатся  наблюдать.  Города  для  них  больше  не  черные  точки
на карте, а части света – не только известное количество страниц учебника.
Им  показывают  грузы,  отправляющиеся  в  Сингапур,  сырье  из  Африки
и  южной  Америки,  и  мир  в  их  глазах  становится  населенной  планетой
вместо  пестрого  глобуса  на  учительском  столе.  Для  физики  и  химии
промышленное производство является лабораторией, где каждый учебный
час  превращается  в  опыт.  Например,  нужно  объяснить  действие  насоса.
Учитель  сначала  объясняет  отдельные  части  и  их  функции,  отвечает
на  вопросы  и  потом  ведет  всех  вместе  в  машинное  отделение,  чтобы
показать  большой  насос  в  действии.  При  школе  –  настоящая  мастерская
с  первоклассным  оборудованием.  Мальчики  последовательно  работают
на  разных  машинах,  причем  только  над  продуктами,  необходимыми
обществу. Компания Форда тестирует и покупает эти продукты. Негодные
изделия, естественно, зачисляются в счет расходов школы.
Наиболее  успешные  классы  исполняют  тонкие,  высокоточные
операции,  в  которых  каждое  движение  совершается  с  ясным  сознанием
цели и общих принципов.
Ученики сами чинят свое оборудование, учатся обращаться с техникой.
Так,  в  чистых  светлых  помещениях,  в  обществе  своих  учителей  они

закладывают фундамент для успешной карьеры.
По  окончании  школы  им  повсюду  открыты  хорошо  оплачиваемые
места  на  производстве.  О  социальном  и  моральном  здоровье  мальчиков
неуклонно  заботятся.  Надзор  ведется  не  принудительно,  а  в  духе
дружеского  участия.  Домашние  обстоятельства  каждого  мальчика  хорошо
известны,  и  его  склонности  принимаются  во  внимание.  В  школе  они
не  растут  неженками.  Когда  однажды  два  мальчика  вздумали  вздуть  друг
друга,  им  не  стали  читать  лекции  о  греховности  потасовки.  Им  только
посоветовали  избавиться  от  своих  разногласий  более  разумным  образом.
Когда же они по мальчишескому обычаю предпочли более простой способ,
им  дали  боксерские  перчатки  и  позволили  разрешить  вопрос  в  углу
мастерской.  Единственное  требование  состояло  в  том,  чтобы  они
покончили дело тут же и не возобновляли драки за пределами школы.
Результатом  стали  короткая  схватка  и  примирение.  С  ними  со  всеми
обращаются  по-мужски,  хорошие  мальчишеские  инстинкты  поощряются,
и,  когда  их  встречаешь  в  школе  или  на  заводе,  в  их  глазах  светится
пробуждающееся  мастерство.  В  них  есть  чувство  «сопричастности».  Они
чувствуют,  что  делают  нечто  стоящее.  Они  учатся  быстро  и  усердно,
потому  что  изучают  вещи,  которые  хотел  бы  изучать  всякий  здоровый
мальчик,  постоянно  задающий  вопросы,  на  которые,  однако,  дома
не получает ответа.
Поначалу  в  школе  было  шесть  учеников,  а  теперь  двести,  и  дело  при
таких темпах может дойти до семисот. Вначале школа себя не окупала, но,
согласно моему глубочайшему убеждению в том, что всякое хорошее дело
окупит
себя,
если
только
правильно
его
поставить,
она
так
усовершенствовала свои методы, что теперь содержит себя сама.
Нам  посчастливилось  сберечь  мальчикам  их  детский  возраст.  Они
выращивают  в  себе  рабочих,  не  прощаясь  с  детством.  Это  очень  важно.
Они  зарабатывают  16–35  центов  в  час,  то  есть  больше,  чем  могли  бы
зарабатывать  в  местах,  доступных  в  их  возрасте.  Оставаясь  в  школе,  они
могут  так  же  помогать  своим  семьям,  как  если  бы  устроились  на  работу.
В  школе  они  получают  солидное  общее  образование,  их  мастерство
позволяет  зарабатывать  в  качестве  рабочего  столько,  чтобы  иметь
возможность  попутно  продолжать  свое  образование.  Если  это  не  входит
в  их  планы,  они,  по  крайней  мере,  повсюду  могут  рассчитывать
на высокую зарплату.
Они  не  обязаны  идти  работать  на  наш  завод,  но,  правда,  большинство
делают  это  и  без  обязательств,  поскольку  знают,  что  нигде  не  найдут
лучших  условий  работы.  Мальчики  сами  проложили  себе  дорогу  и  ничем

нам не обязаны. Благотворительности нет. Школа сама себя окупает.
Больница  Форда  основана  на  том  же  принципе.  Из-за  перерыва,
вызванного  войной  –  во  время  войны  она  стала  государственной
и  превратилась  в  военный  лазарет  №  36  на  1500  кроватей,  –  дело
недостаточно  наладилось,  чтобы  дать  внятные  результаты.  Она  возникла
в 1914 году как Детройтская общественная больница, и деньги на нее были
собраны  по  общественной  подписке.  Я  тоже  подписался,  и  строительство
началось.  Задолго  до  того,  как  был  закончен  первый  корпус,  средства
исчерпались  и  меня  попросили  сделать  взнос  повторно.  Я  отказался,
считая,  что  строительные  расходы  должны  были  быть  заранее  известны
руководству,  которое  не  внушало  мне  особого  доверия.  Зато  я  предложил
целиком выкупить больницу и выплатить деньги, собранные по подписке.
Это  произошло,  и  работа  стала  успешно  подвигаться,  пока  1  августа
1918  года  все  учреждение  не  было  передано  правительству.  В  октябре
1919 года больница была возвращена нам, а 10 ноября она приняла первого
пациента.
Больница  расположена  на  Большом  Западном  бульваре  в  Детройте.
Участок  равняется  20  акрам,  так  что  места  для  строительства  еще  много.
Если больница себя оправдает, я намереваюсь ее расширить.
Первоначальный  план  был  забыт  –  мы  попробовали  создать
учреждение  нового  типа  как  в  смысле  оборудования,  так  и  менеджмента.
Больниц для богатых больше, чем нужно, равно как и для бедных. Но нет
больниц для тех, которые могли бы кое-что платить и даже хотели бы это
делать,  чтобы  не  чувствовать,  что  они  принимают  милостыню.  Считается
вполне  естественным,  что  больница  не  может  оставаться  больницей
и  одновременно  окупать  себя,  что  она  должна  либо  содержаться
на пожертвования, либо быть причислена к частным, приносящим прибыль
санаториям. Наша больница должна стать учреждением, которое само себя
содержит. Ее цель – предоставлять максимум услуг за минимальную плату,
но без тени благотворительности.
В нашем новом здании нет больничных палат. Все комнаты отдельные
и имеют ванну. Они соединены в блоки по двадцать четыре и по величине,
обстановке и оборудованию совершенно одинаковы – исключений нет. Все
пациенты содержатся совершенно одинаково.
Менеджмент  современных  больниц  устроен  таким  образом,  что
невозможно  понять,  существуют  ли  они  для  больных  или  для  врачей.
Я хорошо знаю, как много времени отдает настоящий терапевт или хирург
делам  милосердия,  но  я  вовсе  не  убежден  в  том,  что  его  зарплата  должна
зависеть  от  материального  положения  его  пациентов.  Зато  я  твердо

убежден  в  том,  что  так  называемая  профессиональная  этика  является
проклятием  для  человечества  и  для  развития  медицинской  науки.
Диагностика  еще  очень  несовершенна.  Мне  бы  не  хотелось  принадлежать
к  числу  владельцев  таких  больниц,  где  пациенты  лечились  бы  не  от  той
болезни, которой они  страдают на самом  деле, а от  той, которую наметил
себе  первый  попавшийся  врач.  Профессиональная  этика  препятствует
исправлению  ошибочного  диагноза.  Консультирующий  врач,  если  он
не  обладает  очень  большим  тактом,  никогда  не  изменит  диагноза  или
предписаний,  если  только  коллега,  пригласивший  его,  не  согласен  с  ним
полностью,  и  даже  в  этом  случае  все  происходит  без  ведома  пациента.
Похоже,  все  считают,  что  больной,  в  особенности  пациент  больницы,
становится  собственностью  своего  врача.  Опытный  врач  не  будет
эксплуатировать  своих  больных,  неопытный  –  напротив,  будет.  Многие
врачи,  кажется,  убеждены,  что  самое  главное  –  это  их  диагноз,
а не выздоровление пациента.
Цель нашей больницы – порвать со всеми этими обычаями и поставить
во  главу  угла  интерес  пациента.  Поэтому  это  так  называемая  закрытая
больница.  Все  врачи  и  сиделки  получают  годовое  жалованье  и  не  имеют
право работать за ее пределами. В больнице работает двадцать один врач,
каждый  из  которых  прошел  через  тщательный  отбор,  и  получают  они
столько,  сколько  могли  бы  зарабатывать  при  самой  успешной  и  широкой
частной  практике.  Ни  один  из  них  ничуть  не  заинтересован  в  пациенте
с  финансовой  точки  зрения,  и  ни  один  пациент  не  имеет  права
пользоваться  лечением  постороннего  врача.  Мы  охотно  признаем  роль
семейного  врача  и  совершенно  не  собираемся  принижать  его  роли.  Мы
принимаем  от  него  больных  в  том  случае,  когда  он  прекращает  лечение,
и  стараемся  как  можно  скорее  вернуть  пациента  обратно.  Нам  невыгодно
держать  пациента  дольше,  чем  это  необходимо.  И  мы  готовы  делиться
нашими знаниями с семейным врачом, но, пока пациент лежит в больнице,
мы  целиком  за  него  отвечаем.  Для  посторонних  врачей  больница
«закрыта»,  что,  однако,  не  исключает  нашего  сотрудничества  с  теми
врачами, которые этого захотят.
Интересно,  как  принимают  пациента.  Его  осматривает  главный  врач
и  затем  передает  трем-четырем  или  даже  большему  числу  врачей.  Это
делается всегда, потому что опыт показывает, что дело в основном в общем
состоянии  пациента,  а  не  в  болезни.  Каждый  врач  полностью  обследует
пациента  и  посылает  свое  заключение  главному  врачу,  не  имея
возможности  предварительно  проконсультироваться  с  коллегами.  Таким
образом,  главврач  получает  по  меньшей  мере  три,  а  иной  раз  шесть  или

семь  основательных  и  совершенно  независимых  друг  от  друга  диагнозов.
Все  вместе  они  составляют  историю  болезни  без  всяких  пробелов.  Эти
меры  предосторожности  введены  для  того,  чтобы  хотя  бы  в  пределах
наших  современных  знаний  обеспечить  по  возможности  правильный
диагноз.
В  настоящее  время  у  нас  в  больнице  приблизительно  шестьсот  коек.
Каждый  пациент  оплачивает  по  твердо  установленному  тарифу  палату,
питание,  медицинские  услуги,  включая  уход.  Особых  расходов
не предусмотрено, как и специальных сиделок. Если больной требует более
тщательного  ухода,  чем  можно  получить  от  имеющихся  в  данном
отделении  сиделок,  то  без  всяких  доплат  выделяется  дополнительная
сиделка.  Но  это  случается  редко,  потому  что  пациенты  сгруппированы
сообразно  с  необходимым  для  них  уходом.  Одна  сиделка  может
выхаживать  двух,  а  может  и  пять  пациентов  в  зависимости  от  тяжести  их
заболеваний, но не больше семи. Благодаря нашему оборудованию сиделка
может без посторонней помощи ухаживать за семью «легкими» больными.
В обыкновенной больнице сиделки вынуждены делать множество лишних
движений.  Они  тратят  больше  времени  на  беготню,  чем  на  уход
за  больными.  В  этой  больнице,  как  и  на  нашем  заводе,  пространство
организовано так, что лишних движений делать не приходится.
Плата  за  палату,  уход  и  медицинские  услуги  составляет  4,5  доллара
в день. Цена будет снижена при расширении больницы. Большая операция
стоит  125  долларов,  небольшие  оплачиваются  по  твердому  тарифу.  Цены
экспериментальные  и  со  временем  могут  измениться.  Больница  точно  так
же,  как  и  завод,  имеет  свою  систему  менеджмента  и  план,  рассчитанный
на самоокупаемость.
Этот  опыт  нам,  скорее  всего,  удался.  Главная  удача  –  в  организации
и  расчете.  Та  же  самая  организация,  которая  позволяет  заводу  добиться
максимальной  эффективности,  позволит  сделать  то  же  самое  и  больнице
и  одновременно  снизит  цены  настолько,  чтобы  сделать  ее  доступной  для
всех. Единственная разница между планированием на заводе и в больнице
заключается  в  том,  что  больница,  на  мой  взгляд,  не  должна  приносить
прибыль,  хотя  и  обязана  окупать  себя.  На  сегодняшний  день  в  эту
больницу вложено около девяти миллионов долларов.
Если
бы
нам
только
удалось
упразднить
традиционную
благотворительность,  то  деньги,  которые  вложены  в  благотворительные
учреждения,  могли  бы  влиться  в  промышленность  и  способствовать
производству  большего  числа  дешевых  товаров.  Это  не  только  позволило
бы облегчить налоговое бремя, но и подняло бы общее благосостояние.

Если  мы  хотим  избавить  мир  от  потребности  в  благотворительности,
мы  должны  иметь  в  виду  не  только  экономические  обстоятельства,
но  и  недостаточное  знание  этих  обстоятельств,  порождающее  страх.
Прогоните страх, и воцарится уверенность. Благотворительности нет места
там, где есть уверенность в своих силах.
Страх  порождает  привычка  к  неудачам.  Она  глубоко  укоренилась
в  людях.  Люди  хотели  бы  постичь  все  от  «А»  до  «Я».  С  «А»  они
справляются,  «Б»  вызывает  у  них  затруднение,  а  на  «В»  они  встречаются
с  непреодолимым  препятствием.  Они  кричат  «пропало»  и  бросают  все
дело. Они даже не представили себе шанса претерпеть настоящую неудачу,
они  не  в  состоянии  отличить  добро  от  зла.  Они  позволили  естественным
препятствиям, возникающим на пути всякого стремления, победить себя.
Гораздо  больше  людей  сдавшихся,  чем  побежденных.  Не  то  чтобы  им
не хватало знаний, денег, ума или желания. Грубая, простая, примитивная
настойчивость  –  вот  некоронованная  королева  воли.  Люди  чудовищно
заблуждаются:  чужой  успех  считают  легким.  Роковое  заблуждение!
На  самом  деле  неудачи  всегда  часты,  а  успехи  достигаются  с  трудом.
Неудачи  происходят  от  лени  и  беспечности,  за  удачу  же  приходится
платить  всем,  что  у  тебя  есть,  и  всем,  что  ты  сам  из  себя  представляешь.
Потому-то  удачи  так  жалки  и  презренны,  если  они  не  совпадают  с  общей
пользой и прогрессом.
Что  бы  ни  случилось,  человек  остается  человеком.  Он  переживает
смену обстоятельств, как переживает температурные колебания, и остается
собой.  Если  ему  удастся  возродить  свой  дух,  ему  откроются  новые
источники сокровищ его бытия. Вне его самого нет защиты, вне его самого
нет богатства. Уничтожение страха дает уверенность и изобилие.
Пусть  каждый  американец  бросит  вызов  изнеженности  как  наркотику.
Встаньте и вооружитесь, оставьте милостыню слабым!

жүктеу/скачать 2,15 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: