ИсторИя русской лИтературы XVIII века 1700–1750 е годы
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века.
Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века.
| Михайлов А. В
. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи // Михайлов А. В. Языки культуры. М., 1997. С. 117. ших стран Малерб», Сумароков — «Северный Расин», Державин — «наш Гораций» и т. д. Это не значило, что Ломоносов неотличим от Пиндара или, тем более, является простым его подражателем. Дело заключалось в другом: рефлективный традиционализм предполагал персонификацию идеи художественного совершенства в конкретной исторической личности, особо значимой для судеб или европейской литературы в целом, или (что бывало чаще) какого-нибудь влиятель- ного жанра. И сопоставление с таким человеком обозначало, что сравниваемый автор также приблизился к высшему эстетическому уровню, достигнул в литературном деле бесспорных высот, а соз- данные им тексты авторитетны в высшей степени. Подобные эстетические представления, конечно, свойственны не одному петровскому времени. Они обнаруживаются на протяжении всей культуры «готового слова», охватывающей более двух тысяч лет (от классической Греции до рубежа XVIII – XIX вв.). В России эти воззрения отчетливо проявляются и позже, на что, кстати, ука- зывают приведенные выше примеры, относящиеся к середине и даже концу XVIII столетия. Но для нас важно сейчас то, что они присут- XVIII столетия. Но для нас важно сейчас то, что они присут- столетия. Но для нас важно сейчас то, что они присут- ствовали и в литературной культуре первой трети XVIII в. Не осо- XVIII в. Не осо- в. Не осо- знавая их, нельзя говорить о писателях петровского времени. III. Описанный А. М. Панченко переворот в писательском само- сознании, обусловивший кардинальное изменение типа писателя, в самом общем виде можно определить как отход от религиозных представлений о смысле литературного труда: писатель перестает воспринимать словесное дело как способ душевного спасения и ста- новится частным человеком. Результат данного переворота в полном масштабе ощутился в литературной жизни уже в послепетровское время; литератор нового типа, в чьем облике полностью реализуют- ся намеченные петровскими реформами черты, появляется только на рубеже 1720–1730-х гг.: это А. Д. Кантемир и В. К. Тредиаковский. В их творчестве немало особенностей именно переходной эпохи, но своей авторской модальностью со старым писательским типом, как он определился к рубежу XVII–XVIII вв. 8 , они если и связаны, то лишь в крайне незначительной степени. Непосредственно же в пе- тровское время писатели, наряду с новыми чертами, обусловленны- ми секуляризацией отношения к писательскому труду, сохранили и немало качеств вполне традиционных. Здесь вновь видим — и, воз- 8 Он подробно описан А. М. Панченко в упоминавшейся уже монографии «Русская стихотворная культура XVII века». 134 135 можно, с особой наглядностью — те бессистемность и смешение старого и нового, которые, как многократно повторялось, являются отличительными признаками литературной культуры этой эпохи. Такая замедленность перехода к новому типу писателя объясняет- ся несколькими обстоятельствами. Во-первых, требовались изменения глобального характера, которые не могли произойти сколько-нибудь быстро, тем более когда речь идет о литературе. Анализ торжествен- ного красноречия петровского времени с предельной наглядностью обнажил это глубинное сопротивление словесного материала устрем- лениям петровских реформ. Вновь повторю — здесь мы имеем дело не с осознанным и преднамеренным несогласием авторов, а с чем-то гораздо более важным — с противодействием самого литературного слова, которое, проявляясь в виде коннотативных лексических значе- ний, стилистических традиций, семантического ореола жанра, топики и т. п., в полной мере не подчинялось требованиям происходивших в культуре преобразований. Это слово, казалось бы, служило новой идеологии, но в действительности существенно ограничивало ее и в какой-то степени даже меняло. Овеществленная в литературном язы- ке национальная память, значительно подкрепляемая основными прин- ципами культуры «готового слова», невольно и неизбежно усиливала в культуре традиционные начала, что, естественно, делало утвержде- ние нового писательского типа весьма неспешным. Вторая причина длительности данного процесса располагается в несколько иной плоскости. Эмансипировавшись от доминирования религиозных интенций, писатель начинает воспринимать литератур- ный труд как частное, личное дело, причем, по мнению А. М. Пан- ченко, довольно быстро определяются две разные возможности кон- кретной реализации этого дела: писать, служа государству, становясь своего рода литературным чиновником, — или писать для развлече- ния, на досуге, в свободное время. Оба модуса писательской модаль- ности тесно связаны между собой и на практике трудно разделимы, примером чему может служить поэтическое творчество А. Д. Кан- темира. С одной стороны, его литературные занятия им мыслились и декларировались в стихотворных текстах как своего рода отдо- хновение от государственных дел, с другой же — нетрудно заметить их наполненность (имею в виду его первые сатиры) теми идеологе- мами и политическими установками, что определяли его обществен- ное поведение на рубеже 1720–1730-х гг., когда Кантемир активно вмешался в политическую жизнь империи. Может быть, только в двуединстве данных модусов новый писательский тип и мог осуще- ствить себя в литературной культуре. Во всяком случае, возможность функционирования писателя как чиновника — вне параллели с пи- сателем, пишущим на досуге для развлечения, — представляется весьма проблематичным: в этом случае из его сочинений начнет вы- ветриваться литературность, т. е. совокупность определенных, хотя и ускользающих от аналитического внимания качеств, которые и позволяют квалифицировать данный продукт письменной речевой деятельности как относящийся к сфере искусства. В известной мере это и произошло в первой четверти XVIII столетия. Преимуществен- XVIII столетия. Преимуществен- столетия. Преимуществен- ное внимание к утилитарной стороне любой, в том числе и литера- турной, деятельности и подчас напряженный поиск пользы, в соеди- нении с личными вкусами императора привели к выдвижению на первый план писателя-чиновника (чиновника не обязательно по фор- ме, но неизменно по духу). Однако полное погружение в государ- ственные интересы невольно ставило создаваемые тексты на грани- цу литературы. И это приветствовалось — пусть и бессознательно. Наверное, самой представительной для петровского времени писа- тельской фигурой оказался В. Н. Татищев. Тот факт, что хронологи- чески он далеко выходит за ее пределы, ничего не меняет: в нем с особой полнотой выразились наиболее характерные для петровских реформ особенности пишущего человека, причем элементов старого типа писателя, обнаруживаемых, скажем, у Феофана Прокоповича, в облике Татищева не найти. Это писатель, который прямо порожден происходившими в первой четверти столетия изменениями. Но при всех своих несомненных литературных достоинствах Татищев с ли- тературой связан несколько касательно. Безусловно, в понимании XVIII в. он писатель (недаром его имя Н. И. Новиков включил в «Опыт исторического словаря о российских писателях», а Н. М. Ка- рамзин — в «Пантеон российских авторов»), но только в том смыс- ле, в каком писателем оказывается всякий, берущийся за перо. Лишь в конце 1720-х гг. второй вариант светского автора — автор развлекающий или же творящий в собственное удовольствие — стал играть в литературной культуре по-настоящему значимую роль 9 . При 9 Конечно, в литературе петровского времени можно обнаружить немалое количество развлекательных текстов. Однако в своем большинстве они относятся к массово- традиционалистской составляющей литературной культуры (повести, любовная поэзия), в которой момент авторства был существенно ослаблен и внутри которой вообще труд- но говорить об изменении писательского типа. Литераторы, условно говоря, элитарной ориентации также создавали тексты «для себя», не связанные с выполнением государ- ственного заказа (например, некоторые стихотворения Феофана Прокоповича), но, во- первых, удельный весь этих текстов был невелик, а во-вторых, и они нередко оказывались связанными с общественным статусом и судьбой автора (как знаменитое Феофаново стихотворение «Плачет пастушок в долгом ненастьи»). 136 137 этом он сложно корреспондировал — нередко, а возможно и как правило, в пределах одной литературной биографии — с литератором- чиновником, что видим в творческом облике и А. Д. Кантемира, и особенно В. К. Тредиаковского. С некоторой натяжкой можно назвать в этом ряду и М. В. Ломоносова. Даже у А. П. Сумарокова — лите- ратора уже иной исторической формации — обнаруживается инте- ресующее нас соединение. Данный факт и ознаменовал окончание перехода к новому типу писателя, его полное и безоговорочное утверждение. Однако произошло это уже в другой период истории русской литературы XVIII в. — в 1730–1760-е гг. В Петровскую же эпоху новый тип писателя (как и все в литературной культуре) про- ходил стадию своего становления — весьма неустойчивого и проти- воречивого. IV. Взглянув на ведущих литераторов Петровской эпохи в ракур- се рассматриваемой нами проблемы, можно обнаружить определен- ную эволюцию писательского типа; при всей вихреобразности куль- турных движений того времени ощутим их вектор: происходит мед- ленное, но поступательное движение от старого к новому. В свете этого последовательного процесса писателей начала XVIII в. можно условно разделить на три типологические группы, находящиеся между собой в отношениях исторической сменяемости. Первая группа представлена Димитрием Ростовским и Стефаном Яворским. Это уже привычный для великороссов тип украинского интеллектуала на московской службе. Именно такие люди и были главной движущей силой европеизации на первом ее этапе — при Алексее Михайловиче, Федоре Алексеевиче и царевне Софье. Петр обратился к ним в известной мере вынужденно — никаких других более подходящих интеллектуалов у него под рукой просто не было. Димитрий и Стефан были действительно людьми высокообразован- ными, да к тому же литературно высокоодаренными. Но и по своим интересам, и по складу души, и по характеру они мало подходили в качестве исполнителей предначертаний царя. Цели, которые он перед собой ставил, были им не близки. При этом, будучи монахами — не столько внешне, сколько внутренне, — они прежде всего направля- ли свой ум к Богу, что, между прочим, делало их в чем-то независи- мыми (несмотря на явно не бойцовский темперамент) от власти светской. Результатом были конфликты с Петром — Димитрий до них не дожил, зато Стефан испытал на себе государево недовольство сполна. Данных авторов, если не побояться анахронизма, следует назвать «попутчиками» петровских реформ. В какой-то момент их разрыв с царем оказался неизбежным; обе стороны остались недо- вольны друг другом. Определенный аналог Димитрию Ростовскому и Стефану Явор- скому в массово-традиционалистской культуре представляет И. Т. По- сошков. При горячем рвении, направленном на умножение царских сокровищ и обогащение всего народа, он также оставался челове- ком ушедшей эпохи. Многое в петровских начинаниях Посошков горячо поддерживал, но его временем был, скорее, предшествующий период. Самым заметным выразителем второй группы был, несомненно, Феофан Прокопович — наиболее яркий (и в смысле репрезентатив- ности, и в отношении таланта) писатель Петровской эпохи. Насколь- ко мы можем судить о его истинных взглядах, он очень и очень многое в преобразованиях начала XVIII в. горячо поддерживал; реализации же некоторых из них Феофан способствовал непосред- ственно и весьма активно. Направленность и самый дух происходив- ших по воле Петра преобразований в целом его вполне устраивали и находили в нем чрезвычайно способного сторонника, недаром Феофан со второй половины 1710-х гг. становится главным испол- нителем идеологических поручений царя. Новые черты проступают и в писательском его облике. Но до конца от традиций интеллекту- ального барокко второй половины XVII столетия Феофан не ото- XVII столетия Феофан не ото- столетия Феофан не ото- рвался. Социальным статусом (ученый монах), характером образо- ванности и кругом умственных интересов, теми литературными жанрами, к которым он тяготел, — всем этим Феофан Прокопович во многом напоминал старших современников, в частности главно- го своего оппонента Стефана Яворского. Новое содержание, отве- чающее сути реформ и собственному мировоззрению, он вкладывал (наверное, как никто другой из литераторов того времени) в старые формы; смешение старого с новым присуще ему в предельной сте- пени. Кроме Феофана в этом же ряду следует назвать и Гавриила Бужинского, чье творческое наследие, прежде всего проповеди, пред- ставляют несомненный интерес. Среди авторов, составляющих третью типологическую группу писателей первой трети XVIII в., интереснее всех, наверное, В. Н. Та- XVIII в., интереснее всех, наверное, В. Н. Та- в., интереснее всех, наверное, В. Н. Та- тищев. Все его поведение как пишущего человека определяет отказ от религиозного понимания писательского предназначения и под- чинение себя государственным интересам. В этом отношении Тати- щев как литератор оказывается подлинным продуктом петровских реформ, в частности, и в том, что художественное начало в его твор- 138 139 честве, как уже говорилось, почти отсутствует 10 . Так же как и Феофан, Татищев не одинок, среди близких ему по духу писателей следует назвать, например, В. Е. Адодурова. Сравнив выделенные нами группы писателей, нетрудно заметить явную и однонаправленную эволюцию писательского типа в преде- лах петровского времени: каждая следующая из них оказывается все более соответствующей целям, которые ставил перед собой в куль- турной политике Петр. Пожалуй, никакой другой регистр литератур- ной культуры не демонстрирует с такой полнотой и последователь- ностью как механизмы воздействия замыслов и начинаний царя на литературную жизнь, так и то, как протекали процессы их «пере- варивания» и в какой степени они усваивались. Впрочем, не следует преувеличивать четкость и предопределен- ность происходивших перемен. Жизнь культуры принципиально далека от отчетливых логических формул и никак не укладывается в схемы. Так происходит и с эволюцией типа писателя: казалось бы, в нем нарастает секуляризированность, движение идет в сторону вытеснения религиозных интенций и окончательного формирования светского автора. Однако на самом излете Петровской эпохи, в пер- вой половине 1730-х гг., появляется Петр Буслаев, замечательная поэма которого «Умозрителство душевное…» (1734) гораздо ближе интенсивностью запечатленных в ней религиозных переживаний Симеону Полоцкому, Сильвестру Медведеву или «Пентатеугуму» Андрея Белобоцкого, нежели полуделовым сочинениям Татищева. Подобные зигзаги в истории литературы достаточно обычны. жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|