Книга молодого научного журналиста Аси Казанцевой об «основных биологических ловушках, которые мешают нам жить счастливо и вести себя хорошо»

одновременно — к моногамии у женщин. Изменяют все. Но из-за 
того, что потенциальные риски для женщины гораздо выше, чем для 
мужчины, она более придирчиво выбирает себе партнеров — а 
общество гораздо больше заинтересовано в том, чтобы этот выбор 
максимально ограничить и взять под контроль. 
Здесь не обязательно даже приводить примеры из жизни людей. 
Английский антрополог Робин Данбар пересказывает в своей 
научно-популярной 
книге 
«Лабиринт 
случайных 
связей» 
трогательную историю из жизни гамадрилов, описанную зоологом 
Гансом Куммером. Гамадрилы формируют гаремы: на одного самца 
приходится до пяти самок, он строго следит за ними и наказывает, 
если они отходят от него слишком далеко. Самка, за которой 
наблюдал Куммер, в течение 20 мин отходила от своей семьи 
мелкими шажками и в конце концов зашла за камень, где ее 
поджидал молодой самец из соседней семьи. Они начали заниматься 
грумингом — ласкать друг друга, перебирая шерсть и отыскивая 
паразитов, — но при этом самка старалась все время стоять за камнем 
так, чтобы ее голова была видна самцу-хозяину, кормившемуся 
неподалеку, и он не заподозрил ничего дурного. 
Зачем рожать детей от любовника? 
Способность самки к размножению — это ценный и ограниченный 
ресурс, который нужно выгодно инвестировать, чтобы получить 
максимально возможные дивиденды, то есть эффективное 
распространение своих генов в дальнейшем ряду поколений. 
Понятно, что ни самка павлина, ни посетительница сайта знакомств 

обычно не думают в таких терминах, но какая разница? Они обе — 
дочери и праправнучки именно тех женщин, которые распоряжались 
своими яйцеклетками грамотно и поэтому передали свои гены в 
будущее. 
Быть самкой павлина в каком-то смысле проще. Если от самца никто 
и не ждет никакой заботы о потомстве, то единственная важная 
задача — выбрать красавчика. Вычурные украшения, будь то 
длинные перья райских птиц, или гребни петухов, или хвосты 
павлинов, свойственны в первую очередь тем видам, самцы которых 
не стремятся поразить своих самок заботой и вниманием и не 
собираются потом принимать участия в выращивании детей. Смысл 
таких украшений разные эволюционные биологи объясняют 
по-разному, но все сводится к двум взаимодополняющим 
утверждениям — «гипотезе хороших генов» и «гипотезе обаятельных 
сыновей». 
Красивый хвост — пожалуй, единственное достоинство павлина как 
отца. 
Гипотеза хороших генов говорит о том, что поддерживать украшения 
в привлекательном виде способны только самые сильные и здоровые 
самцы. При заражении паразитами гребень утратит яркость, при 
столкновении с хищником длинный хвост придется оставить у него в 
пасти, при недостатке охотничьих навыков придется все время искать 
пищу и не будет времени на уход за оперением. Быть красавчиком 
трудно, позволить себе такую роскошь могут только самые лучшие, и 
именно от них стоит рожать здоровых сыновей и дочерей. 

Гипотеза обаятельных сыновей подразумевает, что хвост когда-то 
мог понравиться самкам по чистой случайности, но после этого от 
диктата моды стало уже совершенно некуда деться. Если все 
женщины предпочитают красавчиков, то каждой отдельной женщине 
очень выгодно рожать сыновей именно от красавчика, потому что в 
этом случае у нее будет много внуков, а вот если она родит сыновей 
от короткохвостого павлина, то они никому не понравятся и весь 
проект по их выращиванию лишится смысла с точки зрения 
эволюции. Соответственно, если есть хоть какие-то гены, которые 
повышают вероятность того, что самка выберет красавца, то в такой 
ситуации они получат преимущество, и в каждом поколении будет 
рождаться все больше самок, склонных обращать внимание на 
внешность. 
Все эти муки выбора прекрасно и подробно изложены в 
научно-популярной книге «Секс и эволюция человеческой природы» 
английского биолога Мэтта Ридли. Он также отмечает, что в 
ситуации выбора самого красивого самца имеет смысл полагаться не 
столько на собственное мнение о его привлекательности, сколько на 
предпочтения 
общественности. 
Из 
этого 
есть 
смешное 
экспериментальное следствие: если на участок токующего тетерева 
поместить чучело тетерки, то оно будет привлекать к нему и других 
самок. 
Картина усложняется, если от самца нужна не только сперма, но и 
забота. В этом случае естественно выбирать тех, кто прекрасно умеет 
добывать еду и склонен отдавать ее самке и детенышам; желательно, 

чтобы при этом они по-прежнему оставались и здоровыми, и 
красивыми. Но при этом понятно, что пять самых лучших самцов 
могут оплодотворить пару сотен заинтересованных самок, но никак 
не могут на всех жениться и выкормить всех детенышей. И поэтому 
там, где присутствует мужская забота о потомстве, выбирают 
партнера уже не только самки, но и самцы. Например, у многих 
моногамных птиц самые привлекательные самцы формируют пары с 
теми самками, которые раньше всех готовы к размножению, а значит, 
успеют вырастить больше потомства. 
В этом контексте женские измены кажутся более понятными. Пускай 
не удалось выйти замуж за самого лучшего самца и пришлось 
соглашаться на заурядного, но можно по крайней мере зачать от 
лидера некоторых из своих детей, чтобы в следующем поколении они 
стали самыми лучшими. И действительно, исследования показывают, 
что если самки и изменяют, то любовника они выбирают более 
придирчиво, чем мужа. Например, в трехлетнем исследовании 
обыкновенных лазоревок (разновидность синиц) в тех случаях, когда 
ученым удавалось идентифицировать любовника, он всегда был 
старше и крупнее мужа и лучше пел песни 7. Во многих 
случаях установить отцовство не удалось, потому что самки улетали 
в поисках партнера далеко за пределы исследовательского участка, но 
генетический анализ птенцов в таких случаях показывал, что эти 
внебрачные спаривания по сравнению с законными существенно 
повышали гетерозиготность потомства, то есть вели к большему 
генетическому разнообразию. Это выгодно не только для популяции 

в целом, но, как правило, и для конкретного птенца: если он 
унаследовал от папы и мамы существенно различающиеся наборы 
генов, то резко снижается вероятность того, что он получит 
какую-нибудь вредную мутацию в двух экземплярах. 
Тем не менее экспериментальные исследования не всегда однозначно 
подтверждают, что измены полезны. Выше уже упоминались певчие 
воробьи с их 28 % чужих детей. На самом деле эти птицы по-русски 
называются «певчие зонотрихии», а использованное мной имя 
«певчий воробей» — это просто калька с английского. Но, я уверена, 
если бы они водились в России, им бы придумали название попроще. 
Так вот, этих зонотрихий и их супружескую неверность вот уже 20 
лет изучает большая команда исследователей во главе с Джейн Рейд 
из Абердинского университета в Шотландии. По их исследованиям 
получается, что никакого заметного выигрыша в выживании у детей 
от посторонних партнеров нет. Продолжительность жизни 
внебрачных дочерей в среднем даже меньше, чем у 
законнорожденных; сыновья живут примерно столько же. Но зато 
действительно выяснилось, что дети, рожденные от посторонних 
женатых мужчин — особенно их сыновья! — в своей жизни 
обзаведутся потомством с большей вероятностью, чем дети из 
обычных семей 8. Несмотря на долгие и масштабные 
исследования, до сих пор невозможно сделать вывод, что 
супружеские измены безусловно полезны певчим воробьям. Но по 
крайней мере от них нет однозначного и отчетливого вреда для 
выживания и размножения потомства. А в подобных ситуациях в 

эволюции не всегда стоит пытаться искать смысл: возможно, самки 
певчих воробьев могут как изменять партнерам, так и соблюдать 
верность. Если ни та ни другая стратегия принципиально не изменяет 
их репродуктивный успех и сильного давления естественного отбора 
тут нет, то каждая самка просто может действовать так, как ей 
больше нравится. 
Но птицы, понятное дело, подходят к изменам бездумно, а как 
обстоят дела у людей? Антрополог Бруки Скелза из 
Калифорнийского университета в 2011 году опубликовала статью
9
о внебрачных связях у замужних женщин из племени химба в 
Намибии (на юго-западе Африки). Генетический анализ не 
проводился, но супружеская неверность среди химба не является 
запретной темой, и в исследование были включены 110 женщин, 
точно уверенных, что они зачали детей от любовника или, наоборот, 
от мужа. В целом результаты опроса показали, что от любовников 
рождается 17 % детей. Из 36 женщин, уверенных в том, что их дети 
были зачаты во время секса с внебрачным партнером, 20 родили от 
любовников по одному ребенку, 9 — по два и остальные — по трое 
детей и больше. Автор отмечает, что браки у химба бывают двух 
типов — по расчету и по любви, — и ни одна женщина, описывавшая 
свой брак как заключенный по любви (даже если он потом 
закончился разводом), ни о каких изменах не упоминала. В то же 
время в случае навязанного родителями брака по расчету измена 
считается нормальной и, как с уверенностью отмечает автор, 
повышает репродуктивный успех женщины в племени химба — 

страхует ее от возможного бесплодия супруга, дает возможность 
пользоваться дополнительной поддержкой любовника и позволяет 
выбирать партнера, в каких-то отношениях более удачного, чем 
законный супруг. Сами мужья в племени химба, в общем, смотрят 
сквозь пальцы на такое положение вещей: во-первых, они подолгу 
отсутствуют дома из-за выпаса скота (или из-за работы в городе) и им 
выгоднее самим искать себе любовниц, чем беспокоиться о 
нравственности жен, а во-вторых, дети в племени химба с раннего 
возраста вовлечены в полезную трудовую деятельность, так что чем 
их больше, тем лучше живет семья. Тем не менее автор подчеркивает, 
что вовсе не считает, что супружеские измены выгодны для женщин 
во всех случаях — просто вот именно в племени химба со всеми его 
экономическими и культурными особенностями они оказываются 
скорее полезны, чем вредны. 
Сходство очевидно. 
Забавный косвенный аргумент в пользу представления о том, что 
люди в целом моногамны, но все-таки иногда изменяют, — 
исследование Мартина Дели и Марго Уилсон, эволюционных 
психологов, специализирующихся на проблеме убийства, и в 
частности гибели детей от рук родных и приемных родителей. В 1982 
году они проанализировали серию видеороликов, в которых молодые 
родители и их родственники обсуждали, на кого похожи 
новорожденные дети. Выяснилось, что при рождении ребенка все 
дружно принимаются уверять счастливого отца, что младенец 
страшно на него похож 10. Родственники со стороны 

матери говорят о сходстве ребенка с папой в два раза чаще, чем о его 
сходстве с мамой; она сама уверяет мужа, что малыш — его копия, в 
четыре раза чаще, чем говорит, что ребенок похож на нее. Авторы 
отмечают, что вообще-то все новорожденные младенцы выглядят 
примерно одинаково и ни на кого не похожи; большинство ярких 
черт внешности, таких как специфическая форма носа или 
индивидуальный оттенок волос, проявляются только через несколько 
лет, когда ребенок подрастает. Тем не менее в бессознательном 
стремлении матери и ее родственников подчеркивать сходство 
ребенка с отцом кроется глубокий эволюционный смысл. Чтобы 
предотвратить агрессию по отношению к ребенку со стороны 
мужчины и вовлечь его в заботу о потомстве, крайне важно 
сформировать твердое убеждение, что это родной ребенок. Особенно 
в том случае, если это неправда. 
ДНК плохого парня 
В эволюции все довольно просто и цинично. Если какие-то гены 
увеличивают вероятность оставить много потомства, то они будут с 
каждым поколением распространяться в популяции все шире и шире. 
Если гены, наоборот, снижают вероятность успешного размножения, 
то со временем они будут встречаться все реже и реже. Этот принцип 
касается не только банальной анатомии и физиологии, но и 
поведения. Любые решения мы принимаем мозгом, он состоит из 
клеток, клетки — из молекул, состав молекул определяется генами. 
Если какие-то гены повышают вероятность принятия решения, 
полезного для выживания потомства, то у их носителя будет больше 

детей, которые унаследуют те же самые ценные гены, тоже будут 
вести себя правильно, и так далее. 
Хорошая новость в том, что в случае с размножением не существует 
единственного верного ответа. Если у мужчины есть гены, 
увеличивающие его стремление к случайным связям, то это, конечно, 
хорошо — возможно, некоторые из соблазненных женщин родят от 
него детей. Но если у мужчины вместо этого есть гены, повышающие 
вероятность развития стойкой привязанности к его единственной 
женщине, а также склонность заботиться о рожденных детях, то это 
может оказаться еще лучше, потому что в такой ситуации появление 
детей и их дальнейшее выживание гораздо проще контролировать. 
Если сердцееду очень повезет с красотой, богатством, обаянием и 
самостоятельными любовницами, возможно, он заведет десять детей. 
Но, если ему повезет чуть меньше, он может не оставить ни одного. А 
вот заботливый семьянин, приложив минимальные усилия, найдет 
себе женщину, согласную родить ему четверых, и при этом все 
четверо доживут до взрослого возраста и будут успешны и 
благополучны, потому что о них хорошо заботились двое родителей. 
Все животные так или иначе балансируют между этими стратегиями. 
Самый удобный объект для поиска молекулярных механизмов, 
повышающих или снижающих склонность самцов к моногамии, — 
это опять полевки. Я уже упоминала, что самки степных полевок 
склонны привязываться к партнеру, хотя иногда все-таки ему 
изменяют. Так вот, у этого вида наблюдается полное равенство: 
самцы тоже проводят много времени со своими женами и детьми и 

заботятся о них. А вот у большинства генетически близких видов, 
например у луговых или горных полевок, ничего подобного не 
происходит: самцы и самки встречаются только для секса. К 
потомству самец не проявляет никакого интереса, да и самки в общем 
уделяют своим детям меньше внимания, чем в благополучных 
полных семьях степных полевок. 
В лаборатории любовь у полевок изучают так: молодого 
самца-девственника на 24 часа помещают в клетку вдвоем с такой же 
юной и неопытной самкой. Как правило, шести часов после 
знакомства хватает, чтобы грызуны понравились друг другу, и 
остаток суток они проводят, занимаясь сексом (не непрерывно, зато 
часто). Чтобы затем проверить, привязался ли самец к партнерше, его 
помещают в клетку, соединенную с двумя другими: в одной живет 
его первая возлюбленная, в другой — незнакомая самка. 
Перемещения самца снимают на видеокамеру и рассчитывают, 
сколько времени он проводил в каждом помещении. Выясняется, что 
у экспериментаторов есть множество способов повлиять на 
эмоциональные предпочтения самца. 
Важнейшую роль в формировании привязанности у самцов степной 
полевки играет выброс дофамина в прилежащем ядре. Существуют 
препараты, которые блокируют рецепторы к дофамину, например 
знаменитый галоперидол, который много лет использовался в 
психиатрических клиниках, чтобы успокаивать буйных пациентов. 
Так вот, если перед свиданием сделать самцу степной полевки 
инъекцию галоперидола, то спариваться-то с самкой он будет, но 

никакой привязанности у него не возникнет 11. Нет 
дофамина — нет любви, извините. А вот если, наоборот, перед 
знакомством с самкой ввести животному апоморфин, который 
повышает активность дофаминовых рецепторов, то привязанность 
возникнет даже в том случае, если за шесть часов контакта никакого 
секса не было. 
Такие эксперименты Брендон Арагона и Томас Куртис, сотрудники 
Университета Флориды, провели еще в 2003 году. В более поздних их 
работах 12выяснилось, что на самом деле картина еще 
сложнее. В формирование привязанности вовлечены как минимум 
два типа дофаминовых рецепторов, D1 и D2, причем стимуляция D2 
вызывает привязанность к партнерше, а D1 отвечают за обратную 
сторону медали — отсутствие интереса (или даже агрессию) к 
посторонним самкам. После первого же свидания самца моногамной 
полевки с его будущей женой у него развивается симпатия к ней (то 
есть активация рецепторов D2), а в течение первых недель 
совместной жизни в мозге самца постепенно усиливается активность 
рецепторов D1, и он теряет всякий интерес к другим потенциальным 
партнершам. Полигамные полевки к таким тонким чувствам не 
способны, потому что у них изначально по-другому распределены 
рецепторы к дофамину в мозге. 
Пока исследователи из Флориды продолжают возиться с дофамином 
— 
делать срезы мозга, подбирать фармакологические препараты и 
знакомить моногамных и полигамных самцов с новыми самками, — 
Ларри Янг из Университета Эмори зашел с другой стороны и уже 

научился превращать полигамных луговых полевок в преданных 
мужей с помощью генной терапии 13. Одна инъекция в мозг 
— 
и животное обретает способность привязываться к своей первой 
партнерше. 
Дело в том, что моногамные и полигамные полевки отличаются еще и 
распределением в мозге рецепторов к вазопрессину. Ген этого 
рецептора у всех видов полевок почти одинаковый, но небольшие 
отличия в его регуляторном участке ведут к тому, что некоторые 
зоны 
мозга 
моногамных 
полевок 
оказываются 
высокочувствительными к вазопрессину. Выброс этого вещества во 
время спаривания помогает самцу степной полевки запомнить свою 
самку. Экспериментально установлено, что введение вазопрессина 
самцу степной полевки укрепляет его привязанность к партнерше, а 
вот если рецепторы к вазопрессину заблокировать, то никакой любви 
после спаривания не будет. А вот самцам полигамных видов, луговой 
или горной полевки [5], вазопрессин вводить бесполезно: у 
них просто нет нужного количества рецепторов к нему, чтобы мозг 
мог отреагировать формированием привязанности. 
Но выход есть. Самцам луговой полевки можно напрямую ввести в 
мозг вирусный вектор — конструкцию, которая содержит ген 
вазопрессинового рецептора V1aR и вспомогательные элементы, 
позволяющие гену встроиться в клетки и запустить там синтез новых 
рецепторов. Получается, что мозг полигамного вида переделывают 
вручную таким образом, чтобы он стал максимально похож на мозг 
моногамной полевки. И оказывается, что это работает. Животные 

после терапии чувствуют себя хорошо, знакомятся с самками, а после 
спаривания начинают проводить много времени рядом со своей 
подругой, а не с посторонними — поведение, в норме не характерное 
для полигамных видов. 
Моногамность можно поддерживать не только введением 
вазопрессина. Есть и более радикальные методы. 
С человеком таких экспериментов пока не проводили, но это могло 
бы сработать: у нас, как и у полевок, ген V1aR существует в разных 
вариантах. В 2006 году исследователи из Каролинского института 
(
того самого, который выбирает нобелевских лауреатов по 
физиологии и медицине) исследовали ген вазопрессинового 
рецептора у 919 мужчин и их партнерш 14. Параллельно все 
участники 
исследования 
проходили 
опрос 
о 
степени 
удовлетворенности семейной жизнью. Выяснилось, что женщины 
могут обладать каким угодно типом вазопрессиновых рецепторов — 
на их семейное счастье это никак не влияет. А вот в случае мужчин 
все не так. Ученые обнаружили, что по крайней мере один вариант 
гена, обозначенный как RS3 334, четко ассоциирован с трудностями в 
семье. Когда мужчин спрашивали, переживал ли их брак за 
последний год серьезный кризис и опасность развода, то среди людей 
с типичным вазопрессиновым рецептором на этот вопрос отвечали 
«да» только 15 %. Если мужчина унаследовал ген RS3 334 только от 
одного от родителей (то есть у клеток есть возможность строить и 
обычные рецепторы, используя запасную копию гена), то 
принципиальной разницы не было — желание развестись 

испытывали 16 %. А вот среди мужчин, обладающих двумя копиями 
RS3 334, 
угрозу расставания в минувшем году вспомнили 34 %. 
В исследование включили только людей, проживших вместе с 
партнером не менее пяти лет. За эти годы успели все-таки 
пожениться 
83 % 
людей, 
не 
отягощенных 
мутациями 
вазопрессинового рецептора, и только 68 % пар, в которых мужчина 
был носителем двух генов RS3 334. Впрочем, даже им, возможно, 
жениться не стоило: женщины, связавшиеся с обладателями этого 
генотипа, по результатам опроса, были довольны своим браком 
меньше, чем жены остальных. 
Мужчины, чья способность к формированию стойкой привязанности 
снижена из-за мутаций в обеих копиях гена вазопрессинового 
рецептора, составляют меньшинство, но заметное: в этом 
исследовании их было около 5 %. Данных по России нет, но 
маловероятно, что отличия серьезные. Поэтому если вам кажется, что 
ваш муж недостаточно вас любит, то вы вполне можете успокаивать 
себя тем, что он, возможно, мутант и не способен к любви в принципе 
— 
как полигамная полевка. Но если вы не хотите быть жертвой 
чужих генов и обдумываете развод и поиск другого партнера, то 
статистика на вашей стороне: 95 % мужчин все-таки способны к 
любви. 

жүктеу/скачать

Достарыңызбен бөлісу: