эту лавку, и он пригнал туда своих овец.
* * *
«Хочу продать шерсть», — сказал он тогда лавочнику.
А у прилавка толпился народ, и хозяин попросил пастуха подождать до
обеда. Сантьяго согласился, сел на тротуар, достал из заплечной котомки
книжку.
— Вот не думала, что пастухи умеют читать, — раздался вдруг рядом с
ним женский голос.
Он поднял голову и увидел девочку — истую андалусийку по виду:
волосы чёрные, гладкие и длинные, а глаза такие, как у мавров,
покоривших в своё время Испанию.
— Пастухам незачем читать: овцы научат большему, чем любая
книга, — отвечал ей Сантьяго.
Так слово за слово они разговорились и провели в беседе целых два
часа. Она рассказала ему, что приходится лавочнику дочерью и что жизнь у
неё скучная и дни неотличимы один от другого. А Сантьяго ей рассказал о
полях Андалусии, о том, что слышал в больших городах, по которым
пролегал его путь. Он рад был собеседнице — не всё же с овцами
разговаривать.
— А где же ты выучился читать? — спросила она.
— Где все, там и я, — ответил юноша. — В школе.
— Отчего ты, раз знаешь грамоте, пасёшь овец?
Сантьяго, чтобы не отвечать на этот вопрос, чем-то отговорился:
уверен был, что она всё равно его не поймёт. Он всё рассказывал ей о своих
странствиях, и мавританские её глазки от удивления то широко
раскрывались, то щурились. Время текло незаметно, и Сантьяго хотелось,
чтобы день этот не кончался никогда, чтобы лавочника одолевали
покупатели и чтобы ждать стрижки пришлось бы дня три. Никогда прежде
не случалось ему испытывать такого, как в эти минуты, — ему захотелось
остаться здесь навсегда. С этой черноволосой девочкой дни не были бы
похожи один на другой.
Однако пришёл её отец и велел остричь четырёх овец. Заплатил
сколько положено и сказал, чтобы Сантьяго пришёл через год.
Достарыңызбен бөлісу: