8
Шевели мозгами
Становиться нейрохирургом я не планировал. Я собирался работать
пластическим хирургом: прежде всего мне хотелось помогать детям с
черепно-лицевыми деформациями, а еще меня привлекала техническая
сложность таких операций. Фотографии детей с деформированным
лицом задели меня за живое. Особенно я жалел детей, которые не могли
спрятать изъяны от окружающих и которые постоянно сталкиваются с
тем, что люди от них отворачиваются. Нравилась мне и эстетическая
пластическая хирургия. Я воображал себя профессором университета,
который часть рабочего времени уделяет больным детям, после чего
едет в собственную клинику в Беверли-Хиллз, чтобы принимать
богатых клиентов. Помимо всего прочего, пластический хирург,
обслуживающий знаменитостей, неплохо зарабатывает, к тому же я
повстречал бы много привлекательных женщин.
На первом курсе мне назначили стипендию, чтобы я смог оплатить
учебу на медицинском факультете. А на втором курсе я стал
участвовать в армейской стипендиальной программе. От всего сердца я
стремился послужить своей стране. Я все еще живо помнил, как
воображал себя на месте Чака Йегера, преодолевающего звуковой
барьер над Ланкастером, и то, с какой гордостью носил форму скаута,
когда помогал полиции. В колледже я узнал, что Йегер был не первым
человеком, которому предложили преодолеть звуковой барьер, – эта
честь выпала летчику по имени Слик Гудлин. Проблема в том, что
Гудлин потребовал премию в размере ста пятидесяти тысяч долларов –
гигантские деньги по меркам 1947 года – за выполнение этого задания.
Йегер же хотел преодолеть звуковой барьер не ради денег. Им двигали
страсть к острым ощущениям и жажда открытий. Ему хотелось понять,
на что способен человек, действующий на пределе возможностей. Даже
два сломанных ребра, из-за которых Йегеру было так больно орудовать
рукой, что пришлось закрыть кабину самолета с помощью ручки от
швабры, не удержали его от полета
[19]
.
В общей сложности я прослужил в армии США девять
лет и в конечном счете стал майором Джеймсом Доти.
А кем был я? Был ли я сродни персонажу Оскара Уайльда, который
«знает всему цену, однако понятия не имеет о подлинной ценности»?
[20]
Я потратил изрядную часть жизни, пытаясь примирить своих
внутренних Слика Гудлина и Чака Йегера между собой. Я сострадал
людям, которым, как и мне, приходилось страдать, и хотел помочь им.
Вместе с тем я хотел добиться успеха. Магия Рут уже помогла мне
достичь немалого, и я продолжал упражняться каждый день, хотя и
понимал, что одного этого недостаточно для того, чтобы осуществить
свои мечты. Я хотел денег и славы. Я хотел стать тем, кого все уважают.
Я хотел стать величайшим хирургом на свете.
Армия согласилась оплатить мое обучение на медицинском
факультете и прочие расходы, а я согласился стать военным врачом. В
общей сложности я прослужил в армии США девять лет и в конечном
счете стал майором Джеймсом Доти.
* * *
На медицинском факультете все было совершенно иначе, чем на
последнем курсе колледжа. Учеба не доставляла мне сложностей:
оказалось, у меня природная склонность к изучению загадок
человеческого
тела
–
анатомии,
гистологии,
физиологии.
Необходимость запоминать больше информации, чем кажется в
принципе возможным для человека, причиняет студентам-медикам
немало мучений на первом курсе. Однако годы работы над трюками,
которые я освоил в лавке чудес, натренировали мой мозг таким образом,
что мне было куда проще, чем однокурсникам. Я мог гораздо дольше
концентрироваться на зубрежке и никогда не отвлекался, читая
учебники по медицине. Нас познакомили с мнемоническими правилами,
чтобы легче было запомнить самую разную информацию, начиная от
названий костей и нервов до порядка заполнения медицинской
документации. Некоторые из этих правил звучали нелепо, как,
например, то, которое предназначено для запоминания всех черепных
нервов: «ОбоЗри Глаз Блок Тройничный, Отведи Лицо Пред дверью, в
Глотке Языком Блуждая, Добавляешь Подъязычный». А отдельные
мнемонические правила было запомнить даже сложнее, чем исходную
информацию, например: «Голль лежит к фиссуре ближе, иннервирует –
что ниже; а Бурдах лежит в боках, иннервирует в руках».
Я пользовался некоторыми стандартными мнемоническими
правилами, но нередко придумывал и собственные. А еще бывало, что я
притворялся, будто использую их, в то время как на самом деле
прочитанная информация словно всплывала в моем сознании, когда я в
ней нуждался. Исследование, проведенное в 2013 году Калифорнийским
университетом в Санта-Барбаре, показало, что занятия сосредоточенной
медитацией всего за две недели улучшают память, концентрацию
внимания и общие когнитивные функции студентов, которые благодаря
этому демонстрируют более высокие результаты теста для поступления
в магистратуру, а также других тестов на память и внимание. Что
поразило меня сильнее всего, так это удивительное сходство между
методикой, использованной учеными в 2013-м, и трюками, которым
учила меня Рут в 1968-м.
Сколько денег тратится на подготовительные курсы перед
поступлением в магистратуру? Самое прекрасное в медитации
заключается в том, что она абсолютно бесплатна.
Работа с человеческим мозгом требовала усилий и
точности, а также дарила непередаваемые ощущения, которых
я так и не смог отыскать в общей хирургии.
Армейская
стипендия
гарантировала
мне
прохождение
интернатуры после окончания медицинского факультета, однако с
резидентурой
[21]
все было не так однозначно. Для гражданских медиков
оба этапа тесно связаны между собой, мне же в резидентуру нужно
было поступать отдельно. Окончив Тулейнский университет в 1981
году, я поступил в чередующуюся интернатуру в Армейский
медицинский центр имени Триплера на Гавайях, где стажировался еще
студентом. Чередующейся интернатура называлась потому, что давала
возможность
приобрести
опыт
по
разным
хирургическим
специальностям, а не только по общей хирургии. Я стажировался в
педиатрии, гинекологии, медицине внутренних органов, общей
хирургии, а также в нейрохирургии. Я-то думал, что столь
разнообразный опыт положительно скажется на моем дальнейшем
обучении, однако в реальности чередующаяся интернатура является
преградой для тех, кто стремится заниматься общей хирургией.
Обширные знания в разных областях по факту лишь усложнили мне
задачу. Я по-прежнему собирался стать детским пластическим
хирургом, для чего требовалось поступить в резидентуру по общей
хирургии, затем пройти обучение пластической хирургии и наконец –
черепно-лицевой хирургии. Такой у меня был план. Проблема в том, что
на место в резидентуре по общей хирургии претендовало двенадцать
интернов, из которых я один прошел чередующуюся интернатуру.
Шансы были не в мою пользу. Мои соперники, не скрывая радости,
говорили, что мне ни за что на свете не попасть в резидентуру по общей
хирургии. Мои настойчивость и целеустремленность производили не
очень хорошее впечатление на окружающих, а мою глубочайшую
уверенность в том, что я способен получить все, что пожелаю, другие
воспринимали как самонадеянность. Теперь-то я понимаю, почему им
так хотелось, чтобы я потерпел неудачу.
Подавать заявление на поступление в резидентуру нужно в ноябре,
что я и сделал вместе с остальными. В апреле, однако, настал черед
моей практики в отделении нейрохирургии. Наставники, под чьим
началом я стажировался, оказались милейшими людьми из всех, с кем
мне довелось поработать во время практики. Нейрохирургия пленила
меня – работа с человеческим мозгом требовала усилий и точности
[22]
, а
также дарила непередаваемые ощущения, которых я так и не смог
отыскать в общей хирургии, где все сводилось главным образом к
грудной клетке и брюшной полости. Было нечто особенное в том, чтобы
забраться туда, где никто прежде не бывал, – в сокровенный тайник, в
котором спрятано то, что делает нас людьми. И это привлекало меня.
Мне все еще хотелось помогать детям с врожденными уродствами, но
возможность исследовать тайны мозга манила с невероятной силой. Я
захотел стать нейрохирургом, как когда-то захотел поступить в колледж
и на медицинский факультет. И для этого надо было пройти
резидентуру по нейрохирургии, а не общей хирургии. Я знал, что могу
выучиться на нейрохирурга, а потом, если захочу, – освоить
пластическую и черепно-лицевую хирургию. Все складывалось
идеально.
Заведующий нейрохирургическим отделением из центра Триплера
поддержал меня:
– Ты очень талантлив, Джим. Тебе стоит заняться нейрохирургией.
Нет, ты обязан ею заняться.
– Спасибо.
Меня распирало от гордости: мне предстояло стать нейрохирургом!
– Проблема в том, – добавил он, – что от армии готовят только
одного нейрохирурга в год, а на три следующих года у нас уже все
расписано. Придется подождать. После интернатуры тебя направят в
зону боевых действий офицером санитарной службы. Там ты будешь
работать до тех пор, пока не окажешься вверху списка ожидающих, а
после этого сможешь начать резидентуру.
– Три года? – переспросил я.
– Всего лишь три года.
– Простите, но для меня это неприемлемо.
Он рассмеялся.
– Ты должен сначала отслужить, Джим.
– Но это же полный вздор. – Я, повысив голос, явно перегибал
палку.
– Так уж здесь все устроено. Это не вздор. Это армия.
– Но для меня это неприемлемо, – не сдавался я.
Он покачал головой и указал мне на дверь.
– Я не могу ждать три года. Если вы не примете меня на
следующий год, это будет величайшей ошибкой, которую вы
когда-либо совершали.
На носу был отпуск – тридцать дней вдали от армии. Покинув
госпиталь Триплера, я на месяц отправился в Медицинский центр имени
Уолтера Рида. Сюда-то я и планировал попасть в конечном счете, так
что решил пройти стажировку по нейрохирургии в свое свободное
время, с чем неплохо справился. Перед завершением «отпуска»
я встретился с заведующим нейрохирургического отделения.
– Ты мне нравишься, Джим. Ты проделал потрясающую работу во
время стажировки, и я думаю, что из тебя выйдет первоклассный врач.
– Спасибо. Полагаю, это означает, что я могу приступить уже
осенью.
– Джим, ты же знаешь, что необходимо подождать минимум три
года. Я включу тебя в список, чтобы затем взять в резидентуру. Ты
должен быть благодарен, ведь помимо тебя на это место претендуют
еще четыре человека. В любом случае ты еще и официального
заявления не подал.
Я посмотрел ему в глаза:
– Я не могу ждать три года. Если вы не примете меня на
следующий год, это будет вашей величайшей ошибкой. Я не намерен
ждать так долго. Простите, не хотел показаться грубым или наглым,
просто я не могу смириться с таким раскладом.
Пусть было поздно, я все равно подал заявление на поступление в
нейрохирургическую резидентуру. Я так верил в силу своей магии!
Вернувшись в центр Триплера, я сказал заведующему отделением
общей хирургии, что благодарен за рассмотрение моей кандидатуры,
однако собираюсь забрать заявление о поступлении в резидентуру,
поскольку планирую обучаться нейрохирургии в медицинском центре
Уолтера Рида.
– Это невозможно, вам ни за что туда не попасть, – таков был его
официальный ответ. – И я не позволю вам забрать заявление. В этом
году все претенденты на участие в данной программе подготовлены
лучше, чем когда-либо раньше. И вы в том числе. Я вас не отпущу.
– Хорошо. Тем не менее довожу до вашего сведения, что не
собираюсь поступать в резидентуру по общей хирургии, а буду
стажироваться в центре Уолтера Рида.
На протяжении оставшихся дней до окончания интернатуры я
мысленно представлял, как буду стажироваться в центре Уолтера Рида.
Каждое утро и каждый вечер я мысленно видел себя там. Я не
переживал о том, что будет, поскольку научился визуализировать
желаемый результат, не цепляясь за него эмоционально. Я своего
добьюсь – так или иначе. Только это я и знал. Я сделал все зависящее от
меня и верил, что обстоятельства сложатся как предначертано.
А обстоятельства складывались несколько непристойные. Парень,
которого приняли в нейрохирургическое отделение медицинского
центра Уолтера Рида на следующий год, закрутил роман с тамошней
медсестрой. Когда они расстались, он начал ее преследовать. Судя по
всему, имелись и другие отягчающие обстоятельства, и в итоге
заведующий отделением аннулировал приглашение в резидентуру.
Парня перенаправили в Корею, где ему предстояло служить в качестве
офицера санитарной службы. Запасного кандидата на эту позицию не
было, а все претенденты, записавшиеся в резидентуру по
нейрохирургии на ближайшие годы, должны были предварительно
доработать до окончания контракта в других местах. Все сложилось
таким образом, что внезапно я оказался единственным претендентом.
Не знаю, стало ли это результатом моих визуализаций, случайного
стечения обстоятельств или чего-то еще. Бесспорно одно: в очередной
раз все обернулось в мою пользу.
Итак, меня приняли и в отделение общей хирургии центра
Триплера, и в нейрохирургическое отделение центра Уолтера Рида,
причем оба письма пришли в один и тот же день. Заведующий
отделением общей хирургии выбрал для стажировки четырех из
двенадцати претендентов. В день, когда мы получили извещения, он
собрал нас в своем кабинете.
– Хочу, чтобы вы знали: каждого из вас я изначально рассматривал
как наиболее вероятного кандидата на роль стажера в центре Триплера,
а ведь группа интернов в этом году подобралась невероятно сильная.
Я взглянул на трех других интернов. Они из кожи вон лезли, чтобы
подлизаться к заведующему. У всех короткая стрижка, а ботинки
начищены до блеска. Меня это никогда не заботило. Я хотел
максимально проявить себя в работе, и зачастую волосы мои были
слишком длинными, а ботинки – неотполированными. И я никогда не
умел лизать задницу.
– Я отведу вас в офицерский клуб, где мы хорошенько
отпразднуем.
Я прервал эту поздравительную речь:
– Сэр, должен вам сказать, что не могу принять ваше предложение.
Он посмотрел на меня.
– С какой такой стати? – спросил он. Никто никогда не отказывался
от подобных предложений.
– Меня приняли в нейрохирургическое отделение медицинского
центра Уолтера Рида.
Его лицо побагровело. Он не мог выдавить из себя ни слова.
– Я ведь вас предупреждал, – добавил я, – и просил отозвать мое
заявление.
Я встал, отдал честь и вышел.
Достарыңызбен бөлісу: |