* * *
Узнав о том, что меня приняли в колледж, родители одновременно
и обрадовались, и не поверили своим ушам. Я говорил им, что хочу
учиться дальше, но не думаю, что они всерьез рассчитывали, будто меня
могут зачислить в колледж и я покину их. День моего отъезда уже
приближался, когда отец пропал в очередной раз. Стоило впереди
замаячить проблеме или какому-нибудь знаменательному событию, как
он, будучи не в силах справиться с эмоциями, сбегал, чтобы заглушить
страх и тревогу с помощью любимого лекарства – виски. Вечером
накануне отъезда я без конца метался по квартире: меня одолевали
радостное нетерпение и отчасти беспокойство. Все мои пожитки без
труда уместились в большую тканевую сумку, и к моменту, когда пора
было ложиться спать, я полностью собрался, готовый вот-вот сбежать
на волю. Я даже спал в той одежде, в которой планировал ехать в
Ирвайн, чтобы утром впопыхах ничего не забыть. Я не ощущал
сантиментов или ностальгии. Все, о чем я мечтал, – поскорее уехать.
Отца не было дома почти неделю, и, хотя он знал, в какой день мой
автобус отправляется в Ирвайн, я не был уверен, что удастся
попрощаться с ним.
Я пытался убедить себя, что мне все равно. Но это не так. Я любил
отца со всеми его слабостями и недостатками. Трезвый, он был
веселым, умным и добрым. Он был моим отцом.
Часа в три утра я услышал крики, грохот, а потом снова крики.
Отец – судя по шуму, пьяный в стельку – стоял у входной двери,
запертой изнутри.
Мама дрожа вышла из спальни, и я заметил ужас на ее лице.
Широко распахнутыми глазами она смотрела на дверь, которую явно не
собиралась открывать, а уши она заткнула руками. Мы начали
подумывать о том, чтобы вызвать полицию.
Крик по ту сторону двери становился все громче, и я знал, что
вскоре полицию непременно вызовет кто-нибудь еще. Мой автобус
отходил через несколько часов, и я не собирался на него опаздывать из-
за того, что остаток ночи придется разбираться с полицией. Я шагнул к
двери в тот самый миг, когда отец разломил ее практически надвое,
пробив ногой дешевую фанеру. Его рука потянулась к дверной ручке.
Очутившись внутри, он заорал с удвоенной силой.
– Черт побери, да кто вы такие, чтобы не пускать меня в
собственный дом! – крикнул он, глядя на меня.
От злости его лицо перекосило, а глаза стали безумными. Мама
попятилась в угол комнаты, и он мигом переключился на нее:
– Какого черта ты не открыла дверь?
Он начал наступать на маму, которая пятилась до тех пор, пока не
уперлась в стену. Раньше я не видел отца таким свирепым. Напившись,
он, как правило, просто отрубался. И никогда не поднимал руку ни на
кого из нас.
– Не смей подходить ближе, – услышал я собственные слова.
Не знаю, услышал он меня или нет. Так или иначе, он сделал еще
один шаг в сторону мамы, которая в своем огромном халате напоминала
трепещущую птичку. Я никогда прежде не давал ему отпор. Мы все
мирились с его поведением и его пьянством. Но больше я не собирался
это терпеть. Не в этот раз.
Я встал между родителями и крикнул как можно громче, чтобы
отец обратил на меня внимание:
– Если ты не остановишься, я тебя ударю. Я сделаю это, можешь не
сомневаться.
Он пропустил мои слова мимо ушей и шагнул вперед. Тогда я тоже
шагнул ему навстречу. Я двигался словно в замедленной съемке или под
водой. Сжав руку в кулак, я нацелился ему прямо в нос. Я услышал и
почувствовал, как трескается кость. А потом он упал на пол с глухим
ударом, будто я только что повалил дерево.
Мама закричала, а я смотрел, как отец падает лицом вниз и во все
стороны хлещет кровь. Я ощущал вонь спиртного вперемешку с резким,
отдающим медью металлическим запахом. Так пахнет кровь.
А ее было очень и очень много.
К горлу подкатила желчь, и меня неудержимо затошнило. Я
бросился в ванную и едва успел добежать до унитаза. Стоя перед ним на
коленях, я пробормотал слова, наиболее близкие к молитве из всего
когда-либо сказанного мной: «Помоги мне». Я вытер рот рукавом и
вернулся в гостиную. Отец по-прежнему неподвижно лежал ничком на
полу. Неужели я убил его? Я перевернул отца на спину. Никогда не
видел столько крови. Нос его был перекошен влево. «Что же я
натворил?! – вертелось в моей голове. – Какой ужас!»
Я услышал, как отец застонал, приходя в сознание, и положил его
голову себе на колени. Я не отдавал себе отчета в том, что плачу, пока
не увидел, как слеза упала в лужицу свернувшейся крови на щеке отца.
Удар его отрезвил. Он медленно поднял на меня глаза: никогда еще мне
не доводилось видеть такой взгляд. А потом он произнес:
– Все в порядке. Все в порядке, сынок.
Мама все еще плакала, я же вытер слезы. В тот момент я осознал,
что отношения между мной и отцом уже никогда не станут прежними.
Было шесть утра, мой автобус отправлялся в полвосьмого. Мама
хлопотала возле отца, который, изрядно протрезвев, сидел на стуле и
попивал кофе. В носу у него виднелись ватные шарики. Он снова
посмотрел на меня, а затем опустил глаза. Мама сказала, что не хочет,
чтобы я опоздал на автобус. Я поцеловал их обоих, обнял и вышел через
разломанную входную дверь. Так я покинул родной дом, чтобы
отправиться в колледж. Подходя к машине друга, который должен был
отвезти меня на автовокзал, я заметил, что брюки мои спереди
забрызганы кровью. Времени на то, чтобы вернуться домой и
переодеться, у меня не было. Да и в любом случае вся моя одежда
лежала в сумке. Я плохо представлял, как другие ребята прощаются с
родителями перед первым отъездом в колледж, однако был уверен, что
совершенно не так, как я.
Хоть меня и приняли в колледж, я оказался не готов совмещать
работу на полную ставку с лекциями и зубрежкой. А еще я занимался
греблей, так как твердо вознамерился заполучить куртку с эмблемой
колледжа. Год за годом мне, казалось, приходилось стараться больше,
чем кому бы то ни было еще, – и все для того, чтобы мне поставили
удовлетворительную оценку. Первые пару лет я частенько ездил на
автобусе, а иногда и на попутках из Ирвайна в Ланкастер. И пусть я
трудился усердно, учебные недели, которые я пропускал, чтобы
позаботиться о маме, разобраться с отцом или помочь им решить ту или
иную проблему, складывались в месяцы. Когда настало время подавать
документы на медицинский факультет, мой средний балл был 3,5 и
шансы получить диплом были невелики. Для того, кто хотел стать
врачом, я учился из рук вон плохо. В те годы на медицинский факультет
принимали со средним баллом около 4,7.
Тем не менее я не терял уверенности в том, что стану врачом.
Образ меня в белом халате не был плодом моего воображения – он
казался настолько реальным, словно я смотрел на себя в зеркало. Вот
уже почти семь лет я методично выстраивал этот образ у себя в голове,
и его воплощение в реальность было для меня единственным
приемлемым исходом. Впрочем, сокурсники не упускали возможности
напомнить, что с моими отметками мне никогда не попасть на
медицинский факультет. К сожалению, слишком многие из нас
позволяют другим решать, что им под силу или не под силу сделать.
Еще один дар, который преподнесла мне Рут, – способность верить в
себя и помнить, что не каждый будет желать мне успеха или великих
достижений, а также умение спокойно относиться к подобным вещам и
не реагировать на них эмоционально.
Процесс подачи документов на медицинский факультет начался,
когда я учился на третьем курсе. Я узнал, что первым делом студенты
Калифорнийского университета в Ирвайне должны пройти
предварительное собеседование, по результатам которого комиссия
решит, рекомендовать ли студента к поступлению на медицинский
факультет или нет. Я отправился к секретарю комиссии, чтобы
договориться о собеседовании.
До сих пор – более четверти века спустя – отчетливо вижу, как она
достает папку с моим досье, бегло просматривает его, окидывает меня
пренебрежительным взглядом и продолжает перелистывать страницы.
Наконец она закрывает папку и говорит:
– Я не стану назначать вам собеседование, это пустая трата
времени для всех. Вы ни за что не поступите на медицинский.
Я застыл как вкопанный. Мне необходимо было это
рекомендательное письмо! Оно стало бы первым шагом в длинном
списке шагов, которые нужно проделать, чтобы поступить на
медицинский факультет. После этого мне предстояло заполнить
множество бланков, написать несколько эссе, а потом с надеждой ждать
приглашения на собеседование, которое проводилось уже на самом
медицинском факультете. Впереди меня ждали серьезные испытания, и
все, чего я хотел, – это получить возможность их преодолеть.
Еще один урок, который преподнесла мне Рут, –
способность верить в себя и помнить, что не каждый будет
желать мне удачи и великих свершений.
Я сделал глубокий вдох.
– Да, я понимаю, о чем вы говорите, но мне нужно записаться на
собеседование.
– Этого я сделать не могу. Вы не подходите. – Она постучала
пальцем по моему досье.
Я знал, что досье не могло дать верного представления обо мне.
Оно не было мной. В нем не указывалось, что я работал по двадцать
пять часов в неделю с полной нагрузкой. В нем не указывалось, сколько
раз мне приходилось уезжать из колледжа, чтобы разобраться с
семейными неурядицами. В нем не указывалось, что каждый день я
вставал в пять утра, чтобы позаниматься греблей. Там было указано
только одно – мой средний балл. И если это единственный критерий для
получения рекомендательного письма, то секретарь действительно
права. Мне никогда не поступить на медицинский. Но это досье не было
мной.
Рут научила меня чему смогла, а дальнейшие тренировки помогли
мне постичь остальное. Она также сказала, что я не должен принимать
неприемлемое. Я должен отстаивать свой выбор. Позади уже много
взятых препятствий, и никакая комиссия меня не остановит. Мне надо
пройти собеседование.
– Это неприемлемо.
– Простите?
– Я не уйду отсюда, пока вы не назначите мне встречу с
комиссией. – Я говорил спокойно и тихо, глядя ей прямо в глаза.
– Но я и правда… не могу этого сделать, – повторила она.
Я уловил в ее голосе нотку неуверенности, крохотную запинку,
которая меня обнадежила.
– Послушайте. Я понимаю, что не подхожу. И я знаю, что обычно
вы этого не делаете. Но вы ведь можете это сделать. Все, что мне
нужно, – это шанс.
Она покачала головой.
Я попытался снова:
– Я не хочу, чтобы вы или члены комиссии впустую потратили
время, и никому не хочу создавать проблемы. Но я отсюда не уйду, пока
мне не будет назначено собеседование. Неважно, сколько придется
ждать. Я не могу смириться с тем, что я – безнадежный случай. И я не
смирюсь с этим.
В моем голосе не было злости, и, думаю, секретарь расслышала в
нем решимость и искренность. С минуту она в упор смотрела на меня.
– Хорошо, – наконец ответила она. – Следующий вторник, три часа.
– Спасибо. Искренне вам благодарен.
Направляясь к выходу, я услышал, как она пробормотала
вполголоса:
– Это будет занятно.
В день собеседования декан биологического факультета занял
место одного из постоянных членов комиссии. Судя по всему, он был
заинтригован, да и всей комиссии было известно о том, как настойчиво
я добивался этой встречи.
Секретарь сухо поздоровалась со мной и открыла дверь в зал
заседаний. В его дальнем конце стоял длинный прямоугольный стол, по
одну сторону которого со скрещенными руками и с каменным
выражением лица сидели три профессора, включая декана. Ни единой
улыбки. У каждого перед глазами – копия моего досье и выписка из
зачетно-экзаменационной ведомости. С другой стороны стола стоял
одинокий складной стул. Три на одного… не очень-то честно. Мне было
двадцать лет.
Я зашел, огляделся по сторонам и осознал, что это никакое не
собеседование. Это суд инквизиции.
А я – еретик.
– Мистер Доти, – начал один из членов комиссии, профессор
химии, чей курс я с горем пополам прослушал в предыдущем
семестре, – у вас есть несколько незаконченных курсов, а ваши отметки
свидетельствуют о том, что вы вряд ли получите диплом колледжа, не
говоря уж о том, чтобы поступить на медицинский факультет
университета. Они служат показателем того, что вы не сможете стать
успешным студентом-медиком и что вам несвойственны дисциплина и
интеллект, необходимые врачу.
– Я убеждена, что все мы здесь лишь зря теряем время. Вы можете
убедить нас в обратном, мистер Доти? – спросила преподавательница,
известная своей строгостью, хотя мне и не довелось у нее учиться. – Я
ценю то, что вы заставили секретаря организовать это собеседование.
Однако ожидать, что мы сочтем вас достойным кандидатом для
получения профессии, преуспеть в которой у вас нет ни малейшего
шанса, – верх самонадеянности. Медицинский факультет весьма
престижен (о чем, полагаю, вам известно), и ваш средний балл явно не
соответствует его стандартам.
Я взглянул на декана. Тот ничего не говорил, а лишь смотрел на
меня с любопытством. Сюда он пришел понаблюдать.
– Я бы хотел кое-что объяснить, – сказал я.
– У нас на сегодня назначены собеседования и с другими
студентами. Вы можете высказаться, но будьте предельно кратки.
Складной стул, на котором я сидел, был маленьким и очень
напоминал тот, на котором я часами просиживал в лавке чудес. Рут
говорила, что нельзя позволять обстоятельствам ограничивать себя.
Позволять другим людям определять, чего я стою. Да, отметки у меня
ужасные – это факт, однако главное в другом. Я глубоко вдохнул и
поднялся.
– Кто дал вам право рушить чужие мечты? – Я выдержал
небольшую паузу, после чего продолжил: – Когда я учился в четвертом
классе, то познакомился с одним врачом. Он посеял во мне надежду на
то, что в один прекрасный день я тоже стану врачом. Это казалось
малоправдоподобным. Никто из моей семьи не учился в колледже.
Среди моих близких не было ни одного квалифицированного
специалиста, не говоря уже о врачах. Перейдя в восьмой класс, я
повстречал женщину; она научила меня тому, что в этом мире возможно
все, стоит лишь поверить в себя и заглушить внутренний голос, который
только и делает, что сбивает с толку. Я вырос в нищете. Я вырос
одиноким. Мои родители делали все, что могли, но у них хватало
собственных трудностей.
Я оглядел членов комиссии. Оба профессора по-прежнему сидели
со сложенными руками, но декан чуть наклонился вперед. Он слегка
кивнул головой, призывая меня продолжать.
– Я мечтал стать врачом большую часть жизни. Эта мечта
направляла меня. Поддерживала меня. Была единственной стабильной
вещью в моей жизни. Да, мои отметки зачастую оставляли желать
лучшего, однако не все зависело от меня. Я старался не меньше, если не
больше, чем остальные. И пускай по моему досье этого не видно, я
гарантирую вам, что никто из студентов, когда-либо выступавших здесь
перед комиссией, не был настроен решительнее меня в том, чтобы
преуспеть на медицинском факультете.
Я посмотрел на троицу, в руках которой сосредоточилось мое
будущее. Двое, казалось, не слушали меня, и впервые за долгое время я
почувствовал страх и тревогу. Мне было прекрасно знакомо это
ощущение. Я часто испытывал его в первые двенадцать лет жизни. Мое
сердце застучало. Я вновь чувствовал себя потерянным мальчиком, и в
душу начали закрадываться сомнения. Да как мне вообще пришло в
голову, что я смогу стать врачом? Профессора разбираются в этом
лучше меня… Внезапно в голове моей зазвучал голос Рут: она говорила,
чтобы я раскрыл сердце. Я закрыл глаза и увидел, как Рут улыбается.
«Ты сможешь, Джим, – сказала она. – Ты сможешь сделать все, что
угодно. Внутри тебя есть магия. Выпусти ее наружу».
– Знаете, нет доказательств того, что высокий средний
балл помогает стать хорошим врачом. Высокий средний балл
не делает человека заботливым.
И я продолжил изливать душу. Я рассказал о том, как рос в нищете
и до чего непросто мне было попасть в колледж. Я рассказал об отце и о
матери. Я рассказал, как часто мне приходилось уезжать из колледжа,
чтобы позаботиться о родителях. Я рассказал, как усердно мне
приходилось учиться, просто чтобы не вылететь из колледжа. Уже то,
что я стоял перед ними, желая поступить на медицинский, само по себе
было чудом, и я сделал все возможное, чтобы они тоже увидели,
насколько это поразительно.
– Знаете, нет ни малейших доказательств того, что высокий
средний балл помогает стать хорошим врачом. Высокий средний балл
не делает человека заботливым. Каждому человеку в тот или иной
момент жизни бывает необходим шанс, чтобы сделать то, что все
остальные считали невозможным. Каждый из вас сидит сейчас здесь
потому, что однажды кто-то в вас поверил. Потому что кому-то было не
все равно. Я прошу вас поверить в меня. Больше ни о чем не прошу. Я
прошу вас дать мне возможность осуществить свою мечту.
Когда я закончил, ненадолго воцарилась тишина, после чего кто-то
сказал, что комиссии нужно время, чтобы обдумать мои слова.
Затем декан встал и пожал мне руку.
– Джим, полагаю, ты заставил нас взглянуть на ситуацию
совершенно по-новому. Мы забываем, что перед нами живой человек, а
не досье. Пускай многие кандидаты и отвечают всем нашим
требованиям, по большей части эти требования – чистая условность.
Тебе, должно быть, пришлось набраться храбрости, чтобы выступить
перед нами. Нужно быть по-настоящему целеустремленным и смелым,
чтобы поделиться с нами всем, что ты рассказал. Ты никогда не
сдаешься, верно?
– Да, сэр. Я никогда не сдаюсь. Спасибо вам за потраченное время.
С этими словами я покинул зал.
Когда я проходил мимо, секретарь посмотрела на меня.
– Как прошло?
Я пожал плечами. Поживем – увидим.
Она тепло улыбнулась.
– Я слышала кое-что из того, что вы им говорили. Думаю, у вас все
получится. – Она протянула мне буклет. – Возможно, вам будет
интересно на это взглянуть. Крайний срок записи уже прошел, но
чувствую, что и крайних сроков для вас не существует.
В буклете рассказывалось о подготовительной программе, которую
проводил медицинский факультет Тулейнского университета. Она
предназначалась для несовершеннолетних студентов из малоимущих
семей, рассчитывающих в будущем заняться медициной. По сути это
был летний обучающий курс с лабораторными занятиями, который
помогал подготовиться к вступительным экзаменам.
– Спасибо.
Я еще раз взглянул на буклет. Медицинский факультет
Тулейнского университета. Никогда раньше я не слышал об этом
учебном заведении, но сейчас ясно почувствовал, что оно станет
ключом к моему будущему.
Комиссия предоставила мне высочайшие рекомендации из всех
возможных. Магия Рут сработала в очередной раз.
Когда я позвонил по указанному в буклете телефону, на том конце
провода сообщили, что запись на курсы закончилась. Я попросил
позвать к телефону руководителя программы, доктора Эппс, которая,
выслушав мою историю, сказала:
– Джим, посылай заявление на участие. Все будет в порядке.
Две недели спустя я держал письмо с уведомлением о том, что меня
допустили к участию в летней программе медицинского факультета. К
несчастью, у меня не было денег на самолет, чтобы добраться до
Тулейнского университета, который расположен в Новом Орлеане. По
удивительному стечению обстоятельств сразу же после того, как я
получил письмо, мне позвонил отец. Он сидел в лос-анджелесской
тюрьме, но его вот-вот должны были выпустить, и он хотел, чтобы я
забрал его оттуда. Он сказал, что ему нужны деньги на продукты и
жилье, иначе ему придется спать на улице, потому что мама больше не
пускала его домой. У меня самого денег хватало только на еду и
арендную плату, которую следовало внести через две недели. Отец
попытался уверить меня, что скоро должен получить чек. «Старая
песня», – подумал я. Тем не менее я не мог отказать ему в помощи. В
конце концов, это же мой отец. Моя подруга Кейт, которая кое-что
знала о моей семье, предложила отвезти меня в Лос-Анджелес, чтобы я
смог забрать отца. Кстати, выглядел он неплохо, так как провел в
тюрьме несколько недель и все это время не пил. Мы с Кейт отвезли его
в ночлежку, где сняли комнату на две недели, а кроме того, я дал ему
двести долларов наличными. Я сообщил отцу о летней программе в
Тулейне – он улыбнулся, сказал, что гордится мной, и поблагодарил
меня.
Таким образом, я не имел ни малейшего понятия, на какие деньги
доберусь до Тулейна. Однако еще через две недели по почте пришел
конверт с подписью отца, где лежал чек от его имени на тысячу
долларов. Отец отдал мне последние деньги, чтобы я мог добраться до
Нового Орлеана. Я заплакал.
Та летняя программа дала мне невероятно много. Я на практике
узнал, что представляют собой лабораторные работы, и пообщался с
преподавателями медицинского факультета. Благодаря программе я
подготовился к вступительным экзаменам и научился проходить
собеседования. Мне пришлось изрядно попотеть, но я полностью
сосредоточился на учебе и чувствовал себя совершенно счастливым.
Теперь ничто не могло помешать мне стать врачом. В этом я был
уверен.
Осенью я подал документы в Тулейнский университет и принялся с
волнением ждать ответа. Я неплохо проявил себя во время
подготовительной программы и хорошо справился со вступительными
экзаменами, но понимал, что из-за низкого среднего балла моя
кандидатура проигрывает в сравнении с другими абитуриентами. Кроме
того, я работал в двух местах сразу, что тоже сыграло отрицательную
роль: было сложно концентрироваться на учебе. Как раз в этот период
мне позвонила мама. Отец, который снова запил, внезапно решил сесть
на междугородний автобус, чтобы навестить родственников в Кентукки.
Мама переживала, потому что он не взял с собой никаких вещей и вот
уже две недели от него не было весточки, а в Кентукки он так и не
появился. Хотя отец и пропадал частенько, я не мог припомнить ни
одного случая, чтобы он отсутствовал так долго и даже не звонил или
чтобы нам не звонили из тюрьмы. Список моих волнений увеличился.
Но через несколько дней мама перезвонила, чтобы сообщить, что отец
лежит в госпитале для ветеранов в Джонсон-Сити, штат Теннесси.
Достарыңызбен бөлісу: |