* * *
Был вечер, однако я немедленно связался с госпиталем и
побеседовал с дежурным врачом. Отец лежал в реанимации, где его
подключили к аппарату искусственного дыхания и пичкали
антибиотиками. Лишь изредка он ненадолго приходил в сознание. У
него развилась острая пневмония, и медикам с трудом удавалось
насыщать его легкие кислородом. Врач объяснил, что отец вроде бы
реагирует на лечение, но ситуация критическая. А когда он начал
расспрашивать о том, чем отец болел в прошлом, я понял, как мало знал
своего отца. Я понятия не имел, были ли у него какие-либо хронические
заболевания. Я понятия не имел, принимал ли он какие-нибудь
лекарства, оперировали ли его, была ли у него аллергия…
Единственное, что я знал о нем, – это то, что он пил.
Повесив трубку, я попытался вспомнить все случаи, когда мы с
отцом просто сидели вдвоем и болтали или что-нибудь делали вместе –
что-нибудь не связанное с пьянством, – но нащупал лишь отдельные
туманные образы. Ничего, за что можно было бы ухватиться. И вот он
уехал на автобусе, чтобы повидаться с родственниками, к которым так и
не добрался. Что он делал в автобусе? Что хотел отыскать? Почему
решил отправиться в такую даль именно сейчас? В этих вопросах не
было пользы, да я и сам в принципе знал, что это из-за пьянства отец
оказался в далеком госпитале один-одинешенек.
Я опустился на кровать и расплакался. Мне нужно было в
Джонсон-Сити, но где взять деньги? У мамы их тоже не было. К тому
же на носу экзамены.
Следующие дни прошли в сплошных тревогах. Я несколько раз
звонил в больницу. Отец больше не приходил в сознание, а его
внутренние органы начали отказывать. Врач сказал, что прогноз
неблагоприятный и отец, скорее всего, не выживет. Сосед по комнате
одолжил мне денег на самолет, и назавтра я решил двинуться в путь. Я
понятия не имел, что буду делать, когда приеду в госпиталь. Но я не
хотел оставлять отца одного.
И тут я внезапно понял, что ничего не знаю о своем отце.
Единственное, что я знал об отце, – это то, что он любил
выпить.
Я лег спать, но никак не мог успокоиться. Раньше я не летал на
самолете. Я не знал ровным счетом ничего о Джонсон-Сити. Меня
переполняли страх и усталость. Наконец я глубоко уснул – но лишь для
того, чтобы вскоре проснуться. Не могу сказать, что меня разбудило
нечто конкретно. Просто вдруг оказалось, что я уже не сплю, а лежу с
широко открытыми глазами. Я огляделся и увидел отца, сидящего на
краю кровати. Он посмотрел на меня. Выглядел он неплохо – на самом
деле лучше, чем я мог припомнить. Он был спокоен, а на его лице я
заметил легкую улыбку или, вернее, доброту и смирение. Он произнес:
– Здравствуй, сынок. Я пришел попрощаться. Извини, что я не был
таким отцом, каким хотел быть. Извини, что меня не было рядом, чтобы
поддержать тебя. У каждого из нас свой путь в жизни. Мне пришлось
пойти своим. Я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тобой и очень сильно
тебя люблю. Мне пора. Помни, что я тебя люблю. Прощай, сынок.
Я ответил:
– Я тоже тебя люблю, папа.
После этого он исчез.
Я сел. Приснилось ли мне это или произошло наяву? Я не знал, что
и думать. Поэтому я сидел, представляя, как при встрече обниму отца и
скажу, что все в порядке, что я его люблю. Постепенно я снова уснул и
второй раз проснулся от телефонного звонка. Медленно, в полудреме я
поднял трубку. Звонил врач, лечивший отца. Он сообщил, что очень
сожалеет, но отец скончался часом ранее. Кроме того, он сказал, что в
последние мгновения отец открыл глаза и улыбнулся. Он также дал
понять, что отец не мучился перед смертью. Я поблагодарил его и
повесил трубку, а затем позвонил маме, и мы вдвоем поплакали. Она
сказала, что отец делал все, что в его силах, и что в глубине души он
был хорошим человеком, который любил меня всем сердцем.
Отец действительно меня любил.
Я знаю, что он меня любил.
А я любил его.
* * *
Менее чем через год после памятного собеседования в
университетском колледже Ирвайна и ровно через две недели после
смерти отца меня приняли на медицинский факультет Тулейнского
университета. Получив письмо о зачислении, я вернулся в свою
комнату, опустился на кровать и не спеша распечатал конверт, думая об
отце. Я посмотрел туда, где он сидел в ночь, когда пришел со мной
попрощаться. Я знал, что сейчас он мною гордится.
Я знал, что природный интеллект и решительность
сделают из меня первоклассного врача.
Теперь осталось всем это доказать.
Как и предполагали члены комиссии на собеседовании, мне не
хватило пройденных курсов, чтобы получить диплом колледжа. Но я
все же пошел на церемонию вручения дипломов вместе с остальными
выпускниками 1977 года. Меня тревожило лишь одно: без диплома я не
смогу учиться на медицинском. На третьем курсе я пропустил много
занятий, поскольку вынужден был уехать домой, чтобы позаботиться о
маме после очередной попытки самоубийства. В результате у меня
оказалось три хвоста по биологии, и подтянуть их до начала осенних
занятий я бы не смог ни при каких условиях. Я уже столько всего
преодолел, и вот теперь моя мечта была под угрозой срыва! Я не знал,
что делать, однако потом понял: единственное, что в моих силах, – это
рассказать все как есть. Я позвонил в Тулейнский университет и
попросил к телефону декана, ведавшего приемом студентов на
медицинский факультет. Я ждал, казалось, целую вечность, пока нас с
ним не соединили. У меня сложилось впечатление, будто он все обо мне
знает. Я объяснил ситуацию, после чего в трубке воцарилась тишина.
Еще на одну вечность. Наконец он сказал:
– Джим, мы хотим, чтобы ты учился в Тулейне. Если в Ирвайне
позволят зачесть баллы с медицинского факультета, чтобы восполнить
недостающие курсы, то дело в шляпе.
Я поблагодарил его, наверное, миллион раз и повесил трубку. А
затем произошло нечто поразительное. Я объяснил преподавателям, чьи
занятия пропустил, что меня приняли на медицинский факультет и что в
последнем семестре я не посещал лекции из-за семейных проблем,
после чего спросил, нельзя ли перезачесть курс по медицине, чтобы
соблюсти необходимые формальности. Каждый из них охотно
выполнил мою просьбу и поздравил меня с поступлением. Только потом
до меня дошло, что преподаватели полагали, будто я сдал
вступительные экзамены на «отлично» и что у меня высокий средний
балл, и поэтому, разумеется, они были готовы закрыть глаза на
недостающие факультативные курсы.
Иногда правила и требования крайне важны, но зачастую они
являются формальностью и служат лишь для того, чтобы отсеять
неподходящих претендентов и ограничить возможности. Сплошные
пятерки в аттестате и наличие диплома бакалавра – это условные
преграды на пути к тому, чтобы стать успешным врачом. Я знал, что
природный интеллект и решительность сделают из меня первоклассного
врача.
Теперь оставалось доказать это всем остальным.
|