Лето в пионерском галстуке

Наступил вечер, и он действительно был синим. А костёр без
преувеличения взмывал в чернильное небо, разбрасывая искры так
высоко, что они мешались со звёздами — не сразу и догадаешься,
искра потухла или сгорел метеор.
Отряды долго собирались в строй, долго шли на обширную
поляну в лесу и долго рассаживались на расставленные кругом скамьи.
Открывающую песню, гимн смены, уже спели и теперь снова
затянули «Синие ночи», сидя как первоклассники с прямыми спинами,
ручки на коленки — шла официальная часть. Пока администрация в
лице директора, старшей воспитательницы, физруков, музрука и
других взрослых присутствовала на прощальном костре, пионеры
скучали и чувствовали себя скованно. Но Юрка знал: скоро они уйдут
и начнётся не то чтобы разгул, но станет поживее. Пока даже
подняться с мест не давали, только и оставалось — петь и искать
глазами Володю.
Как полагалось, пятый отряд посадили по левую руку от
руководства, а первый — по правую. Так что тянуться, выглядывая,
Юрке не приходилось, только голову чуть поверни. Володя на него не
смотрел. Его строгий взгляд был обращен на малышей из отряда, но те
сидели смирные и грустные — им тоже, наверное, не хотелось
расставаться с друзьями. Но они-то ещё обязательно вернутся сюда!
Вскоре руководство пожелало всем хорошего вечера и удалилось.
Перед уходом Ольга Леонидовна пригрозила, что если пионеры
вернутся в лагерь позже одиннадцати, а октябрята — половины
десятого, не возьмёт на следующую смену.
Все присутствующие вмиг оживились, пересели так, как им
хотелось, но не разбивая отрядов. Кто-то достал гитару. Инструмент
гулял между несколькими умеющими играть ребятами. Сперва пели
веселые детские песенки — и было действительно весело. Потом
перешли на эстрадное. ПУКи хором потребовали «Модерн Токинг»,
но, как оказалось, если кто-то и знал ноты, то никто толком не знал
слов. Володя предложил «Машину времени», на что получил
возмущенные «фу» от большей половины пионеров. А Юрка ничего не
предлагал. Поэтому пели опять Пугачеву и «Веселых ребят».
Несмотря на всё это показное веселье, грусть буквально рвалась
наружу, как бы Юрка ни пытался упрятать её поглубже. И грустно

было не только ему, а большинству присутствующих. Ведь этот вечер
последний не только для него, а для всех, и все грустили вместе с ним.
Последний вечер особенный многим: все становятся добрее и
мягче, все стремятся думать о самом главном и быть с самыми
дорогими людьми. Всё воспринимается чуть-чуть по-другому: небо
такое звездное, запахи такие пряные, лица — добрые, песни —
глубокие, а голоса — красивые. Всё так, потому что видишь это в
последний раз.
Гитару передали Митьке.
— Прощаться всегда очень грустно, — сказал он, беря инструмент
в руки. Провёл большим пальцем по струнам, задумчиво протянул: —
А давайте вот эту… — Откашлялся, обвёл взглядом сидящих вокруг
костра, задержавшись на смелых парочках, которые держались за руки
или обнимались. Усмехнулся, ласково посмотрел на Ульяну. — Всем,
кто влюбился этим летом, посвящается.
Услышав первые аккорды известной песни, лагерь запротестовал,
по рядам прошлась волна негодования.
— Митя, не надо. Давай другую! — взмолилась Ира Петровна,
сидящий рядом с ней Женя угодливо кивнул.
Юрка тоже узнал песню и громко, истерически хохотнул — он и
саму шутку оценил, и степень её жестокости. Когда-то сам бы
догадался так поиздеваться, но Володя… Если бы не Володя.
Митька затянул низким хрипловатым голосом:
Ты меня на рассвете разбудишь, 
Проводить необутая выйдешь, 
Ты меня никогда не забудешь, 
Ты меня никогда не увидишь… 
У Юрки будто что-то оборвалось внутри. И больно стало, и
издевательски смешно над самим собой. Эта песня — последняя
капля, контрольный выстрел, будто ему собственных мыслей мало.
Захотелось заткнуть уши, да выглядеть это будет глупо.
Звучал только второй куплет, а Юрке казалось, что прошла
вечность. У него не получалось больше контролировать свою грусть,

она захватывала его в свои объятия, и единственное, что мог сейчас
приказать себе Юрка, — не смотреть на Володю.
Я буду сердцем бурю предвещать. 
Мне кажется, что я тебя теряю… 
Девочки ПУК прижались друг к дружке, легонько покачиваясь.
Ульяна сияла счастливой улыбкой — наконец ей дали спеть песню из
«Юноны и Авось» — и пела партию Кончитты. Даже сидящий рядом с
Юркой Миха то ли вздохнул печально, то ли всхлипнул.
…Не мигают, слезятся от ветра
Безнадежные карие вишни. 
Возвращаться — плохая примета. 
Я тебя никогда не увижу… 
А у Юрки глаза карие. Он не выдержал — посмотрел ими на
Володю. Тот слушал, как заворожённый, глядя прямо перед собой, в
пустоту. Шептал губами слова, подпевая, и Юрка отчетливо прочитал
по ним: «Я тебя никогда не забуду». Володя не отправлял это послание
ему, он говорил это сам себе, и в его взгляде сквозило полное,
кромешное отчаяние — он не был рад тому, что никогда не забудет, и
Юрка понимал. Сердце больно сжалось от этого понимания и на
несколько секунд будто остановилось. Как бы оптимистично он ни
заявлял, что всегда будет помнить, никогда не забудет — разве это
хорошо? После того, что Володя сказал ему в новострое? Может,
лучше и правда забыть, хотя бы постараться выбросить это из головы,
заставить себя… Нет, конечно, нет. Он не сможет.
А Митька всё тянул и тянул эту бесконечную песню. Лица вокруг
костра, освещённые багровыми всполохами, были переполнены
печалью и светлой, тёплой грустью. Казалось, только Юрка
чувствовал, что для него всё светлое на этом закончилось.
Володя сфокусировал на нём взгляд, их глаза встретились.
И качнутся бессмысленной высью 
Пара фраз, залетевших отсюда… 

— хором, перекрикивая гитару, пропели пионеры.
— Я тебя никогда не забуду, 
— прошептал Володя. Юрка никак не смог бы расслышать его, но
эти слова прозвучали именно его голосом, отчётливо и ясно, в самом
сердце.
И вдруг до Юрки дошло — они строчки перепутали! И теперь он
должен был ответить 

жүктеу/скачать 2,39 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: