часть или даже нота. И всё это громко, на всю квартиру. Нет, ты не
представляешь, какой это ад!
Володя заулыбался и вдруг снова снял очки. Положил их Юрке на
колени и, зарывшись лицом в его волосы, прошептал на ухо:
— Ой, кажется, я очки потерял. Ты не представляешь, какой ад —
жить с тем, кто вечно теряет очки!
От его дыхания опять стало жарко.
— Я буду тебе их искать.
— А я буду любить твою музыку.
— А я буду любить тебя…
Звонок будильника вырвал их из прекрасной фантазии, где они
жили под одной крышей, где каждое утро просыпались, где
завтракали, разговаривали, смотрели телевизор, гуляли и всё время
были вместе.
— Сколько времени?
— Ещё есть немного, — сказал Володя и перезавёл будильник.
И действительно — совсем немного. Они сидели рядом, в полной
тишине, в бездействии, просто наслаждаясь последними мгновениями
рядом. Как бы Юрка ни хотел, чтобы это «немного» длилось
подольше, время пролетело слишком быстро.
Писк часов снова резанул по ушам. И не только по ушам, по
сердцу. Володе — тоже, иначе он не сказал бы со слезами в голосе:
— Мы пришли сюда прощаться.
И не встал бы, и не протянул Юрке руку.
Юрка не хотел за неё браться, но взял. Поднялся.
Они стояли босиком на холодной траве друг напротив друга.
Юрка замер, обмяк, будто напрочь лишился воли, эмоций и мыслей. В
ушах шумела река. Володя одной рукой погладил по щеке, второй
сильнее сжал его пальцы.
«Увидеть бы в темноте его глаза», — подумал Юрка, и, будто
услышав это желание, из-за облака вышла луна. Но светлее не стало.
Сиянием тонкого серпа она лишь очертила контуры любимого лица.
Юрка напрягся — ему нужно было запомнить всё: образы, звуки и
запахи лучше собственного имени. На много дней или даже лет они
станут для него важнее собственного имени.
Он заключил Володю в объятия, вцепился в него, вжался,
приклеился, врос. Володя обнял в ответ.
— До свидания, Юрочка, до свидания, — прошептал тёплыми
губами.
И всё последующее стало смазанным и незначительным.
Юрка не знал, не замечал, сколько прошло часов, где он был и что
делал, не отдавал себе отчёта. Он весь остался там, под ивой, в той
памятной, последней ночи, держа Володю в объятиях, чувствуя его
тепло и дыша им.
Но последней памятью всё равно остались не звук его голоса, не
слова прощания, не шелест ивовых листьев. А картинка за стеклом
автобусного окна: взмах Володиной руки, а позади него — солнце,
лето, лагерь и развевающиеся красные флаги.
|