Людмила Давидюк, Людмила Дядечко, Инна Халабаджах
жүктеу/скачать 7,35 Mb. Pdf көрінісі
|
11 kl Ros literatura hrestomat elektronna
| Литература
— Несчастный поэт! Но вы сами, голубчик, во всем виноваты. Нельзя было держать себя с ним столь развязно и даже нагловато. Вот вы и по платились. И надо еще сказать спасибо, что все это обошлось вам сравни тельно дешево. — Да кто же он, наконец, такой? — в возбуждении потрясая кулака ми, спросил Иван. Гость вгляделся в Ивана и ответил вопросом: — А вы не впадете в беспокойство? Мы все здесь люди ненадежные… Вызова врача, уколов и прочей возни не будет? — Нет, нет! — воскликнул Иван, — скажите, кто он такой? — Ну хорошо, — ответил гость и веско и раздельно сказал: — Вчера на Патриарших прудах вы встретились с сатаной. Иван не впал в беспокойство, как и обещал, но был всетаки сильней шим образом ошарашен. — Не может этого быть! Его не существует. — Помилуйте! Уж комукому, но не вам это говорить. Вы были одним, повидимому, из первых, кто от него пострадал. Сидите, как сами пони маете, в психиатрической лечебнице, а все толкуете о том, что его нет. Право, это странно! Сбитый с толку Иван замолчал. — Лишь только вы начали его описывать, — продолжал гость, — я уже стал догадываться, с кем вы вчера имели удовольствие беседовать. И, право, я удивляюсь Берлиозу! Ну вы, конечно, человек девственный, — тут гость опять извинился, — но тот, сколько я о нем слышал, всетаки хоть чтото читал! Первые же речи этого профессора рассеяли всякие мои сомнения. Его нельзя не узнать, мой друг! Впрочем, вы… вы меня опять таки извините, ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный? — Бесспорно, — согласился неузнаваемый Иван. — Ну вот… ведь даже лицо, которое вы описывали… разные глаза, брови! Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы «Фауст» не слыхали? Иван почемуто страшнейшим образом сконфузился и с пылающим лицом чтото начал бормотать про какуюто поездку в санаторий в Ялту… — Ну вот, ну вот… неудивительно! А Берлиоз, повторяю, меня пора жает. Он человек не только начитанный, но и очень хитрый. Хотя в за щиту его я должен сказать, что, конечно, Воланд может запорошить глаза и человеку похитрее. — Как?! — в свою очередь крикнул Иван. — Тише! Иван с размаху шлепнул себя ладонью по лбу и засипел: — Понимаю, понимаю. У него буква «В» была на визитной карточке. Айяйяй, вот так штука! — он помолчал некоторое время в смятении, всматриваясь в луну, плывущую за решеткой, и заговорил: — Так он, ста ло быть, действительно мог быть у Понтия Пилата? Ведь он уж тогда ро дился? А меня сумасшедшим называют! — прибавил Иван, в возмущении указывая на дверь. 204 Горькая складка обозначилась у губ гостя. <…> Гость долго грустил и дергался, но наконец заговорил: — Видите ли, какая странная история, я здесь сижу изза того же, что и вы, именно изза Понтия Пилата, — тут гость пугливо оглянулся и ска зал: — Дело в том, что год тому назад я написал о Пилате роман. — Вы — писатель? — с интересом спросил поэт. Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал: — Я — мастер, — он сделался суров и вынул из кармана халата совер шенно засаленную черную шапочку с вышитой на ней желтым шелком буквой «М». Он надел эту шапочку и показался Ивану в профиль и в фас, чтобы доказать, что он — мастер. — Она своими руками сшила ее мне, — таинственно добавил он. — А как ваша фамилия? — У меня нет больше фамилии, — с мрачным презрением ответил странный гость, — я отказался от нее, как и вообще от всего в жизни. Забудем о ней. — Так вы хоть про роман скажите, — деликатно попросил Иван. — Извольтес. История моя, действительно, не совсем обыкновен ная, — начал гость. …Историк по образованию, он еще два года тому назад работал в одном из московских музеев, а кроме того, занимался переводами. — С какого языка? — с интересом спросил Иван. — Я знаю пять языков, кроме родного, — ответил гость, — англий ский, французский, немецкий, латинский и греческий. Ну, немножко еще читаю поитальянски. — Ишь ты! — завистливо шепнул Иван. Жил историк одиноко, не имея нигде родных и почти не имея знако мых в Москве. И, представьте, однажды выиграл сто тысяч рублей. — Вообразите мое изумление, — шептал гость в черной шапочке, — когда я сунул руку в корзину с грязным бельем и смотрю: на ней тот же номер, что и в газете! Облигацию, — пояснил он, — мне в музее дали. Выиграв сто тысяч, загадочный гость Ивана поступил так: купил книг, бросил свою комнату на Мясницкой… <…> Нанял у застройщика две комнаты в подвале маленького домика в са дике. Службу в музее бросил и начал сочинять роман о Понтии Пилате. — Ах, это был золотой век, — блестя глазами, шептал рассказчик, — совершенно отдельная квартирка, и еще передняя, и в ней раковина с во дой, — почемуто особенно горделиво подчеркнул он, — маленькие окон ца над самым тротуарчиком, ведущим от калитки. Напротив, в четырех шагах, под забором, сирень, липа и клен. Ах, ах, ах! Зимою я очень редко видел в оконце чьинибудь черные ноги и слышал хруст снега под ними. И в печке у меня вечно пылал огонь! Но внезапно наступила весна, и сквозь мутные стекла увидел я сперва голые, а затем одевающиеся в зелень ку сты сирени. И вот тогдато, прошлою весной, случилось нечто гораздо бо лее восхитительное, чем получение ста тысяч рублей. А это, согласитесь, громадная сумма денег! |